За прошедшую ночь аккуратные рощи парка Семи фонтанов были превращены в дикие, но прекрасные заросли, навевающие мысль о дальних островах. Раскидистые кроны высоких кипарисов оплели цветочные гирлянды, на аллеях меж темно-зеленых кустов лавра появились кадки с абрикосами и вишней, цветущими поздним цветом. Парковые садоводы, соревнуясь в своем искусстве, выстригли из вечнозеленого самшита диковинных зверей и птиц, а раскидистые каштаны обильно посыпали цветной пудрой; при малейшем дуновении ветра пудра осыпалась на землю, из-за чего проходить под каштанами стало губительным для платья и прически. То тут, то там безо всякой симметрии красовались кадки с кустарниками кизила и скумпии, из-за чего знатные особы путали привычные аллеи и блуждали по парку, волоча длинные подолы праздничных нарядов по дорожкам, припорошенным цветной пудрой.
Прячась от припекающего солнца под кронами деревьев и в беседках, степенные аристократы обсуждали политику Сената; их неженатые сыновья околачивались поблизости и приглядывались к молоденьким девушкам на выданье – те мило краснели, поправляя уложенные в сложные прически волосы. Мамаши ревностно следили за соблюдением пристойностей. Малолетние отпрыски знатных семейств настороженно косились то друг на друга, то на сладости, не решаясь к ним прикоснуться.
Дижимиус Вэй, кивая в ответ на приветствия, с гордостью посматривал на жену. Айстриль была истинной дочерью своего клана; все лучшее, чем славились ванды, собралось в ней: светлые пышные волосы, белоснежная кожа, синие глаза и хрупкая нежность, подобная цветку фиалки. Красота западного народа была известна в Эндросе так же хорошо, как и его непокорность. Среди присоединенных к республике народов лишь ванды помнили времена прежней свободы; по этой причине три из двенадцати легионов Эндроса были расквартированы на западе. Ванды называли свою землю Руг-Ванд, «Озерный край», и были уверены, что красивей места нет на свете. В Эндросе же земли вандов презрительно величали «Вдовьим краем». Кто-то говорил, что это прозвище появилось после огромных потерь, которые понесли ванды во время последнего восстания. По другой версии, причина была в соли: по закону вдове легионера Эндроса полагался ежемесячный продуктовый паек, в который входила соль, добытая в землях Руг-Ванд.
В молодой женщине, что гордо шествовала сейчас по парку, не осталось ничего от перепуганной девчушки, приехавшей в Эндрос много лет назад уже женой, по доверенности выданной замуж за обнищавшего, но амбициозного аристократа. Привыкшая к положению дочери вождя клана, всеобщей любимицы-вейды, как звали ванды своих дочерей, в Эндросе Айстриль вдруг оказалась плебейкой из дальней колонии. Ее необычная красота только подливала масла в огонь. Старый город волновался пересудами, приглядываясь к новоиспеченной госпоже Вэй, но так и не сумел обнаружить в ней изъяна. Привередливые мужи одобрили ее красоту, благородные матроны оценили покладистый нрав, а жрецам пришлось по нраву ее непритворное благочестие. Все были довольны Айстриль – а что думала о них юная вандка, так и осталось тайной.
Прошли годы – и вот Айстриль Вэй, признанная жемчужина Старого города, со спокойной улыбкой представляла друзьям свою старшую дочь. Быстро устав от наигранных церемоний, Дижимиус высмотрел в толпе знакомые лица и раскланялся с женой. Стоило ему уйти, как Айстриль тут же окружила стайка разодетых в пух и прах дам.
– Моя старшая дочь, Сайарадил, – мелодично прожурчала мама.
– Она прелесть, дорогая! – в голос восхитились матроны.
Началась непринужденная беседа, которая вовсе не мешала дамам искоса разглядывать Сайарадил. Еще совсем недавно счастливая, девочка отчего-то опускала голову все ниже. Ей только казалось – или все эти аристократки, такие красивые и уверенные в себе, смотрели на нее с плохо скрытой насмешкой?
– Я могу подойти к воде, мама? – сдавленно спросила Сая, кивая на ближайший фонтан.
– Иди, милая, – разрешила Айстриль. – Юный Фергус, несомненно, составит тебе компанию!
Мамаша Фергуса радостно закивала, ловкой рукой выуживая своего сына из стайки подростков, стоявших неподалеку. Толстенький кучерявый Фергус, которому мелкие складки тоги не добавляли ни роста, ни изящества, глянул на Саю тоскливо, но все же степенно предложил руку. Обе матери проводили их прищуренными взглядами, прикидывая, может ли из этого что-нибудь получиться.
Сайарадил, опираясь на руку внезапного кавалера, была напряжена как струна. Коварный мамин ход открыл ей глаза. Девочка вдруг с ясностью увидела себя, идущую по убранному цветами залу: красное свадебное покрывало путается в ногах, со всех сторон слышится шепот, счастливое и мокрое от слез лицо матери мелькает сбоку – а где-то впереди ее поджидает такой вот Фергус, облаченный в нелепый наряд… Сая споткнулась и в ужасе посмотрела на своего спутника. Тот, ни слова не говоря, показал глазами: ты – вправо, я – влево! Облегченно вздохнув, Сайарадил вежливо улыбнулась и поспешила подальше от возможного супруга.
Парк был полон знатных особ. Сая скользила среди них, старательно улыбаясь. Аристократы улыбались в ответ, безошибочно угадывая, чей перед ними ребенок. Один из сенаторов даже не преминул спросить:
– Где ваш отец, дитя?
– В той стороне, сенатор Торм, – мило улыбнулась Сая, наугад кивая куда-то вправо.
Тормы, второе по величине семейство из рода Валлардов, не первое столетие пыталось отобрать у Вэй право на родовые кольца. Своего дальнего родственника Тодуса Торма Дижимиус считал личным врагом; его имя в доме Вэй поминали так часто, что оно стало нарицательным.
Оглядевшись, Сайарадил заметила скрывшихся в беседке дам. Это были подруги ее мамы: Сая часто видела их дома с верхней террасы. Столько лет она смотрела на них издали, а теперь может с ними поговорить! Подобравшись ближе, девочка затаилась за разросшимся кустом барбариса, выжидая удачный момент.
– Этот год богат на новые лица, – говорили дамы меж собой.
– Истинная правда, – поддакнула Кирайна Торм, младшая сестра уже упомянутого сенатора и старая дева – в двадцать два года оставаться незамужней! – Вы заметили, какие зубы у младшей дочери Дегоя? Торчат вперед точь-в-точь как у Дегоя-старика!
– Ммм, милочки, а что вы скажете про девочек Ромилы? – широко улыбнувшись, спросила Рирда Форлар, высокая и стройная, как кипарис. – Близняшки – чудо, но орлиные носы – это уже слишком!
– Ну а что же девочка Вэй? – перебила ее Форлица Терокс, хорошенькая шатенка с прищуренными глазами.
Девочка Вэй? Ведь это про нее! От волнения Сая подалась вперед.
– Полное разочарование, – поморщилась Кирайна.
– Я бы не была так строга, – возразила ей Рирда. – Девочка дурна, но драгоценные камни оживят бледное личико, а уж этого добра в семействе Вэй предостаточно.
– Малышке просто не повезло, – ехидно вставила Форлица. – Ей приходится выдерживать сравнение с самой Айстриль!
– Но выглядит она лишь как неудачная копия красавицы-матери, – категорично заявила Кирайна.
Остальные согласно закивали. Девочка смотрела на них сквозь ветви барбариса, но от навернувшихся на глаза слез ничего не видела.
– Госпоже нехорошо? – в полный голос спросил мальчишка-слуга, откуда ни возьмись выросший перед ней.
Сая шикнула на него, но стоявшие поблизости дамы уже обернулись на голоса. Не зная, как себя вести дальше, девочка улыбнулась, но ее робкую попытку сгладить конфуз благородные дамы не поддержали. Оставалось только позорное бегство… Сайарадил обернулась, но от резкого движения подол туники обмотался вокруг ее ног так, что девочка, неуклюже взмахнув руками, упала на землю. Позади раздался смешок. Подняв голову, Сая встретилась глазами с Кирайной Торм, усмехающейся в кулачок; остальные смотрели на нее с той же нескрываемой насмешкой. Жаркая волна обдала щеки Сайарадил. Она поднялась на ноги и, не утруждая себя более приличиями, бросилась прочь от этого места. Дотошный мальчишка последовал за ней.
– Наряд совсем плох, весь в пыли! – причитал он. – Сообщить сопровождению госпожи?
– Оставь меня в покое! – остановившись, со злостью выкрикнула Сая.
Но мальчик таращился на нее такими ясными глазами, что стало понятно – просто так он не уйдет.
– Принеси-ка мне… лимонного шербета! – повелела девочка как можно уверенней.
Слуга умчался выполнять приказ, а Сая быстро скользнула в пеструю толпу. Она огибала взрослых, заставляя себя улыбаться, прошла мимо фокусников и дрессированных обезьянок, даже не взглянув на них. Толпа стала редеть, в воздухе едва уловимо потянула тиной; Сая вышла на пустынную набережную реки и свернула к беседке, стоявшей у самой воды. Кусты розмарина обступали ее плотным полукругом, даря возможность вообразить, что не существует ни парка, ни разодетой толпы, ни гадких сплетен… Сайарадил казалось, будто весь мир рухнул в одночасье. Как можно было так глупо опозориться в первый же день своей новой жизни?!
По мутной воде, гонимые легким ветерком, плыли цветочные корзины, пущенные по реке в честь праздника. Одна из них подплыла совсем близко к берегу. Сайарадил грустно улыбнулась; она всегда мечтала посидеть вот так у воды, полюбоваться игрой света на зеркальной глади и, может, еще раз послушать легенду об основании Эндроса, которую кормилица рассказывала ей на ночь…
…В эпоху до Объединения, когда еще приносились человеческие жертвы, на огромной равнине царило безвластие. Восточные горы и степи населяли воинственные народы, совершавшие набеги на соседей и облагающие их данью. Северные леса наполняли варвары; глухая чаща надежно укрывала их от захватчиков – только Великое небо ведало, что творилось там, под сенью деревьев. Людей запада от врагов надежно скрывала густая сеть рек и озер, которыми изобиловал их край. Южане, жившие на краю Великой пустыни, были вынуждены бороться за плодородные земли. Жизни людей были наполнены страхом, а вожди не хотели менять что-либо, потому что война была для них смыслом существования.
Но была в те далекие времена и другая сила, не знавшая себе равных – стихийная магия…
Здесь кормилица всегда добавляла, что стихийной магии не существует, и это всего лишь старая сказка – но кто из детей верит мудрым нянькам больше, чем глупым сказкам?
Каждому известно, что в начале времен – продолжала кормилица – Небо взяло в жены Землю и вложило в нее семя жизни; согретое Солнцем, напоенное Водой, семя дало плод – так зародилась человеческая жизнь. Людской род встал во главе всего живого, и Великое небо выбрало среди всех людей тех, кому суждено было стать наставниками и защитниками самой жизни. Так появились стихийные маги, первые из магов в истории Обозримых земель.
Время шло; чистая вера в Великое небо и Вечное солнце стали культами, а стихийные маги – не щитами, а клинками своих народов. Кипели реки и дрожала земля – маги решали, которая из стихий сильнее, и не могли решить, потому что их силы были равны. Так продолжалось, пока однажды не появились те, кто решил положить вражде конец.
Четыре мага от сильнейших народов – назаров с востока, кмехов с юга, вандов с запада и моах с севера – вступили в союз. Вскоре у них появились последователи; сообща им удалось остановить войну. Слава тех четверых была безгранична. Они основали новое учение, стали первыми жрецами в истории и собирались объединить все народы Обозримых земель в единое царство. К несчастью, врагов у них было не меньше, чем последователей. Вновь собрались войска, вновь начались битвы. В одном из таких сражений четверо первожрецов пали; тела их были сброшены в реку – ту самую, возле которой сейчас сидела Сайарадил. Двенадцать самых преданных учеников отыскали останки своих учителей в устье реки, которая с тех пор зовется Лиук, что на первоязыке значит «память». Великих магов было решено захоронить в едином саркофаге – ведь еще при жизни они считали друг друга братьями. Саркофаг установили на берегу реки, и вскоре здесь стали происходить чудеса: больные исцелялись, вопрошающие получали озарения, умалишенные приходили в себя. Так саркофаг-могила стал священным Саркофагом, к которому потянулись страждущие со всех уголков Обозримых земель. Ученики жрецов возвели рядом с Саркофагом храм, впоследствии ставший Первохрамом, а вокруг – двенадцать белых башен, в которых они жили и продолжали обучать уже своих учеников. Так появился Старый город и двенадцать родов-основателей, положивших начало истории великого города, названного Эндрос, что значит «новый рассвет».
К слову сказать, одним из тех двенадцати учеников был юноша по имени Валлард; одни источники утверждали, что он умел исцелять, другие называли его телепатом. В те времена жрецы еще могли создавать семьи, и у Валларда было одиннадцать детей. От них и пошел славный род Валлардов, наследница которого спустя тысячу лет мечтательно глазела на воды реки Лиук. В преклонном возрасте Валлард отрекся от мирских радостей, принял имя Аргус и остаток жизни провел при Первохраме. Белая башня, которая была когда-то его домом, спустя несколько столетий стала Академией наук…
Про Валларда, как и про всех основателей Эндроса, было сложено множество удивительных легенд, которые никто уже не воспринимал всерьез. Жаль только, что роды-основатели изжили себя как маги – известно ведь, если на протяжении четырех поколений в роду не рождается одаренное дитя, то магия утрачивается навсегда.
И все-таки мысль о том, что в ее роду, пусть и тысячу лет назад, но были маги, грела сердце маленькой Сайарадил…
– Госпожа! – раздался вдруг знакомый голос, и меж ветвей розмарина показалась вездесущая физиономия. – Ваш шербет!
Сая замахала руками, но внимание ее вдруг привлекла процессия, движущаяся по набережной.
– Неужели жрецы? – охнула девочка.
Они были так похожи друг на друга: длинные синие туники, ниспадающие с плеч плащи с глубокими капюшонами и белые маски с узкими прорезями для глаз. Сайарадил зачарованно глядела на жрецов, которых видела первый раз в жизни. Воспользовавшись тем, что госпожа отвлеклась, мальчонка всучил ей в руки запотевший стакан, и Сая рассеянно сделала глоток. Жрецы остановились у небольшого причала: десять из них несли большой поднос, оперев его на плечо и поддерживая руками; еще двое шли во главе процессии, напевая что-то вполголоса.
– Что это за обряд? – жадно спросила Сая.
Слуга с готовностью затараторил:
– Часть праздника, госпожа! Милостивые жрецы приносят жертву.
Сая поперхнулась шербетом и поспешно отвернулась.
– Это малая жертва, – пояснил мальчик. – Не кровавая, нет-нет! Здесь же не дикие земли… Подойдем ближе, если есть охота.
Сая вышла из беседки и, пройдя вперед, разглядела, что на подносе горкой сложены фрукты и овощи, а также горсти зерна.
Жрецы между тем прошли по причалу и стали плавно спускать поднос на воду.
– Деревянное ложе, – объяснял ее спутник. – Дары природы с прошлого года, малая жертва реке! Дождь для полей просят.
– Они хотят высыпать все это в реку? – удивилась Сая.
Мальчик замотал головой.
– Жертву пустят по реке. Если вода останется спокойна – быть урожаю, а если разгневается – значит, быть засухе.
– Как же узнать, что вода гневается?
– Она заберет жертву на дно!
– Вот оно что… И как часто у нас тонут деревянные ложа? – сдвинула светлые брови Сая, глядя, как бодро скользит по воде малая жертва.
Она начала понимать, почему отец так скептически отзывался о Первохраме.
Жрецы затянули веселый распев – видимо, в честь того, что засухи в этом году не будет. Люди на набережной разулыбались, а Сайарадил ощутила жгучее разочарование. Неужели это и есть великая магия Эндроса?.. Жрецы продолжали петь, вперившись взглядом в уплывающий поднос, и только один из них смотрел в сторону. Этот жрец выглядел иначе: на нем был не аккуратный синий, а мешковатый серый балахон… Внезапно он обернулся; из-под капюшона глянуло знакомое бледное лицо.