В поле зрения Тоби появлялся поэтапно: сначала над холмом возникла его шляпа, затем – плечи и так далее, до сапог. Ни дать ни взять огородное пугало – если бы не ружья. И не руки – у пугала ведь рук нет.
Не знаю, видел Тоби или не видел, как я приближаюсь. Навстречу он не пошёл. Это было не в его духе.
– Здравствуйте, Тоби. Мама прислала вам гостинца.
Надо было что-то добавить, и я добавила:
– У нас после ужина много осталось.
Тоби не ответил. Глядел из-под шляпы, как старый незлой пёс, и молчал. На шее у него болтался «кодак».
– Нащёлкали снимков, Тоби? Может, забрать у вас плёнку?
Мы забирали использованные плёнки. Тётя Лили – зря, что ли, она работала на почте? – отсылала их в проявку. Готовые фотографии я обычно днями таскала в портфеле, пока наши с Тоби пути не пересекались. Чтобы самим вскрыть конверт – этого мы себе не позволяли. Тоби, когда хотел, сам показывал свою работу.
Однажды он разорвал при мне конверт, а там… Краснохвостый сарыч с кроликом в когтях. Туча, позолоченная по краям закатным солнцем. Олень, спящий в зарослях ноголиста… Это как же надо тихо ступать, чтобы к спящему оленю подобраться! И как любить природу, чтобы, живя впроголодь, щёлкнуть не ружейным затвором, а затвором фотоаппарата! Никто бы такую добычу не упустил – кроме Тоби.
Он вынул плёнку из кармана. Я отдала ему узелок.
– Тоби, у вас чистая плёнка осталась? Или принести?
Он кивнул: в смысле, не надо, ещё есть. Плёнку нам присылали вместе с отпечатанными фотографиями. «Кодак» ведь обещал, что пожизненно будет плёнкой обеспечивать.
Тоби поправил ружейные ремни. Обычно он сразу уходил, сейчас – медлил. Я ждала. Тоби снова полез в карман.
– Вот, это твоё. – И вручил мне мой пенни. Он был тёплый и влажный, словно Тоби тискал его в кулаке. Значит, Бетти монетку не нашла. Зря только шарила по плющам. Значит, Тоби следил за мной. Пенни я положила в карман.
Тоби ещё чуть помедлил, будто надеялся на что-то. Если ему известно, что денежка – моя, значит, он видел, как Бетти меня била. Может, даже слышал угрозы. И не вмешался. Наверно, подумала я, он ждёт: вот я его попрошу заступиться. Я не попросила. Сама ещё толком не разобралась.
Наконец Тоби кивнул и пошёл прочь. На холоде клеёнчатый плащ стал колом и при каждом шаге похрустывал, три ружья за спиной слегка стукались прикладами. По этим ритмичным звукам всегда можно было узнать Тоби. Как он с такой «музыкой» к диким животным подкрадывался – загадка. На мои шаги даже сонная корова всегда оборачивалась, а олень – тот бы не только проснулся, ускакал бы миль на пять.
Я немного постояла, глядя вслед Тоби. Он пошёл по тропе между земляничной поляной и чащей; он словно бы нырял, спускаясь в ложбины, и опять выныривал. Перед домом я снова замедлила шаг. Тьма прибывала, дом светился изнутри и раздувался от этого света. Я подумала: может, Тоби тоже вот так иногда стоит, смотрит? Может, и Тоби это чувствует – что дом набухает светом?
Я пощупала монетку в кармане. Решила для себя: да. Стоит. Смотрит. Чувствует.
Папа ждал на заднем крыльце. Как всегда, когда я носила Тоби ужин.
– Ну, каков он тебе сегодня показался, Аннабель?
– Всё такой же. Тихий.
Мы вошли в дом.
– Это хорошо, что тихий. Но если что сомнительное заметишь – сразу мне скажи, ладно?
Я испугалась:
– Что сомнительное, папа?
– Всё что угодно, Аннабель.
– Например, если Тоби заболеет или поранится, да?
Вместо ответа папа погладил меня по голове. Улыбнулся:
– Иди-ка к себе в комнату. Небось, уроки ещё не учены?
Но я сначала пошла к тёте Лили. Надо было отдать ей плёнку. Знала бы я, знал бы хоть кто-нибудь в доме, какую беду таит эта плёнка!
Перед сном я осмотрела синяки. На запястье была вспухшая ссадина. На бедре – кровоподтёк вроде здоровенного огурца, только, конечно, не зелёный, а красный. Он ещё не посинел, не почернел. А больно как было – не дотронуться.
Тогда я решила: не получит Бетти застёжку с камушками. В конце концов, худшее, что она сделает мне или мальчикам, – обеспечит ещё пару «огурцов». Не убийца же она. Простая хулиганка. Вдобавок Тоби за мной наблюдает. Если что – вступится. Тоби нас с братьями в беде не оставит. Придет вовремя. Сердцем почует, что неладное творится. А синяки… Посадит мне Бетти новый – пожалуюсь маме. Уж она разберётся.
Назавтра я повела себя как последняя трусиха. Помчалась от крыльца вместе с братьями, бегом проделала весь путь до Волчьей лощины – сначала вверх по подъездной дорожке, потом вниз с холма, дальше через поле. Несколько раз братья оглядывались. Генри даже бросил:
– Быстро бегаешь, для девчонки-то.
А Джеймс и вовсе посоветовал поберечь силы. Иначе говоря – не пасти их с Генри.
– До школы мы и сами можем добраться! – выкрикнул Джеймс и прибавил скорости.
Разумеется, они могли, но дело-то было не в них. Возле спуска в Волчью лощину я наконец-то поравнялась с мальчиками, схватила Джеймса за рукав:
– Дальше вместе пойдём.
Джеймс задёргался, буркнул: «Вот ещё», а Генри спросил:
– Что-то случилось?
– Ничего особенного. Просто вчера на этой тропе я видела змею. Во-от такущую!
Генри вроде поверил. Знал, что я боюсь змей. Джеймс вытаращил глаза:
– Это был змеиный король, да, Аннабель?
– Наверное. Мне такие здоровенные ещё не попадались.
– Аннабель, что ж ты вчера не сказала? Я бы сбегал посмотрел.
– Вот именно поэтому и не сказала. Зато, если мы сейчас пойдём тихо-тихо, может, змеиный король снова нам покажется.
Только мы сделали пару шагов – из-за дерева вышла Бетти. Мальчики остановились так внезапно, что я в них врезалась.
– Привет, Бетти, – поздоровался Генри.
Джеймс ничего не сказал. Я обошла обоих и продолжила путь:
– Ну что застыли? Опоздаем же!
Я не обернулась, но услышала сзади шаги. Братья пошли за мной. На первом же повороте я пропустила их вперёд, и они пустились бегом. Я – за ними. Мы бежали до самой школы.
– Противная эта Бетти, – сказал Джеймс, расстёгивая пальтишко. – Жуть наводит.
– Она просто глупая девчонка, – возразил Генри, но голос понизил и по сторонам сначала поглядел.
Скоро появилась и Бетти. Но ей уже было не до нас. Всё внимание она сосредоточила на своей парте. Потому что за партой сидел один из самых старших мальчиков – Энди Вудберри[5]. Жаль, всегда думала я, что такая вкусная фамилия досталась такому забияке. Энди никто в школе не любил. Даже его ровесники. Потому что он и ровесниками умудрялся помыкать.
В тот день, когда впервые появилась Бетти, Энди в школу не пошёл. И назавтра тоже, и потом ещё несколько дней. Мы знали почему. У его отца и дядьёв были фермы неподалёку от нашей. Все Вудберри держали коров, продавали молоко и масло. Выращивали кукурузу и картошку. Также им принадлежал луг, с которого заготавливали на зиму сено. Был огород. Овец разводили ради шерсти, но по весне позволяли себе зарезать ягнёнка к воскресному обеду. Кур и коз я даже отдельно не упоминаю. Они на каждой ферме есть.
В конце октября Энди в школе появлялся редко. И то, кажется, только чтобы жизнь свою разнообразить. Миссис Тейлор он не слушал, уроки не учил.
– Чего это ты моё место занял? – сказала ему Бетти.
Даже в сидячем положении Энди был ростом почти с Бетти, которая стояла рядом. Но Бетти это обстоятельство не смутило. Остальные дети притихли. Что-то будет? Миссис Тейлор писала на доске, ничего не замечала.
Энди смерил Бетти взглядом:
– Ты вообще кто такая?
– Бетти Гленгарри. А ты?
– Энди Вудберри.
Бетти по-птичьи наклонила голову и спросила:
– Ты в лесу, что ли, живёшь?
– Не.
– Значит, ты ягода?
– Не.
Энди сел прямее, расправил плечи:
– А ты что, в долине живёшь?
– Представь себе, да, – ответила Бетти.
Энди призадумался:
– Значит, ты…
Тут даже до него дошло: сострить не получится. Бетти заранее приготовилась смеяться:
– Нет, я не Гарри. Я – Бетти. И я хочу на своё место, которое занял ты.
Энди сильно смутился. Я догадалась: прежде ни одна девчонка так с ним не разговаривала. Да что там девчонка! Даже родная мать такого себе не позволяла. Спроси меня кто-нибудь тогда о последствиях, я бы ответила: если на перемене Бетти придётся выбирать из волос жёваные бумажки, пусть считает, ей повезло. Да, я так думала, но я ошибалась.
Без единого слова Энди встал и дождался, пока усядется Бетти. Затем он навис над хрупким, слабеньким Бенджамином, который занимал ближайшую к Бетти парту. Бенджамин соображал быстро: сложил вещи в сумку и пересел к кому-то из младших. Осмелился вздохнуть.
Энди плюхнулся на его стул, распростёр по парте длинные ручищи, вытянул далеко вперёд голенастые ножищи. Штаны так и затрещали. Миссис Тейлор обернулась, увидела Энди на Бенджаминовом месте, чуть пожала плечами и как-то съёжилась.
– Доброе утро, мистер Вудберри, – сказала она. – Надеюсь, вы принесли учебники и тетради?
– На что они мне? – Энди похлопал себя по макушке. – У меня всё вот туточки.
Бетти повернулась к Энди, скроила улыбку и выдала:
– Я с ним поделюсь, миссис Тейлор. Я не жадина.
– Очень мило с твоей стороны, Бетти, – похвалила миссис Тейлор.
– Ага, – согласился Энди.
Бетти так на него смотрела, что во мне затеплилась надежда: вдруг теперь Бетти пореже будет ко мне лезть?
Остаток утра прошёл спокойно. Энди уснул, мы слушали миссис Тейлор под мерное сопение. Бетти вздумала разбудить Энди. Тронула его ладонь. Энди проснулся, встряхнулся, громко зевнул и скрестил руки на груди, как самый главный босс. Он был смазливый, Энди, и довольно опрятный – почище многих. Но до Бетти на него ни одна девочка внимания не обращала. Оставалось только удивляться, до чего быстро вспыхнула эта взаимная симпатия. Впрочем, подобное я видела у собак. Бывало, прибьётся новый пёс – наши его треплют, а почему – и сами, наверно, не знают. А бывало и как раз наоборот.