Россия. Ростов-на-Дону. 1953 г.
Вернулся Сергей домой на радость матери осенью. Он долго не мог успокоить совсем поседевшую женщину, целуя её заплаканные глаза. Почти до утра они сидели, обнявшись и всхлипывая от давивших её слёз, мать слушала рассказ сына о своей службе и невозможности писать ей письма.
– Ты же знаешь, мама, что такое дружба между народами. Мы помогали китайским строителям возводить новый завод. Не переживай, ничего опасного там не было, но лучше не распространяться о моей командировке в Китай. Сама знаешь, как у нас с чересчур болтливыми обходятся. А я тебе подарки привёз, – сказал он, стараясь перевести разговор с запретной темы на более приятную.
Сергей достал из чемодана шёлковый отрез с красивым рисунком. На темно-зеленом фоне ярким цветом красовались большие пионы с извивающимися между ними золотыми драконами.
– Это, мамочка, тебе отрез на халат. А это зонтик из соломки.
Мать стояла, прижав руки к груди, растерянно глядя то на отрез, то на сына.
– Серёжа! Да как же из такого шить можно? На это только любоваться надо.
А вот что ты носить будешь? Я-то из твоих брюк юбку себе сшила. Мне её теперь до конца моих дней хватит.
– Не переживай, я и себя не забыл. Вот костюм себе купил бостоновый, ему сносу не будет. А это вот чашка такая тебе. Сюда чай насыпай, водой заливай и крышечкой накрывай. Ты же любишь чаёвничать.
– А это что за чашка такая, – мать взяла в руки другую фарфоровую чашку. На одной стороне высокой чашки красовался портрет Мао Цзэдуна, на другой иероглифы.
– А это в благодарность за службу. И вот ещё, – Сергей передал ей грамоту, на которой стояла подпись Мао и медаль, – только пусть хранится подальше от чужих глаз и молчок об этом.
Коробочку с подарком Нинг он спрятал в шкафу на своей полке и доставал её только тогда, когда оставался один. Он часто и долго смотрел на маленькую фотографию любимой, стараясь не забыть её черт лица. Глядя на неё, он ощущал шелковистость её чёрных волос, ему слышался её мягкий, спокойный голос.
Мать давно заметила перемены в характере сына. Всегда весёлый, подвижный, любящий шумные компании, Сергей как бы ушёл в себя. Часто она видела его нервно курящим, постоянно о чём-то думающем, после того, как повертит в руках привезённую из Китая маленькую коробочку. Однажды, увидев глубокий шрам на его предплечье, она тихо заплакала, прикрыв лицо рукой, чтобы не выдать своих рыданий.
– Всё-таки достала проклятая война и Серёжу. Свою страну защищать по малолетству не мог, так в чужой стороне отметину на всю жизнь получил, – подумала она, гладя сына по шраму.
– Получил производственную травму. Такое со мной могло произойти и на заводе, – Сергей старался успокоить мать.
Как-то после ухода сына на работу, она решила посмотреть, что он прячет в маленькой деревянной коробочке. Но, увидев красивый бритвенный прибор, решила, что эта вещь просто дорога ему, как память о стране, в которой пришлось сыну чуть не потерять руку, теперь постоянно ноющую перед частыми осенними дождями. Нечаянно коробочка выскользнула из её рук и упала на пол. Она подняла маленькую фотографию, на обороте ниже иероглифов было начертано имя Нина. Она поняла, что сердце её Серёжи хранит любовь к этой далёкой Нине, но расспрашивать сына о его тайне не стала.
А сын изменился. Стал серьёзным, немногословным, даже каким-то суровым, как и зима, которая выдалась в этом году. Сергей перестал ходить, как бывало до армии, на молодёжные посиделки со старыми друзьями. А как перешёл в ремонтную бригаду, мать вообще стала его редко видеть. Он кидался на любую работу, словно ею хотел заменить свои тревожные, беспокойные мысли.
– Сынок, скажи, что тебя тревожит? Откройся матери, тебе на душе легче станет, – иногда спрашивала она его.
Но сын только поцелует её глаза, полные беспокойства, да прижмёт к себе крепче.
– Всё в порядке, мамочка. Всё хорошо. Это я расстроен из-за смерти Сталина. Что теперь будет?
Новым веяниям времени Сергей был не особенно рад. Ярым сталинистом он не был, но и новый правитель ему не пришёлся по душе. «Хрущ» как называли люди сменившего Сталина Хрущёва, не только разрушил культ предшественника, но потерял с таким трудом налаженные отношения с Китаем. Всё время после возвращения со службы в душе Сергея теплилась надежда на возвращение в эту страну. Он мечтал найти способ уехать туда по путёвке комсомола на стройки, которых было множество во времена «дружбы народов». Но новая политика партии, возглавляемая «Хрущём» – «Кукурузником» после поездки в США, его ещё так называли, разрушила все его надежды на встречу с Нинг.
Наконец настала не календарная, а настоящая весна. С благоуханием соцветий фруктовых деревьев, тёплым солнцем, поднимающим настроение. Первомайскую демонстрацию Сергей наблюдал со своего балкона. Как раз напротив его дома, на площади перед парком собирались все группы заводчан, шедшие на демонстрацию с северных районов города. Отсюда, с музыкой, песнями и плясками под баяны и трофейные аккордеоны они шествовали по их линии. Потом, выстраиваясь стройными колонами, выходили на центральную улицу, где сливались с такими же шумными толпами людей и шли вместе на большую просторную Театральную площадь со знаменитым «трактором» – зданием театра им. Горького, где и произносились все торжественные речи и поздравления народу городскими правителями с наступившим праздником трудящихся.
Мама суетилась на кухне, готовясь к совместному пиршеству соседей во дворе, когда к Сергею зашёл уже повеселевший от выпитого пива Вовчик.
– Что, так и будешь сидеть дома в своём красивом костюмчике? Значит так, сегодня вечером открывают летний театр у «Спартака». Будет концерт, потом классный индийский фильм «Бродяга». Я тебе скажу! Это вещь! А хочешь, слетаем в парк Горького на танцплощадку? Там девочки собираются, просто цветочки!
– Не знаю, может, к «Спартаку» подкачу, – нехотя ответил Сергей, лениво наблюдая за группой демонстрантов, под баян задорно отплясывающей танец «Яблочко».
Уставшие горожане, после окончания демонстрации, расходились по своим домам и гостям, где их ждали празднично накрытые столы. Город на некоторое время затихал, но к вечеру гуляния продолжались с новой силой и азартом.
Сергея мама вытащила во двор и усадила за большой, накрытый разнообразной закуской стол. Только теперь он заметил, что ему давно не встречался безногий фронтовик дядя Вася.
– Что ты! Похоронили мы его прошлой весной. Совсем спился мужик. А погиб под колёсами троллейбуса. Гололёд был, да так под колёса и угодил сердечный.
Прозвучал обязательный тост «За тех, кого нет с нами». Мужчины стали вспоминать войну, женщины тихо вытирали платочками слёзы, вспоминая, что им пришлось пережить в эти страшные годы. Выпили ещё раз за всех погибших и не вернувшихся с войны, не забыли тех, кто погиб от ран. Тихо вспомнили и молча выпили и за тех, кого угнали немцы, и кто сгинул в плену или в концлагерях. Без таких тостов и слёз, сопровождающих их, не начиналось ни одно праздничное послевоенное застолье. Сергей, выпив со всеми пару рюмок «Столичной» чмокнув мать в щёку, вышел из-за стола.
– Ты куда? – обеспокоенно спросила она его.
– С ребятами погуляю, – ответил ей Сергей и вышел со двора, насвистывая свой любимый мотив «Журавлей».
– Слава Богу! – перекрестилась мать и перекрестила спину уходящего сына.
– Чего так переживаешь? – интересовались женщины, – хороший у тебя парень, работящий.
– Так жениться ему пора, а он как вернулся из армии, так сам не свой. Так и бобылём останется.
А у Сергея поднялось настроение. Толи от выпитой водки, то ли от весёлых улыбающихся лиц, идущих ему на встречу. У кинотеатра уже собиралась группами молодёжь. Отдельной кучкой стояли стиляги в своих ярких нарядах, выделяющих их из однотипной массы людей. Сергей подошёл к Юрке.
– Привет, Серёга! Вечер обещает быть бурным. Ещё ни разу без драк не обошлось. Рано пришли. Айда по пивку рванём. Володька позже будет.
Сергей шёл с Юрой и думал, что здесь ничего не изменилось. Разве что появились стиляги. А так все на своих местах: у тележки с газированной водой, на ещё горячем от дневного солнца асфальте, также лежит и медленно тает, испуская струйки пара, гора льда, который колит рабочий из магазина напротив и кладёт в тележку для охлаждения воды. А воду продаёт всё та же Тамара, как всегда в белом фартуке с кружевами и высокой, сильно накрахмаленной белой шапочке. С вечно ярко накрашенным маникюром и такой же, под цвет лаку на ногтях, губной помадой на губах. У пивнушки всё так же сидит мускулистый бульдог. Как и раньше, из его открытой большой пасти с торчащими наружу клыками стекает слюна. Он так же ждёт своего хозяина, завсегдатая пивнушки, фронтовика, охотника дядю Сашу.
Только когда хозяин дойдёт до кондиции и, упав на тротуар, не сможет встать самостоятельно верный пёс быстро побежит за угол, на Двадцать третью линию за женой дяди Саши, которая волоком на себе, с громкими причитаниями о тяжёлой жизни притащит его домой.
Юрка, как всегда, без очереди, умудрился взять по три кружки пива в каждую руку и живым выйти из шумного и душного помещения пивнушки.
– Ну что? С праздничком? – вовремя подоспевший Володька достал из внутреннего кармана пиджака чекушку водки, – я и «мерзавчика» прихватил, – давайте по-быстрому. Концерт уже начался.
На летней сцене кинотеатра выступали студенты находящегося рядом Культпросветучилища. Заливался трелями птиц и популярных мелодий будущий артист оригинального свиста. Выплясывали народный танец краснощёкие, в нарядных сарафанах девчата играли балалаечники.
– Всё, ребята, пошли сейчас ещё пару номеров и кино начнётся, – Володька поставил пустую кружку на столик.
– Наш концерт закончит студентка дирижерско-хорового отделения нашего училища Вера Ермашёва песней «Журавли».
Сергей не вслушивался в объявление конферансье. Но, услышав мелодию и приятный голос исполнительницы, ему очень захотелось посмотреть на неё.
– «Серым утром крик печальный снова слышу я вдали. Мне привет свой шлют прощальный в хмуром небе журавли. Помню их встречать весною мы пришли к реке с тобою»…
– Кто это поёт? – поинтересовался он у друзей.
– Не знаю, может, приезжая, – ответили они.
– Какая приезжая, – к парням повернулся впередисидящий старичок, – это же Верка! С нашей двадцать третьей линии, с соседнего с нами двора. Выросла, не узнать. У её отца ещё…, – старичок хотел что-то рассказать о знакомой семье, но его прервал Юрий.
– Спасибо, папаша, видим, девочка подросла, учтём.
– Да, подросла, – задумчиво произнёс Сергей, – ребята на работе встретимся, – сказал он друзьям и скрылся в направление к сцене.
– Вот это я понимаю, зацепило друга, – заулыбались ребята, не став удерживать его.
Осенью Сергей и Вера сыграли свадьбу. Через год у них родилась дочь, которую назвали Маргаритой, а ещё через четыре года появился сын. Так и понесла жизнь Сергея по своим просторам, со временем затягивая рану на душе и стирая из памяти то, что, казалось, никогда не сотрётся – память о первой любви.
Россия. Москва, Ростов-на-Дону. 2014 г.
Наверное, мне по наследству от мамы досталось сердце, чувствующее беду задолго до её прихода. Весь месяц меня преследовали сны, не дающие покоя своими страшными сюжетами и не предвещающими ничего хорошего. То за мной бегали какие-то страшные чудища, а я старалась спрятаться от них, но мне это никак не удавалось. То знакомые мне люди превращались в каких-то страшных монстров, и я просыпалась в поту. И, наконец, мне явилось такое! Как наяву! Я понимала, что это был сон, но выглядело это так явственно, что я долго не могла поверить своему пробуждению. На стене напротив моей кровати появился образ святой женщины. Я не знаю, чей образ привиделся мне. Божьей матери или моего Ангела хранителя. Она была одета в синее до пят платье, голову её покрывал длинный белый платок. По шёлку платья ручейками струились слёзы, которые лились из её глаз. Я опустилась на колени перед образом и стала собирать эту святую влагу в ладони.
Пробудившись и придя в себя от увиденного во сне, я поняла, что беда рядом.
Нервно заваривая кофе, я старалась угадать, что и с кем может случиться, и не могла дождаться десяти утра, когда я смогу обзвонить всех своих родных и близких мне людей. А пока я пила почему-то сегодня совсем невкусный кофе, перебирала в памяти все последние разговоры с ними.
Дочь Даша с внучкой и зятем буквально два дня назад звонили из Кипра. У них всё прекрасно. Дело, которым они занимаются с моим бывшим мужем Олегом идёт хорошо. А сам он прекрасно себя чувствует с новой пассией. Вот и отлично!
В Англии, где работает и временно живёт с семьёй мой сын Матвей, хорошая погода. Недавно звонил мой друг, англичанин Миша и сообщил о скором своём приезде в Москву. Эта новость обрадовала меня. Давно мы с ним не виделись.
Мои рассуждения прервал телефонный звонок.
– Вот она, моя беда, – подумала я, снимая трубку. И не ошиблась.
– Марго, – в трубке послышался голос моего младшего брата, который, как и наши родители, живёт в Ростове-на-Дону, – папа умирает. Он просит всех нас собраться вместе, ему надо сказать нам что-то важное.
Мне всегда казалось, что мои родители будут жить столько, сколько буду жить я. А я собираюсь прожить долго. Пусть не вечно, но в окружении своих любимых и близких. И вот мой папа, никогда не жаловавшийся на здоровье, находящийся вечно в бодром и позитивном настроении, вдруг умирает. Этого я даже представить не могла.
Странная особенность моего организма: при сильном стрессе из меня не выкачать ни одной слезинки. Но после исчезновения всех неприятностей я могу прореветь несколько дней подряд. Но смерть отца не неприятность для меня это большое горе. Сообщив детям и внукам о случившемся, я стала спешно собираться в Ростов.
У меня с папой с детства сложились очень доверительные отношения. Я всегда знала, что он любит меня. Не просто любит, а уважает как личность. Я всегда чувствовала от него поддержку. Даже если я была неправа, он никогда не пытался со спором и скандалом убеждать меня в этом. Достаточно было мне услышать от него:
– Доня, может, ты ещё подумаешь? Может, где-то что-то ты пропустила?
И я с готовностью пересмотреть раннее задуманное, находила верное решение. Для нас с братом отец, это, прежде всего друг. А это, наверное, даже больше, чем просто родитель.
Первое, о чём я спросила брата, войдя в дом, было: – Успела?
– Успела, – грустно ответил он.
Папа лежал в своей кровати, сильно похудевший. Глаза впали в глазницы.
– Доня прилетела, – тихо прошептал он посиневшими, казалось, совсем бескровными губами, – я боялся, не дождусь. Не плачь. Это нормально. Время моё пришло, – медленно, с остановками отвечал он на мои ласковые слова.
Я держала его за руку, когда он попросил брата позвать маму. Мы сели вокруг отца.
– Верочка, прости меня за всё, – тихо произнёс он, – но ты должна знать, я любил тебя и всегда был верен только тебе. Но собрал я вас, чтобы сказать то, о чём узнал сам только в девяностых годах. Помнишь, Марго, я приезжал к тебе, когда вы с Олегом разводились? Тогда в Москве я встретился с одним человеком. Его зовут Жонг. Он китаец. Мы с ним подружились во время корейской войны в Китае. Это было до нашей с тобой женитьбы, Верочка. Я говорил тебе, что служил в Китае.
– Да, да, милый. Знаешь, а я пришла тогда на твои проводы, ты просто меня не заметил. А потом я ждала твоего возвращения, – мама плакала, мы с братом переглянулись.
– Верочка, в Китае я был влюблён в девушку, она меня выхаживала после тяжёлого ранения. Благодаря ей, её крови, которую мне перелили, я остался жив. Она китаянка Нинг. Я её звал Ниной. Сынок, сходи, принеси в моём ящике письменного стола лежит деревянная коробочка.
Пока брат ходил в кабинет отца, я вспомнила, что мама в моём детстве как-то обмолвилась, что отец хотел назвать меня Ниной. Но бабушка, папина мама, была против этого имени. Отец попросил брата открыть коробочку, вытащить старенький станок для безопасной бритвы, поднять картонку с шёлковой подкладкой и под ней извлечь фотографию.
– Вот она. Её вместе со станком Нинг подарила мне. Вышло так, что подарила на прощание. А я ей подарил пулю, которую вытащили из моего плеча, и нацарапал на ней своё имя и название города. Она повесила её себе на шею, как медальон. Нам не дали больше встречаться. Меня отправили домой, а она, как мне рассказал Жонг при встрече, вышла замуж за военного человека.
– Ну и хорошо. Была и была. Ты только не переживай, – тихо говорила мама, видя, как волнуется отец.
– Подожди, Вера. Дети, Рита, когда я был у тебя, я встретился с Жонгом. Он искал меня, как только в Перестройку открылись границы. Позвонил, и мы договорились о встрече в Москве. Сейчас он с женой, она у него русская, живёт в Австралии. В пятидесятые годы они вынуждены были уехать из Китая.
Тогда, перед отъездом он встретил Нину. Она их просила, если вдруг они встретят меня, передать, что у неё родился сын. Дети, у вас есть брат. Марго, он старше тебя. Я очень хотел бы, чтобы вы нашли его. Нинг назвала сына Джиан. Марго, у меня в столе найдёшь блокнот. Там всё, что я знаю о нём и о Нине. Верочка, ты не против?
– Я против того, чтобы ты покинул нас. Тем более у тебя, получается, ещё остались дела на этом свете.
– Я не ошибался в тебе, – папа, как мог, сжал руку мамы и обессилено закрыл глаза, – идите, идите, я хочу побыть один.
Прошла тяжёлая ночь. Под утро папа пришёл в сознание. Мне очень хочется верить, что он чувствовал наше присутствие, что слышал наши голоса, когда мы шёпотом, перебивая друг друга, говорили ему слова любви.
Его усталые глаза, до этого покрытые белой пеленой, на миг засияли тёплым добрым светом. Тем светом, каким светились всегда, когда он смотрел на нас. Своих детей. На мир, окружающий его.
Он молча смотрел на нас, слабо шевеля губами, потому что уже не мог ничего произнести, но нам было всё понятно. Понятно, что и сейчас он нас всех любит, как и раньше, когда мы были младенцами, когда подросли и вылетели из его гнезда. Он всегда давал нам свободу выбора, всегда уважал наше мнение. Любил нас любыми: хорошими, непослушными, упрямыми и эгоистичными. Когда невольно или несознательно обижали его, он прощал нас и продолжал любить. Он знал, что и мы очень любим его и жалеем. Что мы всегда уважали и брали пример с его поступков, принципов, отношения к жизни, из которой он сейчас уходил.
На несколько минут папе стало лучше. Сердце его успокоилось, потому что он понял, что покидает жизнь, увидев нас и простившись со всеми, кого любил. Некоторое время его руки сжимали наши ладони, передавая последнее тепло, ещё хранимое в непривычно изменившемся и неподвижном теле. Казалось, душа его плачет. Об этом говорили капельки слёз, скатившиеся с закрытых глаз, и он покидал нас под тихое пение мамы, его любимой песни.
– «Серым утром крик печальный снова слышу я вдали. Мне привет свой шлют прощальный в хмуром небе журавли. Помню их встречать весною мы пришли к реке с тобою».
Как мне хочется верить, что папе было хорошо с нами в последние минуты этой бренной жизни. На наших руках, помогающих ему вобрать последний раз воздух этого мира, он отпустил свою душу в вечный путь.
Папочка, я исполню всё, о чём ты просил.