Норэгр, Сокнхейд. 16 мая 871 года
Последние часы перед уходом в «мир иной», то бишь во фьорды, Плющ провел в библиотеке, беседуя с опытными людьми – Регуляторами, уже бывавшими в землях, которые еще только готовились стать будущими Норвегией, Швецией, Россией.
Учебники по истории умалчивали о том, как тут жили-были в IX веке. Подлинных документов насчитывались единицы, а, по большей части, информация черпалась из легенд и саг.
Далеко от фьордов, за Восточным морем, как называли Балтику, пролегали земли Гардарики – Страны Крепостей, той самой, что в будущем прозовут Русью.
Правда, страны как таковой там не существовало – наличествовали отдельные царства-государства, где правили князья и конунги, порой даже не гранича между собой, – уж больно земля была велика и обильна, а леса дремучи.
Поэтому все старались селиться у больших рек – настоящих путей сообщения той поры, а самым главным из них являлся путь из варяг в греки – это если двигаться с севера на юг.
– Начинался он в Приневье, – авторитетно толковал Лангместур, в миру – Максим. – Лодьи с Восточного моря попадали в озеро Нево[12], а оттуда подходили к устью реки Олкоги – Волхова, по-нашему. Выше по течению в Олкогу впадает речка, которую местная ижора именует Аладьоги[13]. Вот в том самом месте и выстроили город-крепость Альдейгьюборг, которую пришлые славяне переиначили в Ладогу…
По тогдашним временам, Альдейгьюборг слыл большим городом – в нем проживало аж десять тыщ человек. И он славился своим базаром – Торгом.
Сюда приставали корабли арабов, поднявшиеся по Итилю-Волге, и греки бывали, и булгары с хазарами, и нореги со свеями заглядывали. Шумное было место, и правил там тот самый Рюрик из варягов, которого местные призвали на княжение.
– Умный был народ, – усмехался Паль, то бишь Павел, – своим-то ярлам да князьям воли не давал, а то силу да власть возьмут, да и прижмут «пипл». А чужака позовут – тот и расстарается. Дружину свою приведет, чтобы ворогов гонять. Чем плохо?
Ну, само собой, Рюрик своим попечением и весь путь из варяг в греки не оставил – повсюду своих людишек посадил, чтоб за порядком следили да не забывали с купцов и прочих мзду брать.
– Волоки – хозяйство сложное, – рассказывал Ингвар-Игорь, – пригляду да умения требует, кого попало к ним не приставишь. А вот ежели платить изрядно мужикам, что суда переволакивали из реки в реку, то самых умельцев и соберешь. А когда волоки содержатся как надо и охрана строгая, то купцы сами повалят – уважает торговый люд закон и порядок.
Много народу собирается на «перекрестке», где близко сходятся Днепр, Ока, Двина[14] да те волоки, что с севера ведут, от Ловати.
Город там стоит – Сюрнесом зовется. Там тоже товару не счесть – и с восточных пределов поступает, из земель арабов да персов, и от булгар, что на Итиле сидят, и с севера, от мери да муромы. Богатое место!
Вот и на него Рюрик лапу свою железную наложил, почти до самого града Киева дотянулся, что греки Самбатасом кличут…
Набравшись уму-разуму, Плющ едва поспел к нужному часу.
У самой Башни его поджидал Романус.
– Ну вот и все, Регулятор, – сказал он невесело. – Теперь лишь от тебя одного зависеть будет исход, от сметки твоей, от силы и воли. И вот что запомни: в то время, куда ты направляешься, ведут лишь два портала. Один выводит к Стьернсванфьорду, а другой находится в Константинополе, как бы на разных концах пути из варяг в греки.
Подробно обрисовав, как добраться до портала, Хранитель проводил Костю до самых врат:
– Верю, свидимся еще, Эваранди!
– Хотелось бы!
Аккуратно прикрыв за собой бронзовую дверь, Костя согнал улыбку с лица. Все, покой и безопасность остаются в Интермондиуме. Там, куда он собрался, очень легко потерять волю, заделавшись рабом, а то и самую жизнь.
Законы в том мире строгие, и они неукоснительно соблюдаются, но только для своих, на чужака не распространяясь.
Чужой – всегда добыча и жертва, и надеяться можно только на себя. Или приткнуться к местному воителю, ярлу или конунгу.
Однако попасть в ярлову дружину так же просто, как в XX веке добиться приема в отряд космонавтов. Вот и думай…
Одолев извилистый ход – портал выходил в пещеру, – Эваранди выбрался на обширный луг. Знакомо заколотилось сердце – дальше открывался необъятнейший простор. Стьернсванфьорд.
Задыхаясь от испуга и восхищения, Костя глядел на синюю извилистую ленту залива. Его обступали крутые склоны гор, заросшие соснами, или отвесные скалы, с которых в синее зеркало опрокидывались белопенные водопады.
И всем этим великолепием Эваранди любовался с высоты в добрых полмили!
– Красота-то какая… – прошептал он. – Лепота!
Сощурившись, он огляделся. Знакомые места. Сетер[15] должен быть где-то там, дальше по дороге к югу. Как раз по пути.
Спускаться к берегам фьорда, где располагался поселок, он не рискнул. Кто там хозяин нынче, он даже не догадывался, но в любом случае не искал неприятностей.
Он еще далеко не в той весовой категории, чтобы спорить с могучими викингами. Это в дурацких голливудских фильмах викингов рисуют неуклюжими громилами. Ага…
Викинг, он как медведь – только с виду неразворотлив да ленив. На самом-то деле «мишка» легко коня догонит, повалит и распотрошит.
Костя внимательно оглядел себя: кожаные штаны, мягкие полусапожки, рубаха с вышивкой. Стеганый поддоспешник и вязаный подшлемник, сам шлем и кольчуга и еще кое-что по мелочи лежали в сумке, оттягивавшей плечо.
Лишь с мечом Эваранди не стал расставаться – клинок в ножнах висел у него на перевязи слева. А то мало ли что…
Другое плечо у Плюща было нагружено седлом, стареньким, потертым, но все еще годным – Романус отыскал его где-то в запасниках. Седло было нужно для «легенды».
Первыми Костю учуяли пастушеские псы. Басисто лая, они показались из-за кустов, но близко подходить не стали – имели опыт общения с меченосцами.
Бегом прибежал пастух-оборванец и отогнал собак.
– Кто таков? – осведомился он, смешно путая сердитость с боязливостью.
– Я спешу в Сокнхейд, к Хьельду-конунгу, – громко объявил Эваранди. – Моя лошадь захромала, и я хочу занять пастушескую.
– Заня-ять… – протянул пастух.
Эваранди достал пару дирхемов, похожих на серебряные чешуйки.
– Хватит?
– Вполне! – расплылся трэль. – Ежели что, пускай Хравн Одноухий обратно пригонит коняшку.
– Передам, – кивнул Плющ. – Коняшка где?
– Щас!
Пастух скрылся в кустах, воротившись с низкорослой мохнатой лошаденкой, густогривой и флегматичной.
– Вот!
– Годится, – кивнул Плющ и принял поводья. Гнедой коняшка спокойно принял седло. Затянув подпругу, Костя приторочил к седлу свою сумку и сел верхом, не забыв скормить «транспортному средству» сухарик да сахарок.
Коник благосклонно принял угощение и потрусил на юг.