В то памятное утро Сергея Александровича Ключевского разбудила жена Магда.
Еще не открывая глаз, он немного удивился. Непривычное для нее дело: уже почти десять лет прошло, как она не выходила из своей комнаты, когда он собирался на работу. Она провожала его только в том случае, если он уезжал в командировку. И то – всегда молча, отстраненно, как чужого, словно исполняя не слишком приятную обязанность.
Чужой… Сейчас он с трудом, но вспоминал еще те времена, когда она не ужинала, дожидаясь его с работы. Когда он приходил за полночь в их малогабаритную двушку на окраине Красноярска и, стараясь не громыхать связкой ключей, едва приоткрыв дверь, уже видел ее счастливые глаза. Сейчас он совершенно не помнил, как она тогда выглядела: например, какая у нее была прическа, стройна ли она была или чуть полновата, какое платье было ее любимым. Но выражение глаз помнил до мелочей, до лучика…
И помнил, как постепенно менялись эти любимые глаза, становясь все отстраненнее и холоднее. И одновременно потихоньку растаяла теплота в отношениях с сыном, куда-то исчезло доверительное перешептывание с дочерью… Оказывается, весь его мир держался на тех счастливых глазах Магды. Когда же они стали чужими? Неужели когда все трудности остались позади? Когда они переехали в этот дом? Он строил его для семьи, втайне, готовил сюрприз к Новому году, отказывая и себе, и им во всем, – дом, похожий на средневековый замок (в те времена, когда она смотрела на него еще счастливыми глазами, помнится, они мечтали как раз о таком).
Да, чем больше он об этом думал, тем больше соглашался с тем, что причина, как ни странно, в этом доме. Казалось, что в его квадратных метрах, арках и балкончиках растворились их любовь и семейное счастье.
Теперь у них есть огромный особняк, дорогая машина, услужливый водитель, уютная дача, частые поездки за границу.
Но он готов отдать всё это, лишь бы снова хоть на миг отразиться в тех счастливых глазах…
– Сергей, вставай. – Магда снова нетерпеливо потрясла его за плечо. – Вставай, что-то произошло…
Сергей Александрович потер лицо, слегка надавил на переносицу – верный способ быстро прогнать сон – и для верности потряс головой.
– Что случилось?
– Не знаю, но что-то случилось, – отчего-то нервничала Магда. – Звони Торопову.
И протянула ему мобильный.
Сергей Александрович не пошевелился.
– То есть ты хочешь, чтобы я поднял начальника службы безопасности в шесть часов утра только из-за того, что тебе что-то приснилось?..
Он посмотрел на жену тяжело, будто увидел ее впервые. Она съежилась и будто усохла под его взглядом. Но тут же Магда взяла себя в руки и сжала кулаки. Ее бледное острое лицо, обрамленное светлыми, а в неверном свете тусклого ночника практически белыми волосами, выглядело еще более строгим, чем обычно.
– Не приснилось. У меня предчувствие, – отрезала она и добавила тихо, Сергей Александрович едва разобрал: – С Антоном беда…
Она кожей почувствовала, как разозлила своей просьбой мужа, как побелело от гнева его лицо, задрожали руки, представила, с каким злым, непримиримым видом он потянулся к мобильнику. Магда вздохнула: с таким лицом, наверное, убивают.
Взял только потому, что она сказала особое слово – «предчувствие».
Предчувствие Магды – это уже серьезно. Странно, но она с некоторых пор абсолютно перестала интересоваться детьми, иногда казалось, что она напрочь забывала об их существовании. Но при этом каким-то звериным волчьим чутьем угадывала, что с ними случилась беда. Сергей Александрович помнил утро, когда она вот точно так же подняла его и заставила набрать номер старшего смены охранников, чтобы проверить, добралась ли дочь до аэропорта. А дочь попала в аварию, водитель погиб на месте, и подоспевшие по звонку Сергея Александровича охранники едва успели вытащить ее из салона до того, как машина загорелась. Это потом они узнали, что авария была не случайной, что это было покушение. Но если бы не Магда и ее звериное чутье, если бы она не подняла на ноги мужа и охрану, дочь не успели бы спасти, она сгорела бы в той машине.
И вот сейчас она металась в полумраке спальни, до хруста в суставах сжимая тонкие руки. Муж поглядывал на нее, стараясь погасить раздражение.
– Алло, Степаныч, – Сергей Александрович поприветствовал человека на том конце провода, не сводя при этом внимательных глаз с фигуры жены, – извини, что в такую рань… Да… Подскажи: Антон находится в поле зрения твоих ребят? С ним все в порядке?
За этими несколькими фразами последовало молчание, которое Магде показалось вечностью. Она прекратила мерить шагами комнату, подошла вплотную к мужу, стараясь по выражению его глаз понять, предугадать, что ему докладывает начальник охраны. Понять, насколько неотвратимо горе, которое она внезапно почувствовала. Увидела. Черная, будто живая, тьма, злой и опасный свет. Девочка-подросток, обнимающая темноту. Ослепительный посох в ее руках. И распростертое на пыльном каменном полу тело сына.
Начальник охраны что-то говорил, она едва различала обрывки фраз.
– Хорошо, держи меня в курсе. Я выезжаю…
– Что? – прошептала она треснувшим голосом, когда Сергей нажал кнопку отбоя.
Он посмотрел на нее. Бледное острое лицо, почти белые волосы убраны в гладкую прическу, и ледяная тревога во взгляде…
– Возможно, ты права. – Он опустил глаза, чтобы и его не захлестнула та тревога, что полыхнула во взгляде жены, – ему еще понадобится холодная голова. – Антон, возможно, влип в историю… ВОЗМОЖНО! – добавил он, подняв вверх указательный палец. – Степаныч говорит, что примерно в три часа ночи он взял твой «лексус» и выехал из гаража. Маячок в данный момент показывает отсутствие движения, двигатель не работает. Машина припаркована в области, в деревне… – он наморщил лоб, – Федькино, что ли… не запомнил.
Магда присела на край кровати. Сцепила пальцы в замок. Прямая спина, плотно сомкнутые губы. О том, что она не статуя, напоминала только высоко вздымающаяся при дыхании грудь.
– Но это еще ничего не значит, – он несмело протянул руку и сжал ее похолодевшую ладонь, – может, просто взял покататься мне назло… Ты же знаешь, он последние месяцы частенько выкидывает подобные штуки, и все только ради одного – позлить меня… Ты его номер набирала?
– «Вне зоны доступа». Нет, что-то случилось, надо его искать.
– Да ребята уже выехали на место. Как будут, позвонят… Не нервничай раньше времени, – проговорил он мягко, – пошли лучше чайку выпьем.
Магда его будто не слышала. Она облизнула пересохшие губы и, повернув к нему бледное лицо, прошептала:
– Понимаешь, я его не чувствую в этом мире. Но он жив, это верно. Он в беде, но даже сам еще этого не понимает.
Не говоря больше ни слова, она встала и вышла из комнаты. Через мгновение Сергей Александрович услышал, как тихо закрылась дверь ее спальни.
Ночь – лучшая помощница. Она обостряет желания, притупляет страх, она шепчет о сокровенном, приоткрывая завесу тайны. Ночь позволяет совершать то, что не может быть совершено при свете дня. Она любила ночь. Вслушивалась в ее звуки – резкие, отрывистые, вдыхала горьковатый аромат.
Ночь – это ее время.
Между деревьев скользила, не оставляя тени, темная фигура. Свободное одеяние цеплялось за сухие ветки, темные волосы сплетались с ночными красками, серебрились лунным светом. Лес затихал при появлении человека, настороженно вслушивался в дыхание чужака.
– Тш-ш-ш… – Шум шагов подхватил ночной ветер, оплел им темные стволы.
Женщина вышла на опушку, замерла.
Здесь лунный свет осветил силуэт, белые руки с изящными запястьями, украшенными браслетами из грубой кожи.
Лесная гостья окинула взглядом поляну.
Носком изящного сапожка сделала ямку в рыхлой земле.
Поймав лунный свет, намотала его на руку, отвела в сторону и закрепила подобно веревке на ближайшей ветви. Теперь ее окружала плотная, осязаемая тьма, пропитанная настороженными звуками леса и чужой охоты. За ветвями мрачного кустарника мелькали чьи-то зеленые глаза, сверкали клыки, чувствовалось осторожное дыхание. Но ни один лесной обитатель не рискнул выйти на поляну, где начиналась – они безошибочно почувствовали это – черная волшба.
Женщина достала из котомки холщовый мешочек, высыпала из него в лунку золу, смешала с землей.
Склонившись, пошептала:
– Голос черный, захвати золу. Захвати золу, как я – лунный свет. Отвори врата злому мороку, принеси на плечах тихим шепотом.
От золы потянуло бедой. Едкий парок поднимался тонкой струйкой, щекотал ноздри. Женщина, опустившись на одно колено, всматривалась в него, будто выискивая в нем что-то. В серой дымке проявились тонкие угольно-черные прожилки.
Женщина достала из котомки другой мешочек, вынула из него склянку, доверху заполненную темной и густой жидкостью. Откупорив пробку, аккуратно вылила содержимое в ямку с золой. Дымок, поднимавшийся из ее сердцевины, вспыхнул бордово-красным, зола зашипела, взбугрилась, медленно поднимаясь над поверхностью. Со дна сочилась черная смолистая субстанция. Когда ямка до краев ею заполнилась, женщина достала из котомки нож, начертила вокруг ямки какой-то знак, а сам нож вонзила лезвием в середину.
– Призываю со дна Окияна из-под бел-горючкамня тяжелого, навьим миром охранного, холод лютый, могильный. Ты на зов мой отзовись, черным мороком обернись, семь цепей поломай, семь замков отвори, отрави кровью черной, иссуши до последней капельки, тоской жгучей бедовой сожги…
Призрачный дым все больше напоминал пламя, ворчал и ворочался над смолистой жижей, что бурлила в лунке, а из ямки поднялся едкий запах паленого мяса.
– Хорошо. – Женщина удовлетворенно вздохнула, втянула носом резкий аромат, наблюдая при этом, как темнеет нож.
Лезвие будто накалилось добела, покрылось тонкой «венозной» сеткой.
Аккуратно, держась двумя пальцами за рукоять, женщина вытянула его, дождалась, пока вся жижа впитается в металл, закалив его черной навьей волшбой на смерть.
– Хорошо, – еще раз повторила женщина, убирая нож в ножны. – Не проси у Неведомого, покуда и сама за себя постоять можешь…