Меня разбудил запах речной тины. И еще что-то шевелилось в волосах… Фу, какая гадость! В душ, в душ!
Правда, в коммуналке он был занят. Впрочем, как всегда.
Тяжело вздохнув, я прошла на крошечную кухоньку. За столом, аккуратно застеленном клетчатой клеёночкой, сидел Илька, пил чай из узбекской пиалы и закусывал сушеным урюком. Эстет.
– Выглядишь великолепно, – восторженно выдохнул Илька и тут же заржал. Сам пошутил, сам посмеялся.
– Отвали, – буркнула я, сунула голову под кран на кухне и пустила воду.
Загудели трубы. Запах тины от моих волос стал еще сильнее.
– Ты что, свою цацку на дне морском искала? Неуспешно, раз сюда притащилась среди ночи, – сказал Илька, шумно прихлебывая из чашки.
– Ты, как всегда, делаешь правильные выводы. И в кого ты такой умный?
Илька довольно погладил себя по давно не стриженной голове.
– В дедулечку своего, конечно. Еще в Цукерберга, Маска, Альберта Эйнштейна…
– Я вчера чудом спаслась, – перебила я, заматывая голову в полотенце, – меня едва не поймали.
Илька равнодушно дернул плечом.
– Тогда ищи свой амулет быстрее. Пока контурники тебя видят, так и будут преследовать.
– Да не могу я! Эта проклятая цацка все время перемещается! Сил моих на это уже нет. Илька, я вот на таком волосочке была, понимаешь? Мне пришлось в реку скакать с парапета, чтобы спастись, и раскидывать карты. Чуть нос себе не отморозила!
– Ну вот, истерика. Здравствуйте, давно не ждали. На-ка вот, чаю попей.
Илька поднялся из-за стола, едва не задевая лампочку головой, достал заварочку, вторую пиалу, с тяжким вздохом открыл шоколадку.
– Ешь.
И я ела шоколад и плакала, и тряслась, и сморкалась в новый Илькин платок, и снова ела шоколад. Откат был привычным, но от этого не менее травматичным.
Когда чай был допит, меня, наконец, отпустило.
– Маринка, успокоилась? Время. Тебе пора уходить через… ща… через семнадцать минут. Собирайся, – спокойно сказал Илька. И я послушно пошла собираться. Хорошо хоть, что душ освободился.
..Илька провожал меня у дверей. Он всех всегда провожает. Высокий, худой, как скрепка, он висел в дверях и желал мне удачи.
– Переживи как-нибудь следующие двенадцать часов и приходи живая и здоровая, – сказал он. – Я булки с маком буду печь, постарайся на них успеть.
– Ничего не обещаю, – сказала я и махнула ему рукой. – Спасибо.
Я вышла из незапертой квартиры и грустно посмотрела на дверь. Черный, обшарпанный дермантин, провод срезанного замка, здоровенная жирная цифра 44, кривовато написанная белой краской. Дверь, за которой мне безопасно и спокойно, но я не могу проводить в этом месте больше двенадцати часов в сутки. Потому что иначе меня найдут. И Илю найдут. И других тоже, и тогда не будет больше в Питере места, где можно будет отдохнуть и набраться сил для следующих двенадцати часов. Не будет места для таких бедолаг, как я.
Я спустилась на два пролета вниз, уселась на подоконник на лестничной площадке, достала из рюкзака карты. Колоды у меня тают как снег на солнце. Две-три в день уходят, приходится коробками оптовыми заказывать. А все потому, что в последнее время те, кому я нужна, как с цепи сорвались. И времени у меня очень, очень мало.
Мне нужно найти амулет во что бы то ни стало. Иначе совсем скоро меня поймают. Поймают и убьют.
И я медленно принялась тасовать колоду. Если делать это плавно и переходить «на полное зрение», как это называют другие ведьмы, то холодно почти не будет. Это вчера вечером мне пришлось предсказывать будущее за полминуты, тогда как на обряд предсказания требуется не меньше десяти минут. Но я справилась, хоть чуть и не закоченела.
Сейчас же карты послушно скользили в моей теплой, ничуть не замерзшей руке, а я думала о том, что меня ждет. А потом я закрыла глаза, перемещаясь туда, где мир для меня всегда виден без загадок и тайн, таким, какой он есть на самом деле.
Первым на белую пластмассу подоконника выпал алый король червей. Эта карта вот уже два года всегда идет первой, потому что вот уже два года цель у меня только одна: найти свою защиту, чтобы жить как нормальный человек. Чтобы вернуться в то время, когда я еще была беспечной девчонкой с косичками, выбирающей не крепкие берцы и немаркую одежду, а босоножки и платьица.
Следующая карта – семерка бубен. Так. Так. Это уже очень хорошо. Значит, меня не преследуют и в ближайшие три часа не собираются убивать. И мне ничего не грозит. Посмотрим… Карта послушно расплылась перед моим «полным зрением», растеклась разноцветной дымкой. Дымка крутанулась в воздухе раз, другой и превратилась в миниатюру одного питерского дома. Очень хорошо знакомого мне, да и любому питерцу, дома – дома «на курьих ножках» на Новосмоленской набережной. Номер… Номер 6? 8? Все, вижу, восемь. И еще цифра 18. Номер квартиры? Так, это совсем хорошо. Так ярко я видела местоположение своего амулета только один раз. Тогда вторая карта показала мне амулет в метро, даже время и станцию показала, но последняя, пиковая карта ясненько сказала мне, что если я туда сунусь, то ничего хорошего меня ждет.
Поэтому третья карта, выложенная мной на подоконник, была решающей. Если будут пики, то надо бежать. Если трефы, то можно попытаться рискнуть, в зависимости от того, какая именно будет карта. Если после семерки, то и пытаться не стоит.
На подоконник легла семерка! Только не крести, а черви! Стопроцентный результат! Я сегодня! Наконец! Найду этот клятый амулет!
Счастье!
Я сгребла карты в кучу, радостно прогрохотала по ступенькам новыми берцами, которые пришлось надеть на смену промокшим и расклеившимся кроссовкам. Бегом, вперед! На Новосмоленскую набережную! Я не могла поверить в свою удачу, но рефлексировать некогда вообще-то.
Так что вперед! Я совсем скоро буду жить как нормальный человек! Какое же это счастье!
***
– Да, девчонка не промах. Даже жалко, что такой талант пропадет.
Молодая женщина в модном брючном костюме докрасила один глаз и принялась за второй. Макияж был хоть и броским и сложным, но привычным. Контурникам нужно уметь прятаться, а на фоне макияжа необычная радужка глаз не так уж и сильно выделяется. Подумаешь, цветные линзы, привычное дело. Ну, так думали те, кто ловил прямой взгляд контурников.
Глаза у них и правда были очень необычные. Словно бы все цвета собрали в одном месте, но не смешали, а рассредоточили крапинками по всей радужке. Чем больше дар, тем ярче цвета, да и черный четкий контур по краям радужки тоже привлекал внимание.
Женщина, которая красилась, была очень красивой, и глаза ее были очень яркими, но в сочетании с макияжем они словно бы маскировались, притухали, один цвет выделялся чуть ярче остальных и в целом не было ощущения чего-то неправильного, противоестественного.
– За нее награду увеличили, – сказала другая девушка, в коктейльном голубом платье и с серьгами такими длинными, что они почти касались ключиц.
– Мда? И на сколько? – мурлыкнула женщина, рисуя аккуратную стрелку на веке.
– До семнадцати золота, – ответила девушка с серьгами.
– Ого! – удивленно приподняла бровь женщина, на миг отрываясь от макияжа.
– За нее вроде как дядя Коля взялся. И Алим. Еще там кто-то. За девчонкой охота по всем фронтам, не считая наших.
– Даже так… ладно, ладно. Аллочка, принеси из холодильника «Перье». Высокий стакан, один лед, ломтик лимона, только тонкий. И одно протеиновое печенье… ммм… с бананом. Надо пообедать перед тем, как красить губы.
– Да, Ирина Сергеевна, – послушно кивнула Аллочка, от чего ее длиннющие сережки, похожие на новогодний елочный дождик, звякнули.
Ирина Сергеевна (для друзей тоже Ирина Сергеевна, потому что друзей у этой женщины сроду не водилось) посмотрела на себя зеркало, прищурилась, переходя на свое привычное зрение, в мир контуров.
Да. И тут она тоже сногсшибательна. Ее собственный контур был ярким, четким, не расслаивался, как у многих. Двадцать сантиметров от тела – это много. Намного больше, чем у остальных.
У обычных людей контуров – замкнутых линий энергии – почти не было. У людей одаренных, у музыкантов, актеров, художников и прочих талантов контуры были обычно светлыми, размытыми. У ведьм, ведаков и всех других одаренных в этом смысле – черные, но часто нечеткие, размытые. Они или повторяли контуры тела, или немного выходили за его пределы, почти всегда едва ли на три-пять сантиметров.
А у той девчонки, по слухам, контуры на два метра. Сильна… И деньги, боже! Такие деньги! Семнадцать золота – это собственный бизнес-джет с личным стюардом с главного разворота мужского журнала «Плеймэн», особняк в Рио, автопарк с кабриолетами, вся новая коллекция «Картье» и «Шанель» на сдачу. Это пропуск в тот мир, в котором возможно все и даже немного больше. И это энергия в чистом виде, которая может очень многое. Это власть. Сила.
Ирина Сергеевна вздохнула. Ввязаться очень хотелось. Даже так: было почти необходимо. Жаль только, что дядя Коля взялся, его Ирина Сергеевна побаивалась. Его все побаивались, честно говоря. А Алима и к черту послать можно. Слабак.
– Аллочка, а кто заказчик на девчушку? Не в курсе?
Аллочка, наливая воду в высокий бокал из бутылки, помотала головой. Снова звякнули сережки.
– Нет, Ирина Сергеевна, не знаю. Узнать это для вас?
– Нет, не надо. Сегодня на приеме сама узнаю. А после приема надо бы съездить к дяде Коле.
– Вы уверены?
– Если дядя Коля взялся всерьез, то мне надо хорошенько все взвесить. Дело такое, серьезное.
– Брезгуете?
Ирина Сергеевна повернулась к Аллочке и дернула красивым плечиком.
– А кто – нет? Дядей Колей все брезгуют.
– А Алиму будем наносить визит?
– Еще чего не хватало! Этот молокосос собственный член в штанах не найдет, потому что дурак и не знает, что такое ширинка. Привык в своих горах лопухами прикрываться.
Аллочка улыбнулась. Ей нравилось, как начальница порой проезжалась по тем, кто ее раздражал. Но не нравилось, что в той же манере периодически доставалось и ей. Ирина Сергеевна со своим змеиным характером и таким же языком не сдерживалась, когда это было не нужно. Но промолчать в нужный момент она умела. Умная она была женщина.