«Трунь!» – звякнул мессенджер в смартфоне. Но его проигнорировали.
«Трунь!» – настаивал гаджет.
– Заткни его, – буркнула Анжела, прячась под одеяло.
– М-м-м, – что означало: «Отвалите от меня. У меня выходной». Но так как сообщения приходили именно на Ленкин телефон, то и тянуться к нему пришлось именно ей. Глаза упорно не хотели открываться. – Придурок, – обратилась она к тому, кто прислал уже третье сообщение. – Воскресенье, такая рань. Совсем уже…
– Заткнись, – буркнула подруга. – Дай поспать.
Лена злобно глянула на подругу. Зараза, дрыхнет. А ей в единственный выходной приходится отвечать на сообщения, связанные с работой.
А чего это она одна не спит? С этой коварной мыслью она зашла в рабочий чат и написала:
«Ко мне тут ломится глава фермерского хозяйства, Ниязов».
«Прям сильно ломится?»
«Да, уже третье сообщение. Чего делать-то?»
«Вырубай свет и закрывай окно», – и ржущий до слез смайлик.
«Чего хочет на этот раз?» – О, его величество главный редактор проснулся.
«Опять дележ коров. Требует, чтобы мы приехали и все сняли».
«Пиши, что ближайшая пара месяцев забита полностью. Вали все на меня».
«С удовольствием. Все, я спать».
«Зашибись, всех разбудила – и спать!»
Хотя кого она обманывала? Спать уже не получится. Организм проснулся и требовал кофе. Но тихое злорадство оттого, что теперь не спят еще несколько человек, поднимало настроение. С чувством выполненного долга пошла умываться.
Звук воды из-под крана не перекрыл очередное «Трунь!».
Да твою ж… Выходной сегодня! Вы-ход-ной!
За дверью послышались звуки босых ног. Анжелка сейчас прибьет.
Но та открыла дверь и радостно улыбалась:
– Татьяна Петровна на пенсию уходит.
– И чему ты радуешься?
– Она всех нас зовет в гости, Артём чат создал. Надо думать, что будем дарить любимой воспитательнице.
Лена не особо понимала, чему так радуется Анжела. Татьяна Петровна действительно любимая воспитательница всех ребят. Вообще у них детский дом никогда не считался «образцовым», но он был ДОМОМ. Они жили как настоящая семья. Огромная, шумная. Где если кто-то болеет – переживают все. К кому-то приехали родственники и привезли гостинцев – это делилось между всеми. Татьяна Петровна, как настоящая мама, часто обнимала и умела найти нужные слова. Она знала, кого нужно подбодрить, кого лучше просто оставить одного. А учитывая, что у большинства воспитанников там, за забором, находились биологические родители, – живые, здоровые, но лишенные родительских прав, да и желания воспитывать, – то сравнить было с чем. Она видела, как Анжелка сжимала кулаки, стоя у окна, а там внизу ее мамаша пыталась пройти «с дочкой увидеться», а сама, как обычно, пьяная. Потом Анжелка плакала в подушку, а Ленка пыталась ее успокоить. Сама она дала себе слово, что никогда не будет плакать. По крайней мере, не позволит жалеть себя. И хорошо, что к ней самой никто не приходил! Она с рождения оказалась никому не нужной, лишней в чьей-то личной жизни. И пусть так!
Лена вспомнила, как она лет в четырнадцать прожгла брюки. Которые не были дорогими, но смотрелись очень красиво. Они так нравились Ленке. И вот она их просто прожгла. Нечаянно. В комнате был кто-то из младших. Испугавшись, тот побежал звать взрослых. А Лена стояла, подняв ярко-сиреневые брюки так, что дырка оказалась на уровне глаз. Она в тот момент не боялась, что ее поругают за испорченную вещь и утюг, на котором остался нагар. Было безумно жаль эти брюки. Они у нее одни такие. Как можно было так глупо прожечь их?
В комнату вошла Татьяна Петровна и с досадой хлопнула в ладоши. Еще и Анжелка: «Ой, еще и свои любимые».
Чувствуя, что вот-вот заревет, Алёна через силу сделала серьезное лицо, положила брюки и вышла из комнаты, никому ничего не говоря. Подружка хотела побежать за ней, но воспитательница остановила. Лена услышала, как та сказала:
– Оставь, она поплакать пошла.
Вот откуда она знала?! Она ведь действительно, сдерживая слезы, решила спрятаться в туалете. Чтобы никто не видел, как она плачет.
…А теперь Татьяна Петровна уходит на пенсию. Нет, там и другие воспитательницы хорошие. Да и вообще все, кто там работает. Но они не Татьяна Петровна. Другим детям не повезет так, как им.
Но Тёмка молодец! Нужно что-то подарить такое, чтобы не один год напоминало о них. Жаль, времени мало, всего неделя.
«Ну что ж, Великий Гугл нам в помощь!»
…Неделя пролетела, как пять минут.
На работе генеральный фонтанировал новыми идеями. Одна гениальнее другой. И бюджета на каждую требовалось голливудского, не меньше.
Первый месяц, когда Лена только пришла на канал, ей казалось, что это реально круто, когда у них есть такой креативный человек в студии. И не понимала, почему остальным не столь интересны его идеи. Она же с восторгом в глазах ловила каждое слово. Через месяц у нас будет то, через полгода это. А через год вообще порвем всех своими рейтингами! Лена готова была кричать «Ура!» и бежать впереди с флагом.
Правда, очень быстро выяснилось, что эти планы не совсем осуществимы. Во-первых, технические возможности. Это прям жирный пункт. Чтобы купить нормальное оборудование, нужны такие деньги, которых хватит на оклад всем сотрудникам. Года так за три.
Во-вторых, с появлением «тарелок» местный канал смотреть стали единицы. Правда, в последнее время появились телевизоры со встроенной «цифрой», и, надо сказать, рейтинг на доли сотых, но приподнялся.
Но сейчас она думала не о генеральном, и не о его идеях. Завтра они с ребятами пойдут к Татьяне Петровне, а подарок все еще не куплен. Особой активности от ребят она не видела, поэтому решила вплотную сама заняться этим вопросом. На завтра у нее был запланирован поход по сувенирным лавкам.
Девушка не спеша шла домой мимо плотных рядов высоток и занималась любимым делом. Всегда, когда гуляла одна или, как сейчас, шла домой с работы, она изучала прохожих. Да, просто шла по улице и смотрела на других людей. На их жесты, манеру разговора и стиль в одежде. Зачем? И самой непонятно. У нее еще с детства осталась эта привычка – смотреть на людей со стороны, не вмешиваясь, не давая оценок. Но с интересом наблюдать.
В поясной сумке, которая свободно болталась на талии, заиграла Havana Кеппу G, вырвавшая девушку из режима созерцания. Она достала телефон.
– Алло? Это ты? – спросил Анжелкин голос.
– Нет, не я.
– Ой, прям ха-ха. Короче, у нас пульт умер, срочно нужна реанимация.
Лена вздохнула.
– Я просто напомню. Медик у нас только ты. Поэтому выражайтесь яснее, пожалуйста.
– Батарейки нужны, короче. Заскочишь в магазин?
– Пульт – это святое. Уже мчу спасать.
Ну вот. Теперь еще вспомнить бы: где здесь, чтоб не далеко, батарейки купить?
Лена сбросила вызов и огляделась. Был вариант зайти в супермаркет, но в такое время, когда всем после работы нужно что-то купить, будет адская очередь. Нет, не настолько ей дорог пульт.
Через дорогу она приметила баннер, гласящий, что у них есть все для дома. От иголки до… Дальше закрывала остановка, но «до» ей и не нужно было. Батарейки вполне подходили под категорию «от». А значит, нам туда!
И Лена под противно громко пищащий светофор с бегущим человечком направилась через дорогу, в хозтовары.
Небольшой магазинчик, расположенный на первом этаже, был плотно заставлен всякой всячиной. На полу и на прилавках товары стояли так, что было понятно – продавец старался показать все, что имелось в продаже. А из-за маленькой площади помещения смотрелось это несколько неаккуратно, и создавалось впечатление нагромождения одного на другое.
Зато ассортимент был действительно широким.
На прилавке в виде пирамид стояли тройники, а рядом, в лотке для кухонных принадлежностей, лежала стопка кухонных ножей. На полу скрученные шланги для полива, ведра… Все это вызвало у Лены улыбку. Наверное, так выглядели магазины в СССР?
Взгляд упал на напольный светильник. Примерно метр высотой. Он был сделан в виде… Солнце на длинной ножке.
Лена стояла и широко улыбалась. Не может быть. Внутри словно зажегся свет. Вот же он! Идеальный подарок.
Она словно услышала свой же детский голос: «Включи мое солнце».
Пожилой мужчина в очках с толстенными стеклами заметил интерес девушки к светильнику и подошел:
– Добрый вечер, барышня.
– Здравствуйте. – Она просто сияла от счастья, будто перед ней стоял не Hand Made-светильник, а слиток золота метровой высоты. – Одну секунду.
Она достала телефон и, сфотографировав светильник, отправила сообщение в чат:
«Ребята! С чем у вас ассоциируется этот светильник?»
Судя по полетевшим радостным смайликам в ответ, все прекрасно поняли, на что намекала подруга детства.
Решение было принято единогласно. Спустя всего несколько минут пожилой продавец аккуратно оборачивал дорогой подарок в дешевую коричневую бумагу.
– Ой, чуть не забыла! – засмеялась Лена. – Я же за батарейками вообще пришла.
Домой она шла в приподнятом настроении, представляя, как завтра они вручат этот подарок. Как замечательно, что пульт «умер» так вовремя, что она зашла именно в этот магазинчик. В душе было тепло и радостно. И немного грустно. Столько воспоминаний, дурацкая ностальгия.
Вечером они приехали к любимой воспитательнице. Десять человек, все ровесники. Ребята, которые совсем недавно покинули стены дома, который заменил им родной. Конечно, каждый по-своему вспоминал прожитые там годы. Кто-то пришел уже в сознательном возрасте, и для них жизнь по режиму была каторгой. Кто-то, как Ленка и Артём, другой просто не знал и воспринимал все как должное.
Проживала Татьяна Петровна в частном секторе на окраине города. Небольшой кирпичный домик с забором из профнастила и окнами в деревянной раме. Фасад был аккуратно выбелен. Большую часть участка вокруг дома занимали палисадник и огород.
Возле будки грозно лаяла мелкая черная собачонка неизвестной породы. Лена смотрела на ее безуспешные попытки казаться злюкой.
Такая же безродная, как она сама. Живет, не зная, чьего она рода. Оттого и огрызается. И никому нет дела, что на самом деле творится в душе мелкого существа. Она, может, просто хочет внимания, немного ласки. Но жизнь заставляет показывать зубы.
А на пороге уже появилась Татьяна Петровна. Молодежь радостно ринулась навстречу, невзирая на возмущенный лай.
– Родные мои, чего же вы там стоите? – Классическая бабушка с седым пучком волос на голове, не намного выше Алёны, худенькая и с искренне добрыми глазами. Она обнимала каждого, попутно успевая делать замечания. У кого воротник не ровно лежит, кто растрепан, а кто вымахал выше ее дверного проема.
С шутками, шумно вся эта толпа вошла в маленький, но уютный дом воспитательницы. Внутри, посреди комнаты, стоял разложенный стол-тумба, покрытый кружевной скатертью. Возле небольшого окошка, из которого было видно калитку, стоял диван-малютка. Напротив – сервант с большим количеством сервизов и небольшими иконками. На стенах было много фотографий, большинство даже без рамок, просто прикреплены на канцелярские кнопки. На многих из них была Татьяна Петровна в окружении своих теперь уже бывших воспитанников.
Конечно, гости уже заметили эту фотогалерею воспоминаний и столпились возле стены.
– О, Глеб! Помнишь, ты тут еще с чубом!
Все громко засмеялись.
– Это же там ты влез во что-то и тебя стричь пришлось?
– Влез. Лучше скажи, кто меня подбил? Я, как дурак, повелся!
Каждое фото вызывало яркие воспоминания. О совместных поездках и повседневной жизни.
– О, Артурчик, – ткнула Анжела в одного из мальчиков на фото. – А где он, кстати? Я его ни в соцсетях, нигде не вижу.
– Да сидит он, – ответил Артём, рыжий парень, стоявший у Лены за спиной.
– Как? Опять? – вздохнула Татьяна Петровна. – Он же мне обещал.
– А где вы его видели?
– Да заходил ко мне. Жаловался, что на работу нигде не берут. Денег попросил. Я его тогда пристроила на лесопилку. А он, значит, опять. Вот же…
Ребятам меньше всего хотелось расстраивать ее.
– Так, – скомандовала Лена. – А когда у нас торжественная часть? Мы вообще-то не с пустыми руками!
– А они у вас мытые? – Татьяна Петровна изобразила строгость. – А ну, брысь мыть руки!
– А я вообще хочу тортик! – Анжелка ткнула пальцем в сторону, где стояла большая коробка из кондитерской. – И кажется, я его уже вижу.
– Анжелка, – хохочет Юля, рослая брюнетка с большим бюстом. – Ты скоро сама как тортик будешь!
– Такая же сладенькая? – подмигнула та в ответ.
И все начали рассаживаться за накрытый стол.
Когда парни распаковали главный подарок и вручили со словами: «Чтобы ваше солнце никогда не гасло», женщина расплакалась. Она и не думала, что воспитанники до сих пор помнят тот домик.
После весь вечер они вспоминали истории, признавались в провинностях и смеялись над собой. Татьяна Петровна то и дело по-стариковски смахивала слезу. Она была так рада, что ребята пришли, что у них столько теплых воспоминаний о годах, которые они провели вместе.
По возрасту она уже давно была пенсионеркой, но было так тяжело решиться уйти с работы. Да и работой это сложно было назвать. К каждому прикипала, переживала. Даже сейчас смотрела и хотела по-матерински уберечь каждого. Она грустно вздохнула, но в ответ на вопросительный взгляд Лены лишь улыбнулась и моргнула. Мол, все хорошо.
…Когда все разошлись, в доме, кроме самой Татьяны Петровны, остались лишь Лена и Анжела. Они вызвались помочь пожилой воспитательнице с уборкой после застолья. Лена принялась мыть посуду, а Анжела подносила посуду со стола. Татьяна Петровна сидела за кухонным столом и протирала тарелки вафельным полотенцем. У нее был такой вид, будто она находится не здесь, а витает глубоко в своих мыслях. Анжела толкнула подругу и показала глазами на задумавшуюся женщину. Лена пожала плечами. Человек в преклонном возрасте. Наверное, это нормально – уходить в себя. Может, вспомнила моменты молодости, затосковала.
Но бывшая воспитательница думала совсем не об этом. Она боролась со своими сомнениями. Она украдкой поглядывала на стоявшую к ней спиной Лену и не могла решить, говорить или промолчать. Нужно ли оно ей? Имеет ли право?
Татьяна Петровна вспомнила, как ее, маленькую, но совсем не худышку, привезли из дома малютки. Она все пыталась стащить с себя резинки со словами, что «принцессы не носят хвостики». Тихая, нежная девочка. А потом к ним привели Анжелу. Бойкая, немного хулиганистая. Они быстро подружились и хорошо друг друга дополняли. Если Леночка смотрела на мир наивными глазами, что само по себе несвойственно детям, воспитывающимся в детских домах, то Анжела всегда была этаким волчонком. Благодаря дружбе каждая привнесла в характер другой что-то свое. Одна стала женственнее, другая – жестче смотреть на жизнь. Татьяна Петровна набрала воздуха и решилась:
– Леночка, а ты маму искать не пробовала?
Вопрос Лену немного удивил. Будь это кто другой – Лена бы и отвечать не стала или перевела бы разговор на другую тему. Но здесь и сейчас находились все свои, от которых скрывать нечего. Поэтому она выключила воду и повернулась.
– Нет. А кого мне искать? Да и для чего?
Она пожала плечами.
– Правильно. – Анжела появилась на кухне с новой порцией посуды. – А то на груди поплачется, потом только на жалость будет давить и деньги сосать. Типа меня так совесть мучит, что аж выпить хочется. Давай, дочурка, спасай грешную душу.
Лена чувствовала, что вопрос был задан не просто так. Она видела, как переживает бывший педагог. Как постукивает пальцем по кружке, стоящей на столе. Захотелось даже подойти и обнять ее. Но тогда она, скорее всего, ничего не скажет. А ей явно было что сказать. И Лена терпеливо ждала. Молча, но глядя прямо в глаза с невысказанным вопросом. Хотелось поторопить. Лене всегда не нравилась эта манера – создать интригу и молчать. Раз уж начала говорить – договаривай. Мы не герои индийского фильма. Видя, что Татьяна Петровна нервничала и не решалась, девушка решила все-таки подтолкнуть ее:
– Вам что-то известно? Если да – не молчите. Если это был риторический вопрос, то не стоит за меня волноваться. Невозможно скучать по тому человеку, к которому никогда и не было привязанности.
Глубоко вздохнув, женщина подняла глаза. Анжела стояла в дверном проеме и переводила любопытный взгляд с одной на другую.
– Ну?! – Молча ждать – это точно не про Анжелку, что она еще раз и подтвердила. И это сработало.
– В общем. Если по инструкции, то я не имею права тебе говорить. Но и молчать не могу. И так сколько смотрела на тебя, думала. А вдруг вернется?
– Кто?
– Лет пятнадцать назад, точно сейчас не вспомню. Заходила к нам женщина. Мы ее никогда не видели до этого.
– В смысле заходила? А как ее пустили? – сработала Ленкина недоверчивость.
– Ну, ты не сравнивай. Это сейчас все под семью замками и охрана. Ты вспомни, когда вы маленькими были. Тогда и забор-то был такой, условный. Никаких камер, домофонов. Открыла калитку и прошла. Вы тогда на тихом часе были. А мы как раз стояли в коридоре, не помню, о чем-то разговаривали. Там с нами была и сама Степанида Ивановна. Помнишь ее?
– Конечно, – радостно вмешалась Анжелка. – Она классная директриса была. Не то что нынешняя. Противная.
– Так вот, эта женщина заходит… С причесоч-кой, кстати. Тоже невысокого росточка, как и ты. Одета недорого, но видно, что аккуратная. Я так хорошо ее запомнила… – Бывшая воспитательница замолчала, снова погрузилась в свои мысли.
– И? – нетерпеливо поторопила Лена.
– И. Она сначала озиралась. Нам еще показалось, что она ищет кого или, наоборот, прячется. Степанида Ивановна ей крикнула, что здесь режимное учреждение и здесь нельзя находиться. А та подходит. Я, говорит, за дочкой. Мы спрашиваем – за какой?
Лена начала чувствовать, что ноги отказываются слушаться, становятся ватными. В глазах помутнело. Она никогда не задавала вопросов о маме. Смысл? Если та бросила ее в роддоме, как щенка. Даже данные свои отказалась предоставлять. Просто сбежала.
Девушка стояла и понимала, что еще немного, и слезы просто сами начнут выливаться наружу. Она столько лет убеждала себя, что ни на кого не держит обиды. Потому что и не на кого было. А тут вдруг выясняется, что есть на кого. Все, что ей, еще маленькой девочке с огромными карими глазами, тогда рассказывали, так это то, что мать ее ехала в поезде, без билета. Очень уж просилась до Краснодара. Пожилой проводник сжалился. А у нее в пути схватки начались, пришлось в Мясногорске вызывать скорую. И если мать – та, что ее зачем-то девять месяцев носила, а потом просто бросила и сбежала, лишь написав, что «девочку зовут Леночка Невинная» (до сих пор, кстати, непонятно: это реальная фамилия или многозначительный намек), то проводник, посторонний дядечка, звонил в больницу и спрашивал, как малышка. Говорили, что он даже плакал в трубку, когда узнал, что мать кукушкой оказалась. Но это уже из области городских легенд, которые никто не опровергает, но и не подтверждает.
В горле застрял ком, в глазах неприятно щипало. Не привыкла она показывать слабость. И сейчас не будет. Лена с усилием разжала челюсти, расслабила лицо и решила, что очень хочет пить. Отвернулась к раковине и, сделав напор воды посильнее, тихо спросила:
– И что тут такого? Чья-то мама приехала за ребенком.
Анжела стояла в проеме, притихнув. Она слишком хорошо знала подругу и понимала, что самое худшее – начать ее успокаивать. Ленка из тех, кого действительно лучше не трогать и дать досчитать до трех. Она перевела взгляд на Татьяну Петровну. Но та смотрела на ее подругу.
– Она назвала имя и фамилию ребенка. И сказала, что рожала в этом городе. Конечно, мы были в шоке. Стояли сначала молча, только переглядывались. Мы-то знали из дела, что мать не местная и сбежала. А тут спустя столько-то лет…
Кому-то знакомо чувство, будто ты разбитое зеркало? Лена буквально физически почувствовала, как разбилась на тысячи мелких осколков. Смятение, недоверие, обида и непонятное чувство – то ли радости, то ли надежды. На что? Ведь она больше не приходила? Никогда?
Девушка все еще стояла лицом к раковине. Надавив на рычаг крана и выключив воду, она беззвучно шевелила губами, но, конечно, никто этого не видел. Было так страшно спросить это вслух. Осколки продолжали бить в самое сердце и резать душу на маленькие кусочки. Остро, больно. До рези в глазах. Нет. Никаких слез. Только сейчас она услышала тишину, которая стояла в кухне. Гул холодильника, лай собаки, машина проревела мотором, проезжая мимо двора… И тишина. Все молчали. Пришлось повернуться и задать этот вопрос вслух:
– И что ей сказали? Почему я ее не увидела?
– Алёнушка, ты же понимаешь. Кто пустит к ребенку человека с улицы? Я сама так обрадовалась. Ну, мало ли, что у нее тогда случилось. Но она одумалась, приехала. Я ей объяснила, что нужно сделать, куда обратиться, чтобы в правах восстановиться.
– А она?
– Кивала. Ничего не говорила. Развернулась и ушла.
– И больше не приходила? – Это был, скорее, не вопрос, а простое утверждение.
Татьяна Петровна покачала головой. Она понимала, что своим рассказом разбудила вулкан эмоций. Леночка, обычно сдержанная и скупая на эмоции, сейчас менялась в лице с каждой секундой, с каждым сказанным словом. У нее в глазах отражались все переживания. Может, не стоило говорить? Вот дура старая! Только разбередила старые раны. Она ведь, по сути, все еще ребенок. Брошенный в жестокий мир взрослых. Пожилая женщина закачала седой головой, тихо ойкая.
– Ох, наверное, не надо было, – запричитала он вполголоса. – Ты прости меня, девочка моя. Так хотелось, чтобы у тебя душа-то родная появилась, кровиночка какая-никакая.
Лена стояла с каменным лицом и смотрела в никуда. Все. Стекло разбилось, осыпалось. Чувств не осталось. Черная пустота и желание выть. Еще и эти причитания. К своему удивлению, она не обнаружила желания сочувствовать и говорить слова ободрения в адрес Татьяны Петровны. Голос воспитательницы звучал далеким эхом, уши заложило. Она чувствовала на себе пристальный взгляд подруги. Возможно, Анжела ждала какой-нибудь реакции. А какой? Как обычно поступают в таких случаях? И что нужно делать? Лена перевела наконец взгляд на Татьяну Петровну.
– Нет. Плохо не то, что вы сказали. А то, что вы только сейчас сказали.
– Алён, ты девочкой была. Ребенок. Мы права не имели травмировать тебя. Если б она вернулась с решением суда…
– А если она хотела? – ледяным тоном бросила Лена. – Может, ей помешало что? Может, банально денег не было? Из-за этого лишать меня мамы?
На последнем слове голос не выдержал и сорвался на фальцет. Никогда еще она не произносила «мама», говоря не о ком-то другом. А о себе. У нее могла появиться мама! А чертова бюрократия лишила ее даже шанса! Анжелкину ал-кашку, значит, пускали, стоило той протрезветь. А она, Лена, даже не знает, как выглядит ее мама. Не говоря уже о привычках. Поняв, что больше не сможет вымолвить ни слова, она молча прошла мимо подруги в сторону выхода.
Анжела крутила головой из стороны в сторону. В коридоре обувалась лучшая подруга, с серым от нервного напряжения лицом. А за столом, закрыв лицо, плакала любимая воспитательница. Девушка подбежала к ней и обняла.
– Татьяночка Петровна, не плачьте! Ну, пожалуйста! А то я тоже сейчас реветь буду, а мне еще Ленку-дурочку догонять.
Воспитательница поцеловала девушку в макушку, которой та прижималась к ее плечу, и погладила.
– Ты беги, беги. Это я так, по-стариковски.
– Ну уж нет, я вас такой не оставлю. – Она посмотрела в сторону коридора. Подруги уже не было. – Куда она от нас с вами денется, да? А мы еще не все домыли.
Она старалась говорить, как обычно, – бодро, но раздувавшиеся ноздри и пылающие щеки выдавали волнение.
– Ничего. – решительно засучив рукава, Анжела начала мыть посуду, оставшуюся в раковине. – А то вы Ленку нашу первый день знаете? Перепсихует, побродит по городу. И сама же позвонит.
Она что-то еще говорила, периодически поворачиваясь и улыбаясь женщине. А та молча кивала, хотя вряд ли она действительно слушала – судя по отстраненному взгляду. Но Анжелка твердо решила, что не оставит ее в таком состоянии одну. Нужно будет – и ночевать останется.