Свеарики, Уппсала. 20 мая 871 года
Посольство обогнуло Сканию[17] и повернуло к северу. Скейды и кнорры проследовали Восточным морем между матерым берегом и Готландом.
Сперва Пешеход хотел как раз готландцев навестить, в Висбю зайти, да не срослось – задул упорный ветер с востока. И Эйнар скомандовал идти в Уппланд.
Купцы только рады были – торжища в Бирке и Уппсале славились на весь север.
Показались шхеры – скалистые островки, заросшие соснами. Промелькнул парус и скрылся.
Караван медленно втянулся в узкий пролив, выводивший на простор огромного озера Лёг[18].
Скейд Эйнара Пешехода медленно обгонял кнорр «Тангриснир», перевозивший наложниц. Ярл степенно втолковывал что-то двум данам, присоединившимся к посольству в Роскилле.
Вероятно, даны были непростые, поскольку их провожал сам Сигурд-конунг. Надо полагать, Железнобокий вел какие-то тайные делишки с Косматым.
А даны были смешные. Один, по имени Ормульф Весельчак, был высоким и тощим. Он постоянно сутулился, отчего его длинные, костистые руки свисали чуть ли не до колен. Ормульфа прозвали Весельчаком смеха ради – это был унылый человечище, видевший во всем только плохое, он вечно ныл и жаловался. Правда, в оружии знал толк – мог метнуть сразу два копья, да с такой силой, что оба протыкали человека насквозь.
Другой – Макдан – являлся его противоположностью. Приземистый и коренастый, он был жизнелюб и обжора, говорил громко, а хохотал гулко. Сколько раз не мелькал Макдан в поле зрения Эльвёр, она ни разу не видела его серьезным – вечно ухмылка расщепляла его бороду и усы, заплетенные тугими косицами.
Бирка со стороны озера виделась вся – скопище рубленых изб и обмазанных глиной плетеных хижин. Стена с башнями окружала городишко лишь с тыла, полумесяцем, проводя бревенчатую дугу от берега и к берегу. Но это вовсе не значило, что подойти с воды к селению легко и просто. Как бы не так – из плещущих волнишек высовывались многие десятки свай, вбитых в дно, – кораблю не подойти, всяким находникам не высадиться! Хочешь взять Бирку приступом? Валяй. Подходи с тыла и штурмуй, лезь на стены, коли жизнь не дорога.
Все торговые суда разгружались на рейде, а товары подвозили на лодках. Суда тут стояли разные, от кургузых фризских коггов, больше походивших на сундуки, до арабских завов и фелюг. Торг на берегу кипел и бурлил – одни продавали, другие покупали.
Гостей из Халифата ждали с особым нетерпением – добираясь до Бирки по Итилю, арабы привозили с собою серебро, которого в христианской Европе явно не хватало[19]. За серебряные дирхемы и золотые динары пришельцам с востока отдавали все – меха, моржовую кость, кожи, рабов, янтарь. И арабы все плыли и плыли, гонимые жаждой наживы.
Еще бы! Скупив роскошные северные меха за жалкие дирхемы, «мягкую рухлядь» везли в ту же Индию, где за одного соболя предлагали двести пятьдесят динаров!
Поэтому и терпели мореходы капризы Хазарского моря[20], жадных кочевников, перегородивших Итиль и взимавших десятину с каждого корабля, долгие недели пути вверх по реке, берега которой были заселены отнюдь не мирными туземцами.
Все окупалось.
А на соседнем острове стоял бревенчатый «дворец» Бьёрна Железнобокого, еще одного Рагнарссона, ставшего конунгом свеев.
Говорят, конунг приглядывал за торгом, посматривая на него с невысокой башни, рубленной из дуба.
Хозяин кнорра «Тангриснир», пузатенький и кругленький, как колобок, засуетился, теребя наложниц:
– Сходим, сходим, красавицы! Прогуляться пора.
Подошедшая к борту кнорра большая вместительная лодка-скула переправила девиц на берег.
Крики зазывал, ругань, азарт и жадность сразу же окружили их. Кое-кто из купцов приблизился было к девушкам, но охрана из дюжих викингов небрежно отстранила «ценителей»: не замай!
Впервые в жизни Эльвёр увидела настоящего жителя страны Катай – маленького, с длинной черной косой, с плоским желтым лицом и глазами-щелками. Одет он был в смешной халат и торговал странными корешками, походившими на человеческие фигурки.
– Панцуй[21]! Панцуй! – лопотал косоглазый гость.
А потом из толпы показался купец арабский. Был он невысок, но ладно скроен. В тюрбане и халате, подвязанном кушаком, с кривым мечом на поясе, араб держался уверенно – было заметно, что клинок он носит вовсе не для красоты.
Но больше всего впечатляло его лицо – смуглое, с пронзительными черными глазами, хищным носом и скобкой усов, оно дышало силой. В глазах купца горел пригасший огонь необузданности, и было ясно, что раздуть его ничего не стоит.
Увидав северных красавиц, он будто споткнулся, задержав взгляд на Гунилле. Усмешка исказила его губы, приоткрывая блеск зубов.
Эйнар Пешеход, лично сопровождавший наложниц, попробовал отодвинуть араба со своего пути, но тот воспротивился, заговорив жарко и непонятно.
Викинг нахмурился, не зная, как же ему поступить, но тут подскочил толмач и затараторил:
– Славный Абу-л-Фарах Аббас ибн Джафар Нурад-Дин просит продать ему эту рыжеволосую девицу!
– Девицы не продаются! – отрезал Эйнар, собираясь шагать дальше.
Однако Аббас был настойчив. Он молча высыпал на ладонь добрую жменю золотых динаров и протянул их Пешеходу.
Викинг заколебался, и тогда араб, закрепляя успех, выгреб из кошеля на поясе еще одну жменю, не считая.
Добрых два десятка динаров позванивали так мелодично, что Эйнар не устоял, – забрав динары, он вежливо пихнул Гуниллу. Девушка чуть не упала, но Аббас поймал ее, что-то ей втолковывая, а та лишь кивала в полной растерянности, не зная, радоваться ей или плакать.
Возможно, Аббас, вернувшись в свой Багдад или Исфахан, сделает Гуниллу любимой женой. Или наиграется и бросит. Хотя… вряд ли. Слишком дорогая игрушка вышла, чтобы бросать ее.
Эльвёр глядела вслед уводимой девушке и грустно вздыхала.
Как переменчив ветер жизни! Как неустойчива погода бытия!
Было хорошо, тепло и безветренно, и вдруг налетает буря – и сразу холодно, дождливо, неуютно. Или наоборот – злая метель уляжется вдруг, выглянет солнце, жаром своим растопит наметенные снега, и теплый ветерок ласково обвеет задубевшую кожу.
«Эваранди, где же ты? Солнышко мое лучистое…»