Конечно, насчет тракторов и джипов – явное преувеличение. «Москвич 412», был когда-то такой у Куликова, запросто одолел бы эти буераки, но…
Так, размышляя о плюсах и минусах отечественного автопрома, Куликов добрел до дощечки с надписью «ул. Садовая». Дощечка была прибита к дереву, за которым действительно дорога ответвлялась вправо. Куликов с сожалением вспомнил об оставленной в машине, едва начатой двухлитровой бутыли Pepsi Light.
Жара стояла неимоверная. И это практически на лесной дороге! В гуще этой дикой зелени. От мысли, что творится сейчас на трассе, Куликов аж передернулся. Фуражка в качестве веера почти не помогала. Близлежащие кусты дрожали, подернутые тепловым маревом. Вблизи чернел низкий, но довольно широкий пень с классическим ощепом, торчавшим вверх, как спинка кресла. Пень звал Куликова, приглашал его спрятаться, укрыться от зноя, пронизывающего листву, под низкий балдахин гигантского лопуха, выросшего здесь так кстати. Откуда-то из глубины сознания слышался Куликову слабый голос, повторяющий как заезженная пластинка: «… не садись на пенек… не садись на пенек…».
А Куликов сел! Да так ему стало хорошо. Такая живительная прохлада шла от лопуха, словно от сплит-системы. Он даже не потянулся за скользнувшими на траву папкой с бумагами и мобильным телефоном. Так ему было хорошо. Так комфортно уперся ощеп в поясницу полицейского, нажал куда надо так, что расслабился Куликов, в сон его потянуло… Но усилием воли привел он себя в чувство, глубоко вздохнул, резко выдохнул, огляделся как будто бы не своими глазами и заметил перемену в освещении. Солнце уже вроде бы не так сильно палило. Отсюда не было видно, но, скорее всего, облака набежали. Более того, прохладой потянуло так ощутимо, знаете ли.
– Вот и ладушки, – вслух сказал полицейский, убежденный в том, что ни одна живая душа его не слышит.
Садовая улица чудила как могла. Мало того, что Куликову не встретилась еще ни одна обжитая дача, дорога стала так петлять, словно «серпантин» какой! Дорога становилась все уже, на ней следы колеи стали почти неразличимы, а громадные, с узловатыми стволами деревья опускали свои тяжелые ветви все ниже и ниже. Более того, Куликов отметил, что листья на деревьях в этом месте как-то измельчали, что ли. Совсем потемнело, вдали, будто бочки железные раскатились, длинно пророкотал гром.
Не успел Куликов порадоваться возможному долгожданному дождю, как впереди вдруг открылось свободное от леса пространство, отгороженное от дороги крепким, стилизованным под плетень, забором. Самое интересное, что и дорога-то никуда дальше не вела, и Куликов понял – он у цели.