"Когда же, наконец, это отпустит? – думал про себя Асхат. – Опять камень на сердце, ни с кем не хочется говорить. Пришла осень, а нею и моя тоска, будь она неладна".
Я хорошо знал родителей этого парня, будущего нейрохирурга. По работе мы пересекались с его отцом, потом сдружились. Отец у Асхата был талантливый детский хирург с потрясающим диагностическим чутьём, которая всегда поражала меня. У него была интуиция на острую хирургическую патологию, когда промедление смерти подобно. И в же время, благодаря ему, многих детей уберегли от ненужных операций. Рука у него была лёгкой, дети его любили, раны быстро заживали после его операций. Медперсонал знал, что это от его отношения к делу, личного биополя и жизнелюбия. Многих своих маленьких пациентов он буквально вырвал из лап смерти, когда их жизнь висела на волоске из-за потери драгоценного времени.
Но как все одарённые люди, он страдал перепадами настроения в осенний период и уходил в жёсткие запои, чтобы как то спасти себя от апатии, чувства безысходности и свинцовой тяжести во всём теле. Когда депрессия своими стальными клешнями намертво держала за горло и прижимала к земле. Было такое ощущение, что осенью душа его пребывает в царстве теней, когда он ни с кем не разговаривал и беспрерывно пил. Коллеги, как могли, прикрывали его, потому что он был врач от Всевышнего и такими специалистами не разбрасываются. Я много раз замечал, что с наступлением холодов настроение у него улучшалось, запой прерывался, а потом он, из-за чувства вины работал за десятерых. Шёл развал союза, лечить было нечем и мы просто ждали, когда пройдёт осень и наступят первые заморозки. А через много лет, он привёл на приём своего старшего сына, который был помешан на медицине и пошёл по стопам отца.
– Ассалам агалейкум, коллега, вот привёл своего отпрыска, Асхата. Кажется, он отхватил у меня не только тягу к делу Гиппократа, но и мою болезнь. Сам знаешь, в те годы я чуть не спился. Если бы не пил, то наверное, повесился. Из двух зол приходилось выбирать меньшее, хотя едва не потерял работу и семью. Удержался на плаву после твоей истории про синицу. Не хочу, чтобы сын прошёл через это.
– Уагалейкум ассалам, Мурат. Конечно, пролечим твоего пацана. Это осенний приступ меланхолии и он услышит историю про синицу. Заводи его.
Отец пригласил сына в кабинет. Сразу было видно, что парень еле держится. Весь почернел, похудел, постарел лет так на десять. В настоящее время он проходил клиническую ординатуру по нейрохирургии. Мурат рассказывал, что о нём хорошо отзываются коллеги, но последние две недели он не посещает занятия и стал пропускать ночные дежурства в клинике.
Я пощупал его пульс, была тахикардия, и по уплотнению стенок сосудов понял, что у Асхата высокое давление. Да и текучесть крови была с признаками тромбоцитоза, густая, как смола. Когда от тоски чернеет не только лицо человека, но и его кровь. Отец его был прав, у сына была эндогенная, наследственная депрессия, которая имеет сезонную очерченность. Назначил Асхату лечение и рассказал ему, как будущему доктору, по каким правилам протекает его заболевание.
– Раньше депрессию называли кручиной, Асхат, а на закономерности её течения впервые обратила земская медицина. Ещё со времён Булгакова и Чехова, доктора знали, что когда наступают первые холода и под окнами прыгает синица, эта болезнь идёт на убыль. Тогда не было антидепрессантов, врачи были абсолютно бессильны перед этим недугом. Единственное, не давали совершить самоубийство пациенту до первого снега и заморозков.
Асхат, который, до этого избегал прямого взгляда, внимательно посмотрел на меня и мы поняли друг друга без слов. Вероятнее всего, он вынашивал мысли о суициде, только скрывал это от отца и матери, щадил их. Он сделал слабую попытку улыбнуться и тихо нам сказал.
– Синица спасёт меня.
Мы с Муратом переглянулись, глаза его повлажнели. Много лет назад, он в точности сказал эту фразу, когда жена успела снять его с петли.