Воины Карфагена. Первая полная энциклопедия Пунических войн - читать онлайн

Согласно исторической традиции в течение почти двух с половиной столетий Рим находился под властью царей, первым из которых был его легендарный основатель Ромул. Однако седьмой римский царь – Тарквиний Гордый – своим жестоким правлением возбудил такую ненависть сограждан, что в 510 г. до н. э. был свергнут с престола и изгнан из города, а царская власть была упразднена. С этого времени берет свое начало Римская республика, чьи институты оформлялись в процессе напряженнейшей борьбы между аристократическими и демократическими силами общества. Ее итогом стала государственная система, которую живший во II в. до н. э. греческий историк Полибий считал самой совершенной из всех, существовавших в его время, так как она объединяла преимущества трех форм власти – демократии, аристократии и монархии.

1) Народные собрания

Все римские граждане имели право участвовать в политической жизни своего государства и выражать свое мнение в народном собрании. Формально существовали сразу три разновидности народного собрания (комиций) – куриатные, центуриатные и трибутные, хотя фактически к описываемому времени значение сохранили только две последние (в ведении куриатных комиций оставалось лишь номинальное утверждение в должности магистратов, избранных центуриатными комициями, и решение вопросов об усыновлении граждан).

Трибутные комиции, или собрания по трибам (comitia tributa). В них могли участвовать все граждане Римской республики, вне зависимости от происхождения и богатства. Голосование производилось по трибам (территориальным округам), на которые было поделено полноправное население. Всего к III в. до н. э. насчитывалось 35 триб, из которых только четыре приходились на жителей самого Рима. Обычно трибутные комиции происходили на форуме, реже – в Капитолии, где в соответствии с количеством триб ставились 35 «оград», или «загонов». В каждом из них собирались представители определенной трибы (количество пришедших роли не играло), а при выходе из «загонов» их голоса фиксировались и подсчитывались. Простое большинство определяло общее мнение трибы. Решение считалось принятым, если за него подавали голос 18 триб.

В ведении трибутных комиций находилось утверждение конституционных законов, решения по уголовным делам, влекущим наложение штрафа, и предложениям народных трибунов. Там же проходило избрание низших и плебейских должностных лиц: квесторов, народных трибунов, часть военных трибунов (остальные назначались консулами), плебейских и курульных эдилов, а также всевозможных административных и судебных комиссий, начальников снабжения города, надзирателей за общественными работами и т. п.

Другой разновидностью народного собрания были центуриатные комиции (comitia centuriata). Свое происхождение они вели от собрания городского ополчения, которое раньше формировалось в соответствии с разделением граждан по имущественному признаку. Самые богатые, чей ценз составлял 400 тысяч сестерций (или 400 югеров земли), выделялись в сословие всадников, способных нести службу в коннице, и выставляли 18 центурий. Остальные граждане делились на пять классов, на каждый из которых приходилось по 35 центурий – по количеству триб. Центурии в свою очередь делились на «молодые» (граждане до 46 лет) и «старые». При такой системе более двух третей центурий, входивших в комиции, представляли наиболее зажиточных граждан, в количественном отношении составлявших явное меньшинство населения.

Центуриатные комиции проводились на Марсовом поле, и созывать их имели право только высшие магистраты – консулы, диктаторы, преторы и интеррексы. Порядок голосования был примерно таким же, как и в трибутных комициях: свой выбор одновременно делали все центурии данного класса, после чего подсчитывалось количество центурий, высказавшихся «за» и «против».

Центуриатные комиции избирали высших должностных лиц государства – консулов, преторов, цензоров, децемвиров и военных трибунов с консулярной властью. Они могли объявлять войну и утверждать заключение мира; также в компетенции центуриатных комиций было ведение уголовных дел, связанных с лишением гражданских прав и смертной казнью, а до реформы 287 г. до н. э. (закон Гортензия) они утверждали и конституционные законы.

Несмотря на то что полномочия народных собраний Рима были широки, их реальное значение оказывалось сильно ограниченным. Законодательной инициативы комиции не имели и должны были только утверждать или осуждать предложения, вносимые высшими магистратами. Немаловажным было и то, что в центуриатных комициях преимущество имели наиболее зажиточные граждане, а в трибутных – жители сельских районов, традиционно не склонные к различным новшествам. По сути дела, не имея своего вождя, римский плебс не мог согласовать силы для отстаивания собственных интересов и, как правило, поддерживал курс, проводимый ведущими политиками государства.

2) Магистратуры

Все римские магистратуры обладали рядом общих качеств, определяемых характером государственной системы: почти все они были выборными; срок пребывания в должности обычно составлял один год; ни одна из магистратур не оплачивалась, так как воспринималась как особая почесть (honor), напротив, довольно часто от исполняющего ее человека ожидались траты из собственных средств на те или иные общественные нужды; все магистраты (за исключением диктаторов, народных трибунов и цензоров) несли ответственность за свою работу.

Высшими должностными лицами республики, прямыми наследниками царской власти, были два консула. Напоминанием об этом служили знаки отличия, призванные возвеличить их статус: консулы могли занимать сделанное из слоновой кости курульное кресло – бывший царский трон. У каждого из них была свита в двенадцать служителей – ликторов, несущих связки прутьев (фасцы, fasces), в которые, в случае выхода консула за пределы городской черты Рима, втыкались топоры, что символизировало его право на наказание вплоть до смертной казни. В описываемый период консулы вступали в должность 1 марта, и по их именам обозначался год.

Консулы обладали высшей исполнительной властью, распространявшейся как на гражданскую, так и на военную сферу. Они являлись главнокомандующими римским войском, в распоряжении каждого из них находилась своя армия, основу которой составляли два римских легиона и обычно такое же количество союзных. Консулы производили воинский набор, распоряжались выделенными им средствами, назначали военных трибунов (кроме тех, кого выбирали трибутные комиции), распределяли захваченную добычу, налагали наказания, наконец, руководили боевыми операциями.

Помимо военных консулы обладали и жреческими функциями, причем зачастую исполнение и тех и других было связано между собой. Так, перед выступлением в поход или перед битвой они обязаны были провести жертвоприношения и действовать только при благоприятном истолковании их итогов.

В сфере гражданского управления консулы имели право на созыв сената и народных собраний, председательства в них и внесения предложений. Большинство постановлений сената и законов были приняты по инициативе консулов и назывались по их именам. Также они руководили выборами магистратов, в частности собственных преемников.

Консулы обладали равной властью во всех областях, и при принятии решений им приходилось достигать общего согласия. Когда же обстоятельства дела требовали присутствия одного из консулов, его выбор определялся жребием или полюбовным соглашением. В случае войны консулы получали зоны ответственности, распределяемые также по жребию, решению сената или договору между ними самими (эти зоны назывались провинциями – provincia). Если же им приходилось действовать объединенными силами, то они командовали армиями поочередно, сменяясь, как правило, через день. Когда срок пребывания консула в должности заканчивался, ему при определенных обстоятельствах могли сохранить власть без выборов, и тогда он назывался проконсулом (заместителем консула).

Экстраординарным магистратом был диктатор. Он назначался сенатом в исключительных случаях (когда государству угрожала опасность, а консулы не могли с ней справиться) сроком на шесть месяцев. Он обладал неограниченной военной властью и не нес перед сенатом ответственности за свои действия. Его особые полномочия подчеркивала свита из двадцати четырех ликторов, в фасцы которых всегда были воткнуты топоры. Иногда, впрочем, диктатора назначали только для проведения консульских выборов, когда в Риме не могли присутствовать действующие консулы. Вступив в должность, диктатор обязан был выбрать себе помощника – начальника конницы, который подчинялся только ему.

В IV в. до н. э. была учреждена должность претора (praetor), в компетенцию которого входило судопроизводство. Изначально претор был один, с 242 г. до н. э. – двое, соответственно, для разбора дел римских граждан и иностранцев. В дальнейшем число преторов продолжало возрастать. Наряду с консулом претор мог командовать армией или замещать консула в его отсутствие. Ему также полагалась свита в составе шести ликторов.

Помимо консулов и преторов огромное влияние на жизнь всего римского общества оказывали двое цензоров. Они избирались раз в пять лет из числа бывших консулов и исполняли должность в течение 18 месяцев. В обязанности цензора входило: планирование государственного бюджета на пять лет; пересмотр списка сенаторов и его обновление; проведение переписи граждан и распределение их по имущественным классам; надзор за государственным имуществом и общественными работами. Особой прерогативой цензора было право морального суда над гражданами, которое заключалось в наказании за проступки, не допустимые с точки зрения морали и не попадающие в сферу действия закона, как, например, излишняя роскошь, непочтительное отношение к родителям, пьянство и так далее – этот перечень мог варьироваться в соответствии с предпочтениями цензора. В его власти было провести соответствующий эдикт, исключить сенатора из сената, ограничить гражданские права, наконец, вынести замечание (nota), позорящее виновного. Как и диктатор, цензор не давал отчет в своих действиях и решениях, а цензура, называемая также святейшей магистратурой (sanctissimus magistratus), считалась завидным завершением политической карьеры.

Должностью, с исполнения которой обычно начиналась карьера римского политического деятеля, была квестура. Функцией квестора являлось распоряжение финансами. Два городских квестора находились в Риме и заведовали городской казной (эрарием; aerarium), хранили военные знамена и государственный архив. Военные квесторы находились при консульских армиях, занимались финансовым обеспечением легионов и хозяйственной частью. Наконец, италийские квесторы собирали казенные пошлины в различных районах Италии.

Особой магистратурой, ставшей результатом одного из этапов вековой борьбы патрициев и плебеев, был народный трибунат. Народным трибуном (ежегодно их избиралось десять) мог стать только плебей, чьей задачей была в первую очередь защита интересов рядовых граждан от произвола магистратов, исключая диктаторов. Чтобы быть доступным для нуждающихся в помощи, народный трибун не имел права покидать Рим более чем на день, а дверь его дома всегда была открытой. Если решение какого-либо должностного лица могло нанести ущерб отдельному гражданину или всему сословию плебеев, народный трибун имел право заблокировать его, сказав слово «вето» («запрещаю»). Неподчинившийся «вето» подлежал аресту. Действие запрета трибуна ограничивалось только годичным сроком его пребывания в должности и территорией Рима и прилегающих земель в радиусе одной мили. Помимо этого, трибуны могли созывать трибутные комиции и председательствовать в них, а также вносить законопроекты. Личность военного трибуна считалась неприкосновенной, и за свои действия он ответственности не нес. Эту должность часто стремились пройти начинающие политики, старающиеся добиться популярности среди простых граждан.

Полицейско-хозяйственный характер носили обязанности эдилов. Их зоной ответственности был Рим и земли в радиусе мили от города. В год избиралось четыре эдила – два курульных (из патрициев) и два плебейских. Они следили за порядком и безопасностью в городе, организовывали снабжение, контролировали цены и качество товаров на рынке, чистоту улиц и общественных бань и т. п. Особое значение имела организация эдилами общественных игр. Казна выделяла на это средства, но из-за их скудости эдилам приходилось дополнять их из собственного кармана. В результате удовлетворить вкусы горожан можно было, только обладая достаточным состоянием, что делало должность эдила, также являющуюся одной из первых ступеней в римской карьерной лестнице, недоступной людям из бедных слоев общества.

Кроме упомянутых магистратур, в Риме существовали всевозможные комиссии, призванные решать отдельные задачи, например чеканка монеты, контроль за тюрьмами и т. п.

3) Сенат

Главным органом, олицетворявшим если и не весь римский народ, то, по мнению многих современников, его лучшую часть, был сенат, представлявший, по определению Полибия, аристократическую форму власти в римском государстве. Он состоял из трехсот «достойнейших мужей», занимавших ранее высшие государственные должности, – бывших консулов, диктаторов, цензоров, преторов, курульных эдилов, народных трибунов и, возможно, квесторов. Были и сенаторы, никаких должностей до того не отправлявших, но их число всегда оставалось очень небольшим.

Первоначально состав сената определялся царем, потом консулами, а после проведения в конце IV в. до н. э. закона Овиния – цензорами. Каждые пять лет цензоры пересматривали списки сенаторов и решали, кого исключить, а кого зачислить. В принципе должность сенатора считалась пожизненной, и шансов потерять место в сенате было довольно мало. Причиной исключения из списков сенаторов могло стать (помимо смерти, конечно) уголовное преступление или замечание цензора за какое-либо другое прегрешение, противоречившее нормам общественной морали, как, например, разврат, мотовство, трусость в бою и т. п.; иногда поводом к изгнанию могло стать и низкое происхождение сенатора, хотя доля плебеев среди них постепенно росла. Будучи исключенным, сенатор мог восстановиться после исполнения должности претора.

Почетный статус сенаторов подчеркивался особыми знаками отличия: они носили светлые тоги и туники, украшенные широкими полосами, а также золотые кольца и высокие сапожки (perones).

Власть сената была очень велика. Первоначально он даже утверждал решения народного собрания (до 339 г. до н. э.). Он контролировал внешнюю политику республики, организовывал посольства и всю остальную дипломатическую работу. В случае войны сенат разрабатывал стратегию боевых действий, определял время созыва и роспуска армии, ее состав и распределение между фронтами и полководцами, руководил снабжением. Им же выделялись деньги на войну и утверждались высшие награды военачальникам.

В ведении сената находилась и финансовая жизнь государства: составлялся бюджет, как правило на пятилетний срок, определялись суммы налогов, принимались решения о чеканке монеты и т. д.

До 123 г. до н. э. (реформы Гая Гракха) сенаторы разбирали уголовные дела, так как судебные комиссии назначались из них. Еще сенат осуществлял высший надзор за религиозными культами, как собственно римскими, так и иностранными.

Наконец, в случае внешней или внутренней угрозы для государства сенат имел право объявить чрезвычайное положение. Чаще всего это влекло за собой назначение диктатора, облеченного всей полнотой исполнительной власти. Кроме того, если ко времени выборов консулов высший магистрат, имеющий право созвать народное собрание, по каким-либо причинам отсутствовал, сенат объявлял «междуцарствие» (interregnum), а из своего состава выдвигал «междуцаря» (interrex), который и проводил выборы.

Характеризуя деятельность сената в целом, необходимо отметить, что подавляющее большинство его членов принадлежало к влиятельнейшим аристократическим семействам Рима. Благодаря этому им удавалось без особого труда находить общую позицию почти по любому обсуждаемому вопросу и избегать серьезных разногласий между собой. Республиканские магистраты, которым в перспективе предстояло стать сенаторами, тоже не стремились обострять отношения со своими будущими коллегами. Надо признать, что работа сената отличалась большой эффективностью, а его авторитет в обществе был исключительно высок.

В эпоху Пунических войн именно сенат занимал ведущее положение среди других властных структур государства. При этом большинство мест в сенате и магистратур принадлежало представителям богатейших семейств Рима, как патрицианского, так и плебейского происхождения. Так, за период с 234 по 133 г. до н. э. из 200 консулов 108 принадлежали к патрицианским фамилиям, 92 – к плебейским, при этом 159 консулов представляли 26 семейств – 10 патрицианских и 16 плебейских, которые и определяли основное направление политики Рима. Но, несмотря на в целом аристократический характер Римской республики, для занятия высших должностей людьми низкого происхождения и маленького достатка не существовало непреодолимых препятствий. Как бы ни ценились богатство и родственные связи, личные способности, хоть и не очень часто, могли их заменить. Примеров этому в римской истории не так уж и мало, достаточно будет назвать хотя бы происходивший из вольноотпущенников род Клавдиев Марцеллов, чьи представители за указанный период становились консулами девять раз. Таким образом, римское общество сохраняло определенную мобильность, позволявшую в критических ситуациях активизировать все свои силы.

Римская армия

Среди всех достижений римской цивилизации ее армия может считаться одним из наиболее значительных. Благодаря ей Рим распространил свою власть на все страны Средиземноморья, что определило развитие населявших их народов на многие столетия. Как и везде, его армия являлась естественным продолжением государственной системы, была обусловлена ее особенностями и изменялась вместе с ней. Ко времени Пунических войн это был уже хорошо отработанный механизм, развившийся и окрепший в процессе борьбы за Италию. И хотя до совершенства ему было еще далеко, потенциально уже тогда римская армия была сильнейшей в Европе, Северной Африке и на Ближнем Востоке.

Различные этапы развития римского военного дела отражены в источниках очень по-разному, до сих пор сохраняя не так и мало «белых пятен». Одним из наиболее информативных источников для рассматриваемой эпохи является произведение великого греческого историка Полибия.

Прожив семнадцать лет в Италии, Полибий был искренне восхищен устройством римского государства. Будучи сам не понаслышке знаком с военным делом, он особое внимание уделил организации армии, составив ее подробнейшее описание в шестой книге своей «Всемирной истории». По счастью, она сохранилась полностью и является основополагающим источником по изучению данного вопроса. Дальнейшее изложение будет в значительной степени строиться на ее основе.

Комплектование армии осуществлялось с помощью рекрутских наборов. Каждый римский гражданин был военнообязанным и должен был до достижения сорокашестилетнего возраста участвовать в десяти походах, если служил в коннице, и в двадцати, если служил в пехоте. Род войск, в который ему предстояло попасть, зависел от имущественного положения. Наиболее богатым надлежало служить в коннице, а наиболее бедным – во флоте, все остальные становились пехотинцами.

Основным подразделением римской армии был легион (legio, вероятно, происходит от глагола legere – «собирать», «набирать»). Два легиона составляли консульскую армию, следовательно, в обычное время набиралось четыре легиона.

Как и в гражданской сфере, командование римской армией следовало демократическим принципам, не допускающим подлинного единоначалия. В соответствии с ними непосредственное управление легионом поочередно осуществляли шесть военных трибунов. Порядок их чередования мог быть различным. Каждые два месяца легионом командовала одна пара военных трибунов. Как именно эти два трибуна делили между собой полномочия, точно не известно. Они могли все решать совместно либо командовать по очереди, через день или через месяц. При этом так же не известно, каковы были их взаимоотношения в этот период времени с остальными четырьмя трибунами.

Римские легионеры. Алтарь Домиция Агенобарба, I в. до н. э. Музей Лувр, Париж.

Сходная ситуация возникала, если по каким-либо причинам вместе приходилось действовать обеим консульским армиям. В таком случае консулы, во избежание сосредоточения большой власти в руках одного из них, тоже командовали армиями поочередно, как правило, меняясь через день. В том, насколько пагубна такая система в условиях ведения боевых действий, римлянам пришлось на собственном горьком опыте убедиться в ходе Пунических войн.

Численность легиона в описываемое время обычно составляла четыре тысячи двести человек пехоты и триста всадников, но в определенных случаях могла и меняться, достигая пяти тысяч пехотинцев. Набором солдат в пехоту и распределением их по легионам занимались военные трибуны, а всадников призывали по списку, определенному цензором.

Собранные на Капитолии новобранцы клялись повиноваться начальству и исполнять его приказания, после чего военные трибуны назначали им время и место сбора, куда они должны были явиться без оружия, в соответствии с тем, кто к какому легиону приписан.

Одновременно с призывом римских граждан консулы указывали, какие союзные города обязаны выставлять вспомогательные войска, в каком количестве и где должно быть место сбора. Призыв в них осуществлялся, вероятно, по той же системе, что и в Риме. Обычно количество легионов союзников соответствовало римским. Состав тоже был близким – пехоты столько же, но конницы больше, как правило, в три раза. После того как союзники прибывали на условленные сборные пункты, они переходили под командование двенадцати римских офицеров, так называемых префектов. Ими из общего количества союзников отбиралась треть конницы и пятая часть пехоты. Они назывались экстраординариями (extraordinarii) и составляли резерв армии. Остальные союзники делились еще на две части, которые назывались правое и левое крыло и в бою занимали соответствующую позицию относительно римского легиона.

Барельеф с изображением римского всадника. II в. до н. э.

После того как новобранцы-римляне являлись на сборные пункты, их вновь разделяли, на этот раз по роду оружия и месту в строю легиона. Критериями отбора служили возраст и, в меньшей степени, богатство. Самые молодые и бедные становились легковооруженными – велитами, более состоятельные молодые люди зачислялись в гастаты (hastati), мужчины в расцвете сил, обычно уже успевшие повоевать, – в принципы (principes) и наиболее возрастные, прошедшие не одну войну, – в триарии (triarii). При обычной численности легиона велитов, гастатов и принципов было по тысяче двести человек, но при необходимости их количество могло увеличиваться, в то время как триариев всегда было шестьсот.

Затем в каждом из этих разрядов, за исключением велитов, трибуны выбирали по десять младших командиров, центурионов (centurio), каждый из которых выбирал еще одного. Таким образом, в легионе было шестьдесят центурионов, из которых тридцать, назначенных трибунами, считались старшими (primus). Кроме этого, каждый из центурионов выбирал себе помощника. Будучи наиболее храбрыми и опытными воинами, они составляли подлинный костяк римской армии. Полибий так описал основные качества, предъявляемые к центуриону: «От центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания» (Полибий, VI, 24, 9). Их непосредственной обязанностью было не только руководство на низшем тактическом уровне, но и тренировки новобранцев и поддержание дисциплины, для чего центурионы имели при себе дубинку или розгу, всегда готовую к использованию.

Далее каждый из возрастных разрядов, кроме велитов, делился на десять отрядов – манипул, которые поступали в распоряжение своих центурионов. Соответственно, численность манипулы у гастатов и принципов составляла сто двадцать человек, а у триариев – шестьдесят. Каждая манипула имела свой номер, с первого по десятый. Старший центурион первой манипулы триариев (primus pilus – примипил) считался старшим из центурионов и входил в состав военного совета легиона. Должность примипила была вершиной в служебной карьере центуриона, для достижения которой требовалось последовательно пройти все предшествующие ступени, начиная с центуриона десятой манипулы гастатов, на что могло уйти до тридцати лет. Манипулы дополнительно делились на две центурии, но они по отдельности не действовали. Велиты распределялись поровну между всеми манипулами, по сорок человек на каждый.

В зависимости от разряда вооружение легионеров имело определенные различия. Оружием велитов были меч и дротики. По-видимому, именно во время Второй Пунической войны римляне взяли на вооружение так называемый испанский меч (gladius hispaniensis). Его обоюдоострый клинок имел длину от 60 до 70 см и одинаково подходил как для укола, так и для рубящего удара. Носили его в перевязи на правом боку. Дротики имели древко длиной около 90 см и железный наконечник длиной около 30 см, который при попадании в щит неприятеля должен был как максимум проткнуть его и ранить хозяина и как минимум просто погнуться, что делало его непригодным для повторного использования (по крайней мере, в условиях боя, где его некогда было чинить). Доспехи велитам не полагались, и из защитного вооружения у них был только щит круглой формы (парма, parma) диаметром около 90 см. Единственным прикрытием головы служила шапка или, например, волчья шкура. Отличия в головных уборах должны были облегчить для командиров идентификацию воинов.

Гастаты, принципы и триарии составляли тяжелую пехоту. Главным элементом их защитного вооружения был большой щит – скутум (scutum). Он был выгнутым, имел овальную форму, около 120 см в высоту и 75 см в ширину. По словам Полибия, его делали из двух досок, которые склеивали бычьим клеем, после чего обтягивали сначала холстом, потом телячьей кожей. В центре щита находился овальный умбон, а дополнительную прочность придавало идущее почти сверху донизу продолговатое ребро. Наряду с этим кромка щита оковывалась железной полосой. С внутренней стороны умбона находилась единственная рукоятка, в результате чего весь вес щита, а он был немаленьким: около десяти килограммов, приходился на левую руку, точнее, кисть легионера. Это не позволяло воину активно двигать щитом, его можно было только держать перед собой, как в случае обстрела, так и в рукопашном бою.

Вместе с мечом основным оружием гастатов и принципов были дротики пилумы (pilum), по два на каждого бойца. От дротиков велитов они отличались большими размерами – древко около 120 см длиной и более длинный железный наконечник. Защитное вооружение дополнялось сравнительно небольшой медной нагрудной пластиной прямоугольной формы размером примерно 20 на 20 см. Более состоятельные воины использовали вместо нее кольчуги. Ноги от стопы до колена защищали поножами, при этом легионер мог носить единственный понож на левой ноге, которая в боевой стойке выставлялась вперед. Центурионы носили поножи на обеих ногах, что наряду с красным плащом служило их отличительным признаком. Шлем был бронзовый, имел нащечники и назатыльник и украшался тремя большими перьями красного или черного цвета. Вооружение триариев было таким же, как у гастатов и принципов, с той разницей, что вместо пилумов у них было копье, гаста (hasta), предназначенные только для ближнего боя.

Легионная конница тоже делилась на десять отрядов – турм (turma), численностью по тридцать всадников. Турма в свою очередь делилась на три десятки под командованием десятников – декурионов. Один из декурионов командовал всей турмой. Вооружены всадники были копьем, мечом, для защиты использовали круглый щит, панцирь и шлем. Стремян античная кавалерия не знала, что значительно ограничивало возможности всадника. Например, он не мог наносить полноценный удар копьем, зажав его под мышкой, как делали это рыцари в Средние века, по сравнению с которым другие способы были значительно менее эффективны. Основным оружием римского кавалериста был меч, по своей длине существенно превосходивший те, что использовались в пехоте (до 80 см), а метательное оружие (лук, дротики) всадники не применяли. Вообще, по своим боевым качествам римские кавалеристы, как правило, уступали всадникам других народов, вследствие чего их доля в армии неуклонно уменьшалась в пользу союзнической конницы.

После того как все надлежащие приготовления были завершены, римская армия выступала в поход. Полибий описал порядок на марше, которого римляне придерживались или, по крайней мере, должны были придерживаться в его время.

Возглавлял движение отряд союзников-экстраординариев, в задачу которого входило осуществление боевого охранения. Следом за ним шли воины правого крыла союзников и обозы их и экстраординариев. Далее вместе с обозами следовали первый и второй римские легионы, причем со вторым легионом, помимо его собственного двигался и обоз левого крыла союзников, идущего в хвосте колонны. Конница прикрывала тыл и обозы своих подразделений, а если опасались нападения на арьергард колонны, то экстраординарии шли не впереди нее, а сзади. Очередность, в которой римские легионы и крылья союзников шли на марше, менялась через день, так что все имели равную возможность первыми обеспечить себя продовольствием и фуражом.

Когда римская армия шла по открытой местности или был велик риск вражеской атаки, походный порядок был другим. В этом случае движение осуществлялось тремя колоннами, состоявшими из гастатов, принципов и триариев, причем каждая манипула прикрывала свой обоз, что давало возможность быстро перестроиться для боя. Впрочем, надо заметить, что эта стройная система была описана Полибием примерно в середине II в. до н. э., когда римляне уже имели богатый опыт войн вдали от рубежей собственной страны, а Карфаген перестал существовать. Как можно установить из анализа хода некоторых сражений Второй Пунической войны (особенно характерный пример – Тразименское озеро), римские полководцы иногда совершенно пренебрегали разведкой, а значит, и походный порядок мог существенно отличаться от вышеприведенного.

Но зато устройство римского военного лагеря, которому Полибий уделил в своем произведении особенно много внимания, по-видимому, мало изменилось со времен войны с Ганнибалом. На исходе каждого дня похода, даже для стоянки на одну ночь, римляне обязательно строили укрепленный лагерь, и это давало им неоспоримое преимущество перед многими противниками, так как многократно снижало вероятность успеха от внезапного нападения ночью или в любое другое время.

Когда дневной переход, длина которого, как правило, составляла не менее пятнадцати километров, подходил к концу, военные трибуны и специально выбранные центурионы выезжали вперед и разведывали местность, подходящую для лагеря. Она должна была быть удобной для обороны и располагать источником воды. В первую очередь определялось, где должна стоять палатка консула. От этого места, называемого преторий (praetorium), производилась общая разметка. Чаще всего в плане лагерь представлял собой квадрат со стороной около восьмисот метров. Его форма могла быть более вытянутой, если численность армии была нестандартной, например, если союзников было значительно больше, чем обычно, или обе консульские армии действовали объединенными силами.

Территория лагеря обводилась рвом (fossa) в три метра глубиной и четыре метра шириной, земля из которого шла на возведение вала (agger). По верху вала ставился частокол из кольев, которые легионеры во время марша несли на себе, по две-три штуки каждый. Строительством укрепления занималась половина от общего состава тяжелой пехоты (две стороны – римляне, две стороны – союзники), в то время как остальная часть армии защищала ее, стоя в боевом порядке. В каждой стене имелись ворота, porta praetoria были обращены в сторону неприятеля, противоположные им назывались porta decumana, а боковые – porta principales dextra и porta principales sinistra (то есть правые и левые).

Расположение подразделений внутри лагеря было строго регламентировано, а весь лагерь напоминал город с правильной планировкой. Как и во всяком римском городе, здесь был свой форум (рыночная площадь), находящийся рядом с преторием, а внутреннее пространство разделялось двумя основными улицами, пересекающими друг друга под прямым углом, – via principalis и via praetoria. По одну сторону от via principalis располагались палатки консула, его охраны из экстраординариев, квестора, военных трибунов; по другую сторону находился основной состав пехоты и конницы, при этом палатки каждой манипулы или турмы стояли на определенном месте и должны были занимать территорию размером сто на сто футов (у триариев – вдвое меньшую). Палатки делались из кожи, натянутой на дощатый каркас (tabernacula), и были рассчитаны на восемь человек; следовательно, на одну палатку предусматривалась площадь десять на десять футов (примерно три на три метра). Между стеной лагеря и палатками оставалось свободное пространство шириной около шестидесяти метров, чтобы метательные снаряды противника не могли причинить вред лагерным постройкам. Кроме того, по тревоге многие подразделения легиона могли, не мешая друг другу, строиться на этой полоске земли, а в случае успешных боевых действий там хранился захваченный скот и прочая добыча.

Римский всадник. Алтарь Домиция Агенобарба, I в. до н. э. Музей Лувр, Париж.

Порядок несения караульной службы ко времени Полибия был не менее проработан, чем передвижение армии. После того как строительство лагеря было завершено, военные трибуны приводили к присяге как воинов, так и рабов, которые клялись ничего не воровать и доставлять все, что найдут, трибунам. После этого из гастатов и принципов назначались две манипулы, которые следили за порядком перед палатками трибунов. Остальные восемнадцать манипул гастатов и принципов распределялись между военными трибунами, при которых несли своеобразное дежурство – ставили палатку, ровняли перед ней землю и осуществляли охрану.

Манипулы триариев не привлекались к службе при трибунах, зато должны были выставлять караулы у палаток кавалеристов, которые стояли с ними по соседству. Особой заботой этих караулов был надзор за лошадьми. Кроме этого, ежедневно одна из манипул находилась при консуле для его охраны. На велитах лежала обязанность выставлять посты на стенах лагеря и у ворот – по десять человек у каждых.

Ночью по лагерю наряду с упомянутыми расставлялся еще целый ряд постов: три при квесторе, по два при легатах и остальных членах военного совета и по одному у каждой манипулы. Дополнительные караулы могли назначаться консулом.

Перед расстановкой ночных постов дежурный трибун через солдата десятого манипула или турмы знакомил командиров подразделений с очередным паролем. Вечером легионеры, которым выпало заступать в первую смену ночной стражи, приходили к дежурному трибуну и получали небольшие деревянные таблички с условными значками, которые относили на пост.

Исполнение караульной службы проверяли всадники. Для этого из состава какой-либо турмы выбирались четыре солдата, по одному на каждую смену стражи. Количество постов и время их обхода устанавливал трибун. Если все проходило нормально и без происшествий, при проверке у часовых отбирались маленькие таблички с условным знаком, которые передавались военному трибуну. Нехватка одной или большего количества табличек означала, что кто-то из часовых спит или отлучился от поста. В этом случае начиналось расследование, и если вину нарушителя дисциплины удавалось подтвердить, то последнего ждало суровое наказание. Его били палками и камнями, отчего тот обычно умирал еще в лагере. Та же участь ждала проверяющего, если выяснялось, что табличка со знаком не была собрана по его вине. В целом такая строгость позволяла вести караульную службу с минимальным количеством нарушений.

Карательная система в римской армии вообще давала возможность поддерживать дисциплину на высочайшем уровне. Наказанию палками подвергался также уличенный в воровстве из лагеря, в трусости (она могла выражаться в намеренной потере оружия в бою или не оставлении поста), в неправомерном приписывании себе подвигов, в мужеложстве и, наконец, за трехкратное повторение одного и того же проступка.

Было предусмотрено наказание и для целых подразделений, выказавших трусость во время боя. Из всех провинившихся солдат по жребию отбирали примерно каждого десятого, которого забивали насмерть палками и камнями, – это называлось децимацией. Остальным в знак позора в качестве довольствия полагался ячменный хлеб вместо пшеничного и запрещалось ночевать в пределах укрепленного лагеря. Также военные трибуны и префекты союзников могли брать в залог, приговаривать к денежным штрафам и порке розгами.

Наряду с наказаниями в римской армии существовала и развитая система поощрений, при этом награждались в первую очередь те солдаты, которые отличились в незначительных и случайных схватках, то есть когда они вовсе не были вынуждены проявлять храбрость и упорно сражаться. Сам консул должен был сказать о них похвальное слово перед общим строем, после чего ранившему неприятельского воина давалось копье, тому, кто убил неприятеля и снял с него доспехи, вручалась чаша, если он служил в пехоте, и конская сбруя, если в кавалерии. Первого взошедшего на стену вражеского города отмечали золотым венком; награждался и тот, кто в битве спас своего товарища, причем спасенный тоже был обязан наградить его венком и чтить как родного отца, к чему его могли судебным решением принудить военные трибуны.

Нельзя не сказать и об особой награде для полководца, одержавшего выдающуюся победу, например, разгромившего крупную армию или завоевавшего страну, при этом должно было быть убито не менее пяти тысяч врагов. Это был триумф – торжественный въезд в город Рим, решение о даровании которого принималось сенатом по просьбе самого полководца. Каждый элемент этой роскошной церемонии был строго определен. Вернувшись из похода, триумфатор, увенчанный лавровым венком, облаченный в пурпурную тунику, расшитую узором из пальмовых листьев, под звуки труб въезжал в Рим на позолоченной колеснице, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Все это должно было уподоблять его самому Юпитеру. При этом победитель не должен был зазнаваться – особый раб, державший золотую корону над головой полководца, время от времени шептал ему на ухо: «Оглянись и помни, что ты – человек». Перед ним вели наиболее знатных пленных (особо выделялись цари и вожди побежденных) и несли захваченные трофеи, таким образом, все граждане города могли воочию убедиться в масштабах победы. Следом за полководцем шли его родственники, друзья, клиенты и, конечно, солдаты, которые пели не только хвалебные песни, но и выкрикивали самые скабрезные стишки о своем полководце – каким бы великим он ни был, его слава и гордость не должны были вызывать зависть богов. Характерно, что чем больше было таких насмешек в адрес победителя, тем большими были к нему симпатии как армии, так и народа. Маршрут триумфального шествия проходил от Марсова поля через Триумфальные ворота, Фламиниев цирк, Большой цирк вокруг Палатина и далее по священной улице к храму Юпитера на Капитолии. Там триумфатор приносил в жертву Юпитеру часть добычи, золотую корону и животных – в частности быка. Торжества завершались праздничным пиром, а имя триумфатора заносилось в особый список.

По сравнению с триумфом менее значительной наградой для полководца была овация («малый триумф»). Ею сенат удостаивал, если основания для триумфа признавались недостаточными – например, было убито мало врагов, война велась без полагающегося объявления или противник считался недостойным, наконец, если сам победитель был чем-то не угоден сенату. В этом случае полководец под звуки флейт вступал в город верхом или даже пешком, был одет в окаймленную тогу и увенчан миртовым венком, сопровождали его не собственные воины, а сенаторы, и на Капитолии он приносил в жертву овцу, а не быка.

Наконец, полководец имел право устроить триумф за свой счет, если средств не предоставляло государство. Проходить он должен был вне пределов города, на Альбанской горе, но тоже заносился в официальный список триумфов.

Хотя римская армия времен Пунических войн не могла считаться наемной, за свою службу легионеры получали плату. Она была введена в 406 г. до н. э., когда римляне вели осаду города Вейи, и ко времени Полибия составляла 1200 ассов, или 120 денариев, в год для рядового воина и вдвое больше для центуриона. Из этой суммы вычиталась стоимость поставляемого продовольствия, одежды и оружия. Распределением выплат занимался квестор, заведовавший финансами легиона.

Наряду с официальной платой воины имели и другие источники дохода. Например, центурионы могли за определенное подношение освобождать от наказания или тяжелых работ. Простые солдаты тоже могли рассчитывать на внеочередные подарки по каким-либо особым случаям, например при триумфе своего полководца.

Если после того, как был разбит лагерь, стоянка на одном месте затягивалась, полководец мог использовать оказавшееся в его распоряжении время для сбора продовольствия или для тренировки своих воинов. О том, как проходили эти тренировки, сведений очень немного, хотя нет сомнений, что они были достаточно интенсивными. Из сообщения Полибия известно, что после того, как в 209 г. до н. э. римлянами был захвачен Новый Карфаген, полководец Сципион Африканский ввел для легионеров следующий четырехдневный цикл занятий: в первый день они должны были пробежать в полной выкладке тридцать стадий (примерно шесть километров). Второй день был посвящен уходу за оружием и снаряжением, качество которого проверяли командиры, третий день был отведен для отдыха, а в четвертый совершенствовалась боевая подготовка. Воины сражались, используя деревянные мечи, обтянутые кожей и с защищенным острием, и соответствующим образом притупленные дротики. О том, как легионеры отрабатывали фехтовальные приемы, рассказывает и Флавий Вегеций Ренат, но к его данным следует относиться с определенной осторожностью, учитывая время, в которое жил этот автор – IV–V вв. н. э., то есть его рассказ отделен от эпохи Пунических войн дистанцией более чем в полтысячи лет:

«Каждый отдельный новобранец должен вбить для себя в землю отдельное деревянное чучело так, чтобы оно не качалось и имело шесть футов в высоту. Против этого чучела, как против своего настоящего врага, упражняется новобранец со своим «плетнем» и с дубиной, как будто с мечом и щитом; он то старается поразить его в голову и лицо, то грозит его бокам, то, нападая на голени, старается подрезать ему под коленки, отступает, наскакивает, бросается на него, как на настоящего врага; так он проделывает на этом чучеле все виды нападения, все искусство военных действий».

Кроме подобных упражнений легионеры, безусловно, отрабатывали применение метательного оружия и особое внимание уделяли строевой подготовке и развитию выносливости.

Римское командование, конечно, знало, насколько пагубно может отразиться на дисциплине армии вынужденное бездействие, и старалось всячески его избегать. Одной из форм занятости для легионеров, имеющей, впрочем, огромное значение для всего государства, было их привлечение к широкомасштабному строительству. Они прокладывали дороги, рыли каналы, возводили укрепления, даже строили корабли, причем зачастую в этом не было насущной необходимости, и современники отлично понимали первоначальную цель подобных мероприятий.

Как и остальные народы древности, римляне считали, что успех любого предприятия, будь то поход или битва, возможен только при условии благосклонности богов. Узнавать их волю было одной из важнейших обязанностей полководца, для чего он проводил жертвоприношения и гадания, которые толковали сопровождавшие армию жрецы. Неблагоприятные знамения могли поставить под угрозу проведение целой боевой операции, и их было достаточно для объяснения в случае его неудачного исхода.

Когда армии приходило время сниматься с лагеря, то и теперь каждый легионер четко знал свои действия и сроки их выполнения. По первому сигналу труб свертывались палатки консула и военных трибунов. После них наступала очередь собирать свои пожитки рядовым воинам. По второму сигналу труб снаряжали вьючных животных, а когда звучал третий сигнал, армия выступала в поход.

Данные археологии и письменных источников позволяют осветить многие бытовые стороны жизни легионеров. В частности, можно восстановить рацион питания римской армии. В соответствии со всеми трудностями походной жизни, которые приходилось преодолевать легионерам, их еда была простой и в то же время вполне отвечала требованиям, предъявляемым ситуацией, когда людям приходилось выдерживать повышенные нагрузки.

Главным элементом питания было зерно, обычно пшеничное, норма которого составляла примерно килограмм на человека в сутки. Готовить его легионерам надо было самим, для чего в каждом контубернии (отделении) были ручные жернова и прочие кухонные принадлежности. Получаемые в итоге блюда были достаточно разнообразны – это хлеб, каши, супы, лепешки, различные пасты и, наконец, пиво. Все это дополнялось мясом – свининой, бараниной, говядиной, для чего при легионных обозах содержались стада скота, дававшего, кроме того, молоко, частично шедшее на сыр. Если же на стоянке не ожидалось нападения противника, воины могли разнообразить свои будни охотой, а блюда – дичью. Шла в пищу и рыба, в частности осетр, щука, тунец, треска, губан, а также различные моллюски, как, например, мидии и устрицы. Значительное место в рационе воинов занимали фрукты и овощи, многие из которых впоследствии, благодаря походам римской армии, распространились далеко за пределы Италии. Чечевица, бобы, редис, капуста, чеснок, яблоки, груши, персики, финики, сливы и вишни приятно дополняли меню легионеров. Есть сведения и об употреблении орехов – грецких, каштановых, фундука. И, конечно, нельзя забывать о специях, том же черном перце и шафране, которыми богата практически любая южная кухня.

Основным питьем, кроме пива, у римлян, как и у других средиземноморских народов, было вино, обычно сильно разбавленное. Собственно, такая смесь и не считалась вином, это был скорее способ предохранить воду от порчи. Когда же воины были свободны от выполнения служебных обязанностей, то, конечно, не упускали случая отдать должное и более крепким и качественным винам, как италийского, так и заграничного производства.

Сохранился рецепт (наверняка не единственный), по которому римские легионеры варили себе похлебку на привалах. Брали примерно два литра воды, полкилограмма пшеничной муки, 50 граммов порезанного кубиками шпика, 100 граммов таким же образом порезанной говядины, молотый черный перец, соль по вкусу и растертый зубчик чеснока. Все вместе варилось около сорока пяти минут.

В целом качество питания легионеров было, очевидно, выше, чем у рядового населения Италии, так как за ним постоянно следили находящиеся при легионе врачи.

Продовольственное снабжение армии совершенствовалось по мере того, как расширялась территория римского государства. Первоначально легионы, действовавшие вдали от родины, существовали частично за счет поставок из Италии и, конечно, в большей или меньшей степени разорительных поборов с местного населения. На новый уровень обеспечение армии вывел Публий Корнелий Сципион Африканский во время Второй Пунической войны. Теперь оно опиралось на сеть баз, раскиданных по всей территории, подконтрольной римлянам. Самые большие базы (стратегические) располагались в Италии и на Сицилии, затем, чтобы облегчить дальнейшую переброску запасов в район действия армии, строились хранилища в портах (оперативные базы), а заключительным звеном в этой цепочке становились склады, находившиеся в непосредственной близости от возможных боев (тактические базы).

Продовольствие раздавалось легионерам в расчете на определенное время, более длительное во время стоянок. Для этого легион строился в боевом порядке, устраивалась перекличка, и каждый воин получал причитающийся ему паек.

На раннем этапе своей истории армия Рима мало отличалась от армий греческих полисов как по вооружению воинов, так и по применяемой ими тактике. Первоначально для боя они строились обычной фалангой и старались обратить противника в бегство решительным натиском. Преимущества и недостатки римской фаланги были аналогичны тем, которыми обладали греческие.

Этрусские воины. Деталь погребальной алебастровой урны. III в. до н. э. Археологический музей, Палермо, Италия.

В вопросе о том, когда римский легион подвергся важнейшей в своей истории реформе и был разделен на манипулы, соответствующим образом изменив свое построение на поле боя, окончательной ясности нет. Одни исследователи связывают ее с именем диктатора Камилла, сыгравшего важную роль в отражении нашествия кельтов (390 г. до н. э.), другие относят к более позднему периоду, ограниченному войнами с Пирром (280–275 гг. до н. э.). В любом случае подобные перемены, причиной которых послужило значительное увеличение римлянами боевого опыта при столкновении с новыми противниками, наверняка заняли некоторое время, четкое определение которого не входит в нашу задачу; в данном случае важно то, что к рассматриваемой эпохе (нач. III в. до н. э. – сер. II в. до н. э.) новая система окончательно сформировалась.

Манипулярная тактика римского легиона неоднократно описывалась как в популярной, так и в специальной литературе, и все же нельзя сказать, чтобы на сегодняшний момент эта проблема была бесспорно разрешена. Причина этого, как и во множестве других случаев, – в недостатке и противоречивости источников, сохранившихся до наших дней.

Наиболее часто повторяемая реконструкция римской модели пехотного боя основывается на пересказе отрывка из восьмой книги «Истории Рима» Тита Ливия, где описываются события IV в. до н. э. (Латинская война 340 г. до н. э.). В соответствии с ним боевое построение тяжелой пехоты легиона состояло из трех линий; первую занимали манипулы гастатов, между которыми оставались интервалы. Во второй линии стояли манипулы принципов, а в третьей – триариев, при этом каждый манипул стоял напротив интервала между манипулами предыдущей линии. Перед тяжелой пехотой в рассыпном строю стояли велиты, а фланги прикрывала конница – справа римская, слева союзная. Первыми в бой вступали велиты, осыпая неприятеля градом метательных снарядов, что в некоторых случаях само по себе могло причинить большие потери и предопределить исход сражения. После этого наступала очередь тяжелой пехоты, которая действовала следующим образом:

«Когда войско выстраивалось в таком порядке, первыми в бой вступали гастаты. Если они оказывались не в состоянии опрокинуть врага, то постепенно отходили назад, занимая промежутки в рядах принципов. Тогда в бой шли принципы, а гастаты следовали за ними. Триарии под своими знаменами стояли на правом колене, выставив вперед левую ногу и уперев плечо в щит, а копья, угрожающе торчащие вверх, втыкали в землю; строй их щетинился, словно частокол.

Если и принципы не добивались в битве успеха, они шаг за шагом отступали к триариям (потому и говорят, когда приходится туго, «дело дошло до триариев»). Триарии, приняв принципов и гастатов в промежутки между своими рядами, поднимались, быстро смыкали строй, как бы закрывая ходы и выходы и нападая на врага единой сплошной стеною, не имея уже за спиной никакой поддержки. Это оказывалось для врагов самым страшным, ведь, думая, что преследуют побежденных, они вдруг видят, как впереди внезапно вырастает новый строй, еще более многочисленный» (Ливий, VIII, 8, 9–13).

Несмотря на то что в течение вот уже столетий многие исследователи относятся к этому рассказу совершенно некритически, его содержание не может не вызывать вопросов. Если с тактикой действия пехоты эллинистических государств обычно все ясно – ощетинившись копьями, мощная фаланга стремилась опрокинуть противника силой своего напора в ближнем бою (похоже действовали и воины большинства варварских племен, например кельтов, с той разницей, что они не придерживались четкого строя и в меньшей степени использовали копья), то здесь мы наблюдаем совсем другую картину, каждый элемент которой требует пристального внимания.

В отличие от фаланги, римский боевой порядок состоит из десятков сравнительно небольших отрядов. Первое его преимущество очевидно и никаких сомнений не вызывает: во время сближения с противником, особенно по достаточно неровной местности, манипулам гораздо легче сохранить свой строй, чем большой и неуклюжей фаланге. Что же касается непосредственно боевого столкновения, то здесь определить цель именно такого построения и действия легионеров намного сложнее.

Начать с того, что точно не известно, какова была глубина строя манипула. Исходя из того что всего в центурии (у гастатов и принципов) было шестьдесят человек, теоретически они могли составить от двух до пятнадцати шеренг. Наиболее реалистичным выглядит построение, насчитывающее от трех до шести шеренг, при этом если шеренг было три, то центурии, из которых состояли манипулы, располагались исключительно бок о бок (об этом упоминает Полибий (VI, 24, 8), если же их было четыре или шесть, то центурии могли стоять в затылок друг другу (это, в свою очередь, отчасти подтверждается тем, что главного центуриона манипулы называли передний (prior), а младшего – задний (posterior). Также из источников остается не ясным, сохранялись ли промежутки между манипулами, когда они вступали в рукопашную. Еще один вопрос вызывают слова Полибия о различных дистанциях между легионерами в шеренгах во время боя, которые могли составлять три либо шесть футов (соответственно около 90 и 180 см).

Этрусский воин. Деталь погребальной алебастровой урны. II в. до н. э. Этрусский музей, Вольтерра, Италия.

В результате из-за подобных темных мест многие исследователи предлагают свои, зачастую очень сильно отличающиеся друг от друга версии действий тяжелой пехоты римского легиона. В качестве примера хочется привести теорию Питера Конноли:

«Покинув лагерь, легион строился в три непрерывные линии, где центурии становились бок о бок… По сигналу задние центурии поворачивались кругом и вставали позади своих передних центурий, открывая пропуски в боевом порядке… Когда подавался сигнал к началу сражения, велиты покидали свои манипулы, проходили через эти промежутки и бежали вперед, осыпая наступающего противника дротиками… Если легковооруженных солдат на передней линии имели обе стороны, такая тактика оказывалась нейтрализованной, а битва начиналась с мелких стычек. Когда противник оказывался в зоне действия тяжелой пехоты, трубы подавали сигнал к отступлению и велиты отступали через те же пропуски в строю. Затем они ставились позади триариев или отправлялись на фланги, к коннице. Там они обычно размещались в промежутках между турмами.

Задние центурии гастатов продвигались теперь вперед, чтобы закрыть промежутки… Звучали трубы, гастаты издавали боевой клич и под одобрительные крики остальной армии бросали вначале легкий, а потом более тяжелый пилум. В момент замешательства врага, который следовал за этим градом метательных копий, гастаты вынимали мечи и кидались на противника. Они старались сшибить его с ног ударом щита, на который бросали весь вес своего тела. Затем они опирали щит о землю, по-прежнему прислонившись к нему левым плечом, и сражались из-за щита.

Иногда для того, чтобы сломить строй противника, хватало одного наступления гастатов. Если оно оказывалось безуспешным, трубы давали сигнал к отступлению сразу после того, как утихал первый пыл. Задние центурии отходили от врага и продолжали отступать, покуда не равнялись с замыкающими передней центурии; затем они поворачивались направо, обратив щиты к противнику, и шли на свое место позади передней центурии. После чего вся линия отступала, проходя через промежутки в строе принципов. Последние, лучшие воины в армии смыкали теперь свои ряды и по сигналу трубы начинали наступление. Обычно этого хватало для того, чтобы расстроить ряды противника и обратить его в бегство. Преследовать отступающего противника отправлялись конница и велиты.

Если, однако, принципы терпели поражение и битва казалась проигранной, гастаты нарушали строй, отступая в промежутки в строе триариев, а затем вновь восстанавливали свои ряды. Теперь сигнал к отступлению подавался принципам, и им нужно было вновь открыть промежутки строя. Потом они отступали мимо триариев, которые могли продвинуться вперед для облегчения отступления. Зайдя за триариев, принципы становились в промежутки между манипулами гастатов. Задние центурии триариев двигались к передним, смыкая ряды, и вся армия имела возможность отступить под прикрытием их копий».

Казалось бы, эта весьма стройная схема достаточно хорошо согласует в себе сведения, заключенные в источниках, и дает ясную картину действий римских легионеров в бою. Однако при более внимательном рассмотрении возникают серьезные сомнения в правдоподобии как ее, так и некоторых других, аналогичных ей версий, допускающих смену боевых линий легиона в процессе сражения (в свое время с критикой подобных теоретических построений выступил знаменитый военный историк Ганс Дельбрюк). Достаточно лишь постараться представить «живьем» то, что должно происходить при описанных условиях. К примеру, после того как бой начался, велиты подвергли врага обстрелу, а потом отступили между манипулами тяжелой пехоты, в дело вступают гастаты. Они успешно выполняют маневр заполнения промежутков своего строя, бросают во врагов пилумы, после чего начинают рукопашную, в которой перевес остается не на их стороне. Чтобы избежать полного уничтожения первой линии, командующий приказывает гастатам отступить, а вперед выдвинуть принципов. Звучит соответствующий сигнал, и вторые центурии гастатов начинают отходить назад и заходить в тыл первым центуриям. Что же происходит в данной ситуации? Гастаты, уже понесшие в ходе боя более или менее серьезные потери, частично деморализованные, размыкают свой строй, в результате чего вместо одной боевой линии получается десять небольших отрядов. Возникает вопрос: что в таком случае делает противник? Вероятнее всего, он старается развить свой успех и довершить намечающийся разгром первой линии римлян. Его воины бросаются в открывшиеся промежутки между манипулами гастатов, пытаются их окружить, заходя в тыл легионерам, и превратить организованное отступление вторых центурий в неудержимое бегство. Правда, времени для этого у них, скорее всего, было немного, ведь на помощь гастатам должны были спешить принципы, но его могло оказаться вполне достаточно, чтобы превратить первую линию римской армии в кровавое месиво. В соответствии с этим и последующие маневры принципов в данных обстоятельствах кажутся маловероятными, ведь даже если бы им удалось благополучно пропустить сквозь свои промежутки уцелевших гастатов, заполнять их вторыми центуриями пришлось бы уже в процессе начавшейся рукопашной. Такая или примерно такая ситуация должна была возникнуть, если бы легионеры действовали так, как это пытался представить Конноли.

В качестве примера другой концепции боя римской тяжелой пехоты приведем слова советского военного историка Е. А. Разина: «Гастаты размыкались на полные интервалы, достигающие двух метров, бросали пилум в щит противника и нападали с мечами. Если нападение первой шеренги отбивалось, она отходила через интервалы в тыл и выстраивалась за десятой шеренгой. Таким образом, гастаты повторяли атаки десять раз. В случае неудачного исхода этих атак гастатов сменяли или усиливали принципы, проходившие в интервалы манипул гастатов. Наконец, в бой вводились триарии, самые опытные воины, которые вместе с гастатами и принципами предпринимали последний, наиболее сильный удар». Недостатки этого варианта еще более очевидны. Совершенно абсурдной представляется картина, когда в атаку на вражеский строй одна за другой бросаются отдельные шеренги легионеров, в которых к тому же дистанция между воинами достигает двух метров. Странно, что при таком способе действий в принципе предполагалась возможность успеха.

Вызывает вопрос и то, какое оружие у римских легионеров было более приоритетным. Традиционно считается, что судьбу боя решала рукопашная схватка, главную роль в которой играл меч – гладиус. Но и это подвергается сомнению. Отечественный исследователь А. Жмодиков, приводя многочисленные цитаты из источников, доказывает, что римляне, да и многие их противники особое значение придавали метательному бою. По его мнению, именно поэтому довольно часто враждующие стороны могли продолжать сражаться по несколько часов и при этом порой так и не вступать в рукопашную. Что же касается смены боевых линий, то А. Жмодиков отрицает возможность такого маневра в ближнем бою, но вполне допускает, что это могло происходить в процессе ведущейся противниками «перестрелки», что давало возможность воинам не только отдохнуть, но и пополнить свой запас дротиков. Недостаток метательного оружия легионеры могли возместить и просто поднимая с земли снаряды, брошенные в них противником. До рукопашной дело доходило лишь тогда, когда одна из сторон была уже не в состоянии продолжать метательный бой.

Однако, несмотря на хорошо проработанную аргументацию, и эта, безусловно оригинальная, теория имеет свои слабые места. Прежде всего, возникает вопрос, для чего среди легионеров было достаточно много велитов, если тяжелая пехота римской армии (во всяком случае, гастаты и принципы) все равно ориентировались в первую очередь на метательный бой? Такое дублирование функций выглядит по меньшей мере непрактичным. Далее, очень трудно представить, как римляне могли поддерживать непрерывный метательный бой, если их тяжелые пехотинцы (опять же, за исключением триариев) имели на вооружении только по два дротика (невольно возникают ассоциации с придерживающимися линейной тактики европейскими солдатами XVII–XVIII вв., которым оставили бы только по два патрона). Повторное использование брошенного оружия тоже не могло полноценно возместить его убыль, ведь дротики римских тяжелых пехотинцев (пилумы) изначально делались «одноразовыми», и легионерам приходилось бы полагаться только на то, что у их противников запас метательных снарядов будет достаточно большим. Таким образом, кажется весьма маловероятным, чтобы римляне ориентировались в первую очередь на метательный бой, хотя вполне возможно, что его «удельный вес» в общем ходе сражения был несколько большим, чем считалось ранее.

Самнитские воины. Роспись гробницы в г. Нола, IV в. до н. э. Национальный археологический музей. Неаполь, Италия.

Что же происходило на самом деле? С уверенностью можно утверждать очень немногое.

Насколько можно судить из истории военного искусства, при условии сохранения строя один большой отряд (фаланга) всегда оказывался сильнее нескольких маленьких, вследствие чего было бы логично предположить, что и римляне соприкасались с противником, когда манипулы их первой линии каким-либо образом смыкались между собой. Возможно, хотя и маловероятно, что интервалы сохранялись и в ходе рукопашной, но в таком случае они должны были быть очень небольшими и вряд ли достигали длины фронта манипулы, иначе противнику было бы легко их разъединить. Если разрывы между манипулами становились слишком большими, они могли быть закрыты манипулами из второй линии.

Дистанция между легионерами в шеренге в момент рукопашной никак не могла быть равной шести футам, иначе на каждого римлянина одновременно приходилось бы, по крайней мере, по двое противников, и у него не было бы шансов выжить. Как кажется, единственным разумным объяснением такой дистанции является ее применение во время сближения с неприятелем, чтобы воинам было удобнее метать дротики. Когда расстояние броска было преодолено, по команде легионеры четных шеренг двигались вперед и занимали промежутки между своими товарищами, после чего вступали в рукопашную в сомкнутом строю.

Смены линий в процессе боя (во всяком случае, в ходе рукопашной) не происходило. Как же тогда воспринимать соответствующий рассказ Тита Ливия? Пожалуй, и здесь придется согласиться с мнением Ганса Дельбрюка, предположившего, что римский историк, ни разу не бывавший на войне, описал виденный им эпизод строевых учений.

Главная роль в бою отводилась воинам двух первых линий – гастатам и принципам, при этом последние были лучшими воинами легиона, так как уже имели боевой опыт и находились в хорошей физической форме. Их оружие допускало некоторую вариативность действий в ходе сражения. В зависимости от силы противника и плана командования гастаты и принципы могли стараться опрокинуть его быстрой атакой либо занимать оборонительную позицию. В обоих случаях использование метательного оружия в момент непосредственно перед столкновением должно было дезорганизовать врагов и увеличить шансы римлян в рукопашной. Кроме того, воины задних шеренг манипул могли применять его поверх голов своих товарищей, когда схватка уже началась. То же самое наверняка делали и их противники, чем и объясняются случаи, когда римские военачальники получали ранения или гибли от метательных снарядов после того, как с момента начала сражения прошло довольно длительное время. То, что сражения могли продолжаться по несколько часов, не является чем-то из ряда вон выходящим – то же самое случалось и в Средние века, когда о большом значении метательного оружия говорить не приходится, а численность войск была многократно ниже. Это объясняется тем, что, раз начавшись, рукопашная вовсе не должна была продолжаться непрерывно. В ее ходе возникали более или менее самопроизвольные паузы, когда воины могли просто перевести дух и оценить положение, после чего вновь продолжить бой.

Что касается триариев, то их боевые качества не стоит переоценивать – все-таки это были уже достаточно возрастные люди, чтобы достойно соперничать с воинами в полном расцвете сил. Постаревшие в сражениях, триарии были своеобразным ядром легиона, хранителями его боевых традиций и опыта. Очевидно, они представляли собой резерв, вступающий в дело лишь в крайнем случае – на это указывает их сравнительно небольшая численность, отличия в вооружении (копье вместо дротиков), да и знаменитая поговорка («дело дошло до триариев»).

Уровень военного искусства, с которым римляне вступили в эпоху Пунических войн, не предусматривал большого разнообразия тактических приемов. Почти во всех сражениях они использовали одно и то же построение – три линии тяжелой пехоты в центре и конница на флангах. Роль полководца была, как правило, незначительной, все должна была решить подготовка солдат и дисциплина – краеугольный камень, без которого римская армия не была бы сама собой.

Дисциплина не должна была утрачиваться и после одержанной победы. Полибий оставил сведения о том, как должны были вести себя легионеры после захвата вражеского города. В зависимости от его величины для грабежа выделялось определенное количество солдат, не превышавшее половину от общего состава армии. Остальные, сохраняя боевой порядок, осуществляли охранение. Захваченную добычу солдаты приносили в расположение своих легионов. После этого военные трибуны производили дележ награбленного поровну между всеми воинами, включая больных, занятых в охранении и на других службах. Такой порядок, безусловно, помог римлянам избежать многих поражений, постигших в сходных ситуациях другие армии.

Римский флот

Рим никогда не смог бы не только победить, но и более или менее продолжительное время противостоять столь могущественной морской державе, как Карфаген, не имея собственного сильного военного флота.

Утвердившееся с легкой руки Полибия (Полибий, III, 20, 7–14) и долгое время господствовавшее мнение о том, что до Пунических войн римляне вообще были едва ли знакомы с мореходным делом, довольно сильно преувеличено. В источниках есть свидетельства – впрочем, немногочисленные – их участия в боевых действиях на море задолго до столкновения с Карфагеном. Первое упоминание о римских боевых кораблях встречается у Тита Ливия (Ливий, IV, 34, 6–7) в рассказе о битве у Фиден в 426 г. до н. э., во время войны с Вейями. Правда, автор сам сильно сомневается в правдивости своих источников и предполагает, что это могло быть только несколько небольших судов, помешавших переправе противника.

Следующее косвенное упоминание о римских кораблях встречается у того же Ливия и относится к 338 г. до н. э. (Ливий, VIII, 14, 8; 14, 12). Здесь говорится о верфях, в которые были уведены боевые корабли, захваченные у жителей города Антий, а также ростры – помост, украшенный носами вражеских судов.

Дальнейшие свидетельства позволяют более точно определить характер действий римского флота. В 310 г. до н. э., во время Второй Самнитской войны (327–304 гг. до н. э.), была проведена десантная операция на побережье Кампании. Эскадра под командованием консула Публия Корнелия высадила отряд в области Помпей, который затем углубился в окрестности Нуцерии, где был разбит (Ливий, IX, 38, 2–3). Следующий эпизод, в котором принимал участие римский флот, тоже был для него неудачен. В 282 г. до н. э. эскадра из десяти кораблей была частично уничтожена, частично потоплена флотом из Тарента (Ливий, Сод., 12). Из того факта, что командовал ею дуумвир, скорее всего, следует, что римляне располагали еще одной такой эскадрой, и, таким образом, их флот в то время насчитывал два десятка кораблей. Что касается типов римских кораблей, то из сообщения Зонары следует, что это были триремы (Зонара, VIII, 2B).

Таким образом, на основании приведенных свидетельств можно заключить, что до начала Пунических войн римляне уже имели некоторый, впрочем, достаточно ограниченный, опыт ведения войны на море и располагали немногочисленным флотом. Теперь же, столкнувшись с новым противником, обладавшим едва ли не лучшим для того времени флотом в Средиземном море, им пришлось находить адекватные меры противодействия – триремы римлян явно не подходили для борьбы с пунийскими квинкверемами.

Парадоксально, но у истоков римской военной мощи стояли карфагеняне – вернее, их севшая на мель в самом начале Первой Пунической войны квинкверема, которая стала образцом для таких же кораблей их противников. Хотя рассказ Полибия об этом и выглядит несколько романтичным, отрицать его правдоподобие вряд ли обоснованно (Полибий, I, 20, 7–16).

Поскольку у нас нет вещественных данных, позволяющих судить о внешнем облике римских квинкверем эпохи Пунических войн (по крайней мере, первых двух из них), остается лишь предполагать на основании общих соображений, что их конструкция, скорее всего, в минимальной степени отличалась от своих прототипов. В то же время качество работ, особенно поначалу, было значительно ниже, и мореходные данные римских судов, несомненно, уступали карфагенским.

Основными центрами кораблестроения в Италии оставались города Великой Греции – Локры Эпизефирские, Тарент, Неаполь, Элии; при этом в процессе производства достигалась определенная кооперация: часть деталей изготавливалась в разных мастерских по утвержденным образцам, после чего их уже собирали на верфях. Очевидно, такая система во многом способствовала достижению совершенно феноменального темпа строительства, как, например, в 254 г. до н. э., когда всего за три месяца на воду было спущено двести двадцать кораблей (Полибий, I, 38, 5–6).

Учитывая данные, известные для греческих кораблей той эпохи и римских более позднего периода, можно представить некоторые их конструктивные особенности. На киль судов шел клен, на шпангоуты дуб, а таран, весла, доски для обшивки и палубы делались из сосны. Что касается триремы, то в длину она могла достигать 45 м, в ширину 8 м и иметь водоизмещение до 230 т. Ее экипаж насчитывал в среднем 170 гребцов, 12 матросов и 18 солдат. Считается, что скорость таких кораблей могла доходить до 8 узлов. Впрочем, обычно работали гребцы только одного из рядов весел, пока остальные отдыхали. Скорость при этом составляла примерно 3 узла.

Для квинкверемы, надо полагать, соответствующие цифры были несколько выше: при почти тех же размерах они, по данным Полибия, относящимся к битве при Экноме, несли по 300 гребцов и 120 солдат (Полибий, I, 26, 7).

Большинство матросов и капитанов были италийскими греками или римлянами, ходившими ранее на торговых кораблях. Гребцами были наименее состоятельные римские граждане, не допускавшиеся к службе в сухопутных войсках. В непосредственном подчинении капитана были два помощника, один из которых отвечал за порядок на носу корабля, другой – на корме. Свой начальник – гортатор – был и у гребцов, которому, в свою очередь, помогали пятидесятники. Статус гребцов различался в зависимости от ряда, который они занимали. Самые сильные – траниты, орудующие самыми длинными веслами, располагались на палубе, средний ряд занимали зигиты и нижний – таламиты. Помимо них на каждом корабле находились специалисты, без которых нормальное плавание было бы невозможно: врач, плотник, флейтист, задающий ритм гребцам, смазчик трущихся кожаных деталей, перевязчик, следящий за ремнями, крепящими весла к бортам.

Преимуществу пунийских кораблей в маневренности римляне противопоставили боевые качества своей пехоты. В сравнении с тем количеством солдат, которые имели на борту греческие и, вероятно, карфагенские суда, римляне обладали несомненным превосходством. «Морская пехота» римлян состояла из гастатов и принципов, стрелков было, по-видимому, мало. Главной проблемой было доставить этих солдат с собственного корабля на борт противника, а это было не просто, поскольку надо было подойти вплотную к вражескому судну, что требовало искусного маневрирования. Ее решили, изобретя перекидной абордажный мостик – «ворон» (corvus). Ни его материальных остатков, ни изображений не обнаружено, поэтому существует множество различных вариантов его реконструкции, в большей или меньшей степени основанных на описании Полибия: «…на передней части корабля утверждался круглый столб в четыре сажени длиной и в три ладони в поперечнике, с блоком наверху. К столбу была прилажена лестница, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками в четыре фута ширины и в шесть сажен длины. В дощатом основании лестницы было продолговатое отверстие, коим лестница и накладывалась на столб в двух саженях от начала ее; по обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце столба прикреплено было нечто наподобие железного заостренного песта с кольцом наверху, так что все вместе походило на орудие хлебопека; через кольцо проходил канат, с помощью которого во время схватки судов ворон поднимался на блоке и опускался на палубу неприятельского корабля спереди и с боков, когда во избежание бокового нападения нужно было повернуть корабль в сторону. Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли сцеплялись носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое. При этом шедшие во главе воины держали щиты перед собою и отражали удары, направляемые с фронта, а следующие за ними опирались краями щитов на перила и тем ограждали себя с боков» (Полибий, I, 22, 3–10).

Надо заметить, что в источниках не содержится упоминаний об использовании «ворона» после Первой Пунической войны. Вероятно, подобное сооружение пагубно сказывалось на и без того не очень высоких мореходных качествах римских кораблей, и от него впоследствии отказались.