Сквозь комарино-рыжий звон куста
алеет на пригорке вымя дня.
Молочными туманами прикрыта
соломы полная земля.
Руками в трепете, с весною на душе
пытаюсь изловчиться я – тянуть хвосты к себе
и молока напиться, блаженствуя в траве.
Но день неумолимо, заносчиво и криво
уже рогами бЫдла сверлИт дыру во мне.
В постели раздетые, бритые
готовы к слиянью в любви.
Ведь крест обнажения смелого —
призванье открытой души.
Присосками сшиты две жизни,
на вдохе рождая стихи.
Их главные громкие строки
омыты в горячей крови.
Рывками от тела до тела
в болезнях корёжимся мы,
даруя энергию члена
губастым дорожкам судьбы.
Осень летит леденящей стрелой,
солнце играет в бессмертие.
Я, замороченный сединой,
выстрадал это умение.
Ему не поможет разум хмельной
или в пупырках хотение.
Просто летаешь неспешно душой,
славишь земли отделение.
В нём пальца обруч золотой
взрывается яичной скорлупой
и рвёт условность единения.
Дрозд – певчий мучитель порядка
с утра хулиганит на грядках.
Я в разноцветных перчатках
этот порядок храню.
Дыхание пластов земли
перевожу
в цветущий яблоневый сад,
в котором зреет аромат
моих трудов
на чёрной косточке
плодов.
Иду налево, иду направо.
Собака к рукаву пристала —
душа на этом настояла.
И скривился в народе рот
и горло желчью обдаёт.
А впереди – опять начало.
Идти осталось только прямо,
а я – совсем не бегемот.
Мы надуваем, напрягая щёки,
чудесные воздушные шары.
А дальше держим за верёвку,
чтобы казались нашими
они.
Но тонкая резина так прозрачна,
что с воздухом охота ей играть
и пуповины свежие волокна
одним движением
порвать…
Какая жизнь
короткая на свете!
Железо, камень, люди, шар —
всё вырастает
«на верёвке»
лишь для полёта
в гибельный удар.