Пересмотрев все в ящике, старый ученый подумал несколько минут, потом начал:
– Ну-с, за дело. Приступим по порядку: прежде всего нам необходимо исследовать воздух, которым мы дышим – не правда ли, дорогой Гонтран?
– Конечно, если… если… – замялся Фламмарион, не зная, что ему ответить.
Михаил Васильевич считал своего будущего зятя великим ученым – лишь потому он и согласился на его брак с Еленой. Между тем можно было без всякой ошибки назвать Гонтрана круглым невеждой в науках. Только благодаря своему доброму гению, Сломке, Гонтрану удавалось скрывать свое невежество от профессора. Молодой инженер пришел, как всегда, на помощь приятелю.
– Какой же способ вы думаете применить, профессор? – обратился он к Михаилу Васильевичу.
Тот задумался.
– Гм… Видите ли, сначала я хотел употребить эвдиометрический способ Гей-Люссака, но, как вы знаете, он дает показания лишь приблизительной точности, тогда как нам теперь нужны данные совершенно точные.
– В таком случае примените фосфор, – посоветовал Сломка, – это и просто, и хорошо.
Михаил Васильевич молча кивнул головой, взял стеклянную коробку, в которой лежали реактивы, переложил их в другое место, а коробку наполнил дистиллированной водой. Затем он отыскал в ящике градуированную эпруветку и погрузил ее отверстием в воду таким образом, что внутри ее содержалось ровно сто кубических сантиметров воздуха. Операция закончилась тем, что профессор ввел внутрь эпруветки[1] палочку фосфора.
– Объясни мне, пожалуйста, в чем тут дело, – прошептал Гонтран на ухо Сломке.
– Очень просто: фосфор должен поглотить весь кислород, в эпруветке останется один азот, и по его количеству старик легко вычислит состав лунного воздуха.
В этот момент вблизи послышалось легкое трещание свечи. Сломка, оглянулся и увидел, что она догорела и готова погаснуть.
– Ого, мы скоро очутимся в потемках, – заметил он.
– Как же быть? – спросил Гонтран.
– Как быть? А мы устроим лампу, – разрешил недоумение молодого человека профессор.
Он вынул из ящика две склянки, содержащие терпентин[2] и спирт, налил той и другой жидкости в третью склянку поровну, всунул в горлышко расщипанную бечевку и зажег. Импровизированная лампа с успехом начала выполнять свое предназначение.
«Ох, эти ученые люди!» – подумал изумленный Гонтран.
Между тем старый ученый принялся за новое дело.
– Узнав состав лунной атмосферы, – сказал он, – нам нужно исследовать и состав лунной воды. Конечно, легче всего для этого разложить воду в вольтаметре электрическим током. Вольтаметр устроить легко, но как добыть ток?
– Можно сделать вольтов столб,[3] – предложил инженер. – Цинковых кружков можно наделать сколько угодно из того же ящика: он ведь весь из цинка. Медные кружки тоже найдутся: соберем всю медную монету, какая у нас есть; кроме того, коробки с консервами сделаны из меди. Остается, значит, приготовить суконные кружки. На их изготовление я пожертвую полу своего пальто.
– Этот способ разложения воды далеко не нов, – объяснил Сломка Гонтрану. – Еще в 1800 году Никольсон и Карлейль применили его для анализа воды.
Предложение инженера было одобрено профессором, и все усердно принялись за изготовление вольтова столба.
– А что делается с фосфором? – спросил во время работы Гонтран.
– Ах да, я и забыл! – воскликнул Михаил Васильевич, подбегая к аппарату дня анализа воздуха. – Однако, это любопытно, – прибавил он, кидая взгляд на эпруветку.
– Что такое? – спросил Сломка, перекладывавший медные и цинковые кружки вольтова столба смоченными в серной кислоте кусочками сукна.
– Оказывается, лунный воздух состоит не из 79 частей азота и 21 част кислорода, как земной, а из равных частей того и другого газов.
– От того-то нам и дышится здесь так хорошо, несмотря на уменьшенное против земного атмосферное давление, – отозвался инженер.
– Теперь примемся за анализ лунной воды. Столб готов?
– Готов.
Михаил Васильевич устроил из широкой воронки и двух эпруветок вольтаметр, налил в него подкисленной лунной воды и провел ток от вольтова столба. Мгновенно вода стала разлагаться, причем ее кислород стал собираться в одной эпруветке, а водород – в другой.
Профессор задумчиво наблюдал за превращениями воды, поглаживая свою бороду.
– О чем вы задумались, Михаил Васильевич? – прервал наступившую тишину Сломка.
– Да все о том же: у нас есть кислород, есть водород, есть азот. Все это добыть легко, но откуда взять углерод и в каком виде?
Старый ученый опять задумался.
– А графит? – вдруг воскликнул он. – Ведь это чистый углерод, а его на Луне – сколько угодно. Ну, теперь дело в шляпе. Из воды мы добудем кислород и водород, из воздуха – азот, а из почвы – углерод. Когда же запасы пищевого материала будут обеспечены, – проговорил Михаил Васильевич, с отеческой нежностью смотря на своего будущего зятя, – тогда я прибегну опять к вашей гениальной изобретательности, чтобы изыскать средство догнать Шарпа и вырвать из его лап Елену.
Гонтран воскликнул дрожащим голосом:
– Я готов умереть за вашу дочь, профессор!
Тем временем практичный Сломка еще раз проверил количество припасов, оставленных девушкой для Шарпа.
– Михаил Васильевич, Гонтран, – обратился он к своим товарищам. – Мы должны поторопиться с работой над пищевыми веществами; у нас всего тридцать три сухаря и четыре коробки консервов, по полфунта каждая. Этого хватит не более, как на четыре дня.
Глубокий вздох раздался в углу залы.
– Это что такое? Тут кто-то есть? – обеспокоился Осипов.
– Фаренгейт! Мы и забыли совсем о нем.
Сломка и Гонтран бросились к Фаренгейту, лежавшему на полу. Американец пришел в себя, но, видимо, ничего не сознавал. Он смотрел тупым, бессмысленным взглядом перед собой.
– Что с ним? Что-то больно он тих и спокоен, не кончается ли взаправду? – говорил Сломка.
– Он оглушен взрывом, немножко спокойствия, дня два полежит в кровати и придет в себя, – утешал Осипов.
Друзья устроили Фаренгейта поудобнее в кровати, положили ему на голову холодный компресс и принялись под руководством Осипова за работу по добыванию пищевых продуктов.