Глава 4 Новая знакомая

Катя не решалась открыть глаза, все еще прислушиваясь.

Очевидно, она выбралась из коридора: чувствовался свежий воздух, сладковатый запах цветущей липы и знакомый с детства аромат хвои. Где-то совсем рядом настырно чирикал воробей, размеренно цокая лапками по твердой поверхности. Было тепло и сухо.

– Мамочки, – отчетливо послышалось справа. Голос испуганный. Низкий, грудной. Вероятно, мальчишеский. И шорох, будто кто передвинулся.

Отчаянно прижимая к груди шкатулку, Катя приоткрыла глаза и шагнула вперед.

Ноги тут же запутались, уперлись во что-то твердое и неустойчивое, девочка потеряла равновесие и с грохотом повалилась на пол, неуклюже расставив руки и выронив драгоценную шкатулку.

– Да ё-ё-ёлки же палки, – протяжно простонала она, перехватывая руками ушибленные колени. Она растянулась на полу. Широкие деревянные плахи были плотно подогнаны друг к другу, гладко зачищены. В полуметре от ее головы стояли две деревянные лавки, а между ними высился громоздкий дубовый стол: если бы Катя сделала еще один шаг, виском бы точно поймала угол.

От этой неприятной мысли спасенный висок зачесался. Катя его потерла и посмотрела на свои ноги: те неловко прятались в огромном сундуке, сейчас перевернутом набок, с вывороченным под основание замком.

– Я что, из сундука выскочила? – Катя обернулась в сторону, откуда только что донеслось испуганное «мамочка».

Из дальнего угла комнаты, широко распахнув от удивления синие, как васильки, глаза, на нее смотрела девочка лет пятнадцати в длинной, чуть расширенной от груди льняной рубахе-платье с сине-голубой вышивкой по краю рукавов и подолу и с косой, перекинутой на грудь. Девочка уставилась на Катю, и чуть пухлые губки раскрылись в немом крике.

– Ма-а-а-а! – хрипло крикнула она и плюхнулась на лавку, подобрав под себя ноги в туфельках из тонкой кожи с загнутыми на восточный манер вверх носками.

– Не кричи! – строго приказала Катя. Но девочка только еще громче заверещала.

– Ты кто? – спросила ее Катя, чтобы как-то поддержать беседу и заставить замолчать.

– Я – Ярушка, Ярослава то есть, – поправилась девочка, все еще во все глаза разглядывая Катю. Она, конечно, старалась быть вежливой, хотя испуг и не прошел. – А ты кто будешь?

– Я – Катя, – отозвалась она, вставая. И повторила вопрос: – Я что, из сундука этого выскочила? Ярослава, медленно переведя взгляд на перевернутый сундук, кивнула.

– Странно, – Катя нахмурилась.

Она присела на корточки в поисках своей шкатулки и нашла ее под столом. Чтобы ее достать, ей пришлось встать на четвереньки и что есть силы потянуться за вещицей. Ярослава на своей лавке подалась назад, еще выше подобрав подол платья.

– Да не бойся ты, не кусаюсь, – проворчала Катя, усиленно соображая, что делать дальше.

– Ты как в бабушкин сундук забралась?

«В самом деле, как?» – мелькнуло у нее в голове.

Катя повернулась, приподняла угол сундука. Тот оказался тяжелый, с коваными железными накладками на углах и пухлыми пуговками-набойками. Крякнув, она перевернула сундучище, поставив его на место.

– Здоровый, – то ли себе, то ли своей новой знакомой пробормотала она.

– Так ты как туда забралась-то? Ты кто?!

Катя, зажав в руках шкатулку, села за стол, тяжело вздохнув и уставившись на Ярославу.

Теперь их с Катей разделяла только его широкая темно-коричневая поверхность с выставленным рядком рукоделием, видимо, Ярославиных рук работы: льняной салфеткой на квадратном подрамнике, мотком разноцветных ниток, колким ёжиком подушки для иголок.

На подоконнике, деловито склевывая хлебные крошки и кусочек яблока, подпрыгивал воробей. Катя с ужасом уставилась на открытое окно, через которое врывалось в комнату ослепительно яркое лето.

«Декабрь же на дворе, – с сомнением мелькнуло в ее голове. – Это куда ж меня занесло?»

Через голову воробья, едва не задев трогательные серо-коричневые перья, перелетел камушек и с шорохом прокатился по столу.

Со двора через распахнутое настежь окно донесся громкий шепот:

– Яру-уша-а!

Ярослава нахмурилась, закатила глаза к потолку. Подобрав подол, забралась на лавку, высунулась наружу.

– Чего тебе? – сердито спросила она кого-то невидимого.

Катя пока осмотрелась.

Комната, в которой она оказалась, – довольно большая, светлая, с большим, украшенным разноцветными стеклышками окном. Почти посреди комнаты, у окна, – стол, по краям – простые деревенские лавки. Рядом с сундуком, из которого она вывалилась, пристроился еще один, поменьше, с плоской крышкой. На нем лежала толстая, явно старинная книга. В самом углу, загороженная тонкой кисейной занавеской, была кровать с выложенными горкой подушками. Вот и все убранство.

Ничего общего с городской квартирой Кати.

– Яруш, – за окном голос мальчишеский, томно-взволнованный, влюбленный, – завтра на ярмарку жаб привезут якутских… Помнишь ли?

С Ярушкиной ноги слетела туфля, со стуком ударилась об пол.

– Ясно дело, помню. И что с того? Сопение за окном.

– Аким! Не томи: чего явился-то? Матушка говорила, что голову тебе оторвет, коли ошиваться под моим окном будешь.

Снова сопение.

– Яруш, на речку придешь ввечеру? Все идут… Ярослава нетерпеливо повела плечом.

– Некогда мне.

– Не придешь?

– Не приду. Матушка не пустит все одно…

– Так не ждать тебя?

Ярослава всплеснула руками.

– Так не жди, говорю ж тебе! Ступай уже! Вон всю траву повытоптал!

И захлопнула окошко с разноцветными стеклами.

– Это кто был? – любопытство победило здравый смысл, скомкав чувство такта.

Ярослава исподлобья глянула на Катю, машинально передвинув игольницу.

– Да никто, – сердито поправила она ленту в косе, – Аким, кузнеца сын.

– Гулять зовет?

Ярослава стрельнула в Катю синими глазами, словно молнию метнула.

– Зовет! – руки с вызовом сложила на груди. – И замуж зовет!

Катя ошалело моргнула:

– Как замуж? Ты ж маленькая еще…

– Что значит маленькая? Пятнадцать годков уже. Да он и не сейчас зовет… А, – она неопределенно крутанула пальцами над головой, – когда-нибудь.

– А ты что?

Ярослава снова вспылила, схватила свое рукоделие, сунула в большую шкатулку, примостившуюся рядом с ней на лавке.

– А то не твое дело!

– Прости.

Катя покраснела. И далось ей это – лезть не в свои дела… «Мне бы со своими проблемами разобраться», – сердце съежилось от тоски и понимания, что случилось что-то не предусмотренное мамой: грифона-то она не нашла. И кошка Могиня куда-то исчезла.

Она шмыгнула носом. Колючий комок страха и обиды подкрался к горлу, перехватил изнутри. Глотать стало нестерпимо больно. И страшно.

Катя подняла голову к потолку, уставилась в гладко струганные доски. А слезы никак не желали закатываться назад.

Ярослава подсела рядом, дотронулась до плеча.

– Эй, ты чего? Обиделась, никак? – теплая ладошка вытерла Катины слезы. – Так я не со зла…

Катя с силой шмыгнула носом.

– А я не из-за этого! Ты все правильно сказала – не мое это дело. Мое дело – разобраться, где я оказалась.

Ярушка всплеснула руками, примирительно улыбнулась:

– А чего ж тут разбираться! То я тебе и так скажу и пряника с тебя не возьму. Ты в светелке моей. А светелка моя в доме у бабушки моей, в Тавда-граде. Катя нахмурилась. Ее познания в географии не помогали ей сообразить, где этот Тавда-град находится.

– А где это?

Ярушка удивленно уставилась на нее. В синих глазах мелькнуло недоверие:

– Шутишь? На Руси, три дня пути до Тюмениграда.

– А день какой сегодня?

– 18 июня 7105 года от сотворения мира[2], – пояснила Ярослава и, увидев, как округлились глаза собеседницы, изумленно спросила: – Ты чего?

– К-как 18 июня? – Катя икнула от неожиданности. – Какого года, повтори?

– 18 июня 7105 года от сотворения мира, – медленно, четко выделяя слова, повторила та. Заглянула в Катины изумленные глаза: – Да в чем дело-то?! Ты сама-то откуда? Как в сундук забралась? Как в горнице моей оказалась?!

Колючий комок вновь подкатился к горлу, да так стремительно, что Катя не сумела его остановить, смягчить его давление. Горло жгло, как каленым железом. Она открывала по-рыбьи рот, не в силах вздохнуть. Слезы брызнули из глаз, заставив Ярославу растерянно отскочить в сторону.

– Эй, ты чего?! Не реви!!! Мы беду исправим! Ты хоть что-то скажи, чего молчишь, как немая!

– Я ушла из дома примерно час назад, думая, что сейчас 18 декабря 2016 года, или 7524 года, если по-вашему. У меня пропала мама, прям растаяла на глазах… Сказала, что все продумано, опасности нет. Дала карту, – Катя кивнула на шкатулку, – но я ее не смогла прочитать. А потом на меня напали три придурка, которые ворвались к нам в квартиру и хотели найти какой-то посох. А когда не нашли, то решили меня убить. А я прыгнула в шкатулку.

А там зверюга, я бежать. Там эта дверь, я в нее, а тут ты-ы-ы! – и Катя снова заревела в голос. Ярушке только и оставалось, что гладить ее по плечу в утешение да сочувственно вздыхать:

– Ничего-ничего. Что-нибудь да придумаем…