Князь проснулся от птичьего гама. Он полежал какое-то время с закрытыми глазами, прислушиваясь к радостному щебетанию птиц. Открыв глаза, он увидел, что его опочивальня была наполнена нежным солнечным светом. Василий Дмитриевич понял, что пришел конец почти полумесячному осеннему стоянию в середине июня. Как бы то ни было, прошедшая погода действовала на настроение. Да и, сказать, здоровьишко тоже начинало пошаливать. Давило в груди, ломило в спине. Что ни делали лекари, а избавиться полностью от недомогания он не мог.
И вот появилось солнце. Ему, может быть, показалось, но он почувствовал себя гораздо лучше. Полежав какое-то время, решительно сбросил с себя пуховый покров и опустил ноги на пол. Прошлепав до окна, открыл его и в опочивальню ворвался мягкий, освежающий воздух. Василий Дмитриевич вдохнул его полной грудью, высунул в окно голову. Ветерок растрепал его волосы. Он отчего-то рассмеялся и, отойдя от окна, облачился в легкую одежду и широким шагом направился к двери. Спустившись по скрипучей лестнице на первый этаж, вдохнул доносившийся с поварни аппетитный запах стряпающихся блинов, вышел на крыльцо.
Двор был пуст. Только петух, невесть откуда попавший на него, копался в конском дерьме, которое не успели убрать слуги. Дверь скрипнула, князь оглянулся и увидел на пороге княжича.
– А ты че, Василь, таку рань поднялся? А где твой дядитко?
После загадочной смерти старшего сына Ивана семья великого князя Московского пуще своих глаз берегла мальчонку. Наследник появился не сразу. Сколько было тревог, что великое княжение может попасть в другую семью. И когда появился Василий, к нему сразу приставили Михайла, старого воина и в то же время человека, умеющего ладить со всеми. У того самого было детей больше десятка, и он хорошо знал их повадки. Вот поэтому князь с княгиней остановились на нем. Михайло, любящий детей, не возражал сменить меч на нянькины заботы. Но главной его заботой была охрана мальца от всяких непредвиденных обстоятельств. А он был человеком, который мог постоять не только за себя.
А тут такое. Но… беспокойство было напрасным. Михайло появился следом. Не обращая внимания на князя, Михайло строго посмотрел на мальца.
– Княжич, не балуй! – внушительным голосом сказал он.
– На речку хочу, – капризно ответил мальчик.
Михайло вопросительно посмотрел на князя.
– На речку. Ну че, пойдем, только завтра, пущай река очистится, – согласился князь и добавил: – Возьмем Юрьевых детей. Те веселей будет.
Сын как-то по-взрослому посмотрел на отца, потом на дядьку.
– Ладно, пойду пожубрю, – деловито сказал княжич.
Князь не понял и посмотрел на Михаила.
– Да ето он сказал: пойду, мол, пожую, – ответил тот и пояснил: – Боярин Албердин научил. С Севера привез.
Василий Дмитриевич в свое время направил покорять Двинскую землю воеводу Албердина. Дела шли у того хорошо. Редко навещал Московию, он успел подружиться с Василием-младшим, который очень просился, чтобы тот взял его с собой. Ему хотелось повоевать по-настоящему. Андрей, смеясь, говорил, показывая на отца:
– У его просись. А я хоть щас.
Но Василий-старший был непреклонен:
– Еще навоююся, – говаривал он.
Дружба Андрея с Василием радовала князя.
На завтра, обещая выполнить сказанное, великий князь пополудновав, ничего не сказав Софье, пошел к Юрию. Давненько он не открывал двери в эти хоромы. Ворота были приоткрыты. Великий князь чуть раздвинул створки и вошел во двор. Он был пустынен, только в дальнем углу несколько мужиков собрались около колымаги.
Василий Дмитриевич не торопясь поднялся по высокому крыльцу и открыл двери. Переступив порог, он попал в сени. Окна там были остеклены наполовину, а где кончались они, видна была дверь. Зимой, видать, там хранилось кое-что из съестных припасов. И пахло свежим, еще не выветрившимся, лесом. Василий понял, что построены они были после последнего пожара. «Однако давненько я здесь не бывал», – подумал князь, открывая очередную дверь в проход.
Имея двухстороннюю застройку, они были слабо освещены несколькими свечами. И все же князь вспомнил, где была рабочая комната его брата Юрия. Он дверью не ошибся. Открыв ее, он увидел сидящего за столом и читающего какое-то послание брата. Тот так зачитался, что не услышал вошедшего. Когда князь подошел почти к столу и спросил наугад пришедшие слова:
– И че пишет Свидригайло?
Юрий как-то машинально, не глядя на вошедшего, ответил:
– Да ничего особенного. Вот только…
И, почувствовав на себе взгляд, поднял голову. Перед ним стоял его старший братец. Василий увидел, как тот переменился в лице, и попытался скорее спрятать бумагу в стол. Но то ли ящик перекосился, то ли что-то попало, но ящик не открылся, и Юрий со злостью дернул его. Бросив туда письмо, он резким движением, словно боясь, чтобы бумагу не перехватил старший брательник, с грохотом закрыл его.
Василий, спокойно садясь в кресло, стоявшее сбоку стола, закинув ногу на ногу, заговорил первым:
– Я пришел, братец, звать тя и твое семейство выехать на речку. Уж больно хочет туда мой сын Василий. Забирай и ты своих, пущай детки побултыхаются в речке. Да и полезно им вместе побыть: братья все же.
– Ето ты, великий князь, верно сказал: «Братья». Вот только жисть у них будет разной…
Он явно что-то не договорил, но намек и без того был ясен. Василий понял: «Юрий до сих пор не успокоился, насчет кресла великого князя. Да, жаль его, но че делать, такова судьба. Тяжело ломать старые устои. Но… пора. Чего они дали: постоянные войны, бессмысленную гибель людей, нищету, порабощение… Да-а, не успокаивается братец!» – Все это промелькнуло в голове князя в одно мгновение. «Но надо пробывать как-то срастаться… може… получится».
– Давай не будем заглядывать так далеко, – проговорил Василий, явно давая понять, что его намек понял, – как сложится все дальше, одному Богу известно. Вон, у Симеона, их шестеро было, а кто остался? Никто, – сам ответил Василий, – поэтому давай не будем наперед батьки в пекло лесть. Жизнь сама покажет че, как. А щас по-родственному пущай детишки побесятся. Да и я хочу молодость вспомнить. С бредишком походить. Помнишь, как мы в детстве щук ловили?
Юрий улыбнулся. Да, тогда беззаботная была жизнь. Никто из них не думал о власти…
– Ладноть, – произнес Юрий, – велю собираться.
– Вот и хорошо, дорогой братец, – Василий ударил себя по коленям, – попробуем ушицы с дымком.
– Попробуем, – ответил Юрий, поднимаясь и запирая ящик стола.
Место было выбрано прекрасное. Пологий песчаный берег незаметно сменился широкой поляной, забитой цветами, которые давали медовый дух, обилие разных других приятных запахов, делая воздух пьянящим. Жены выпорхнули из колясок и бросились рвать цветы и плести сказочные венки. Князья ловко, как бывалые рыбаки, распутывали бредень, прихваченный Василием. Стража заготавливала дрова, раскладывала костер для варки будущего улова.
И вот два братца в одних подштанниках, ежась, заходят в воду.
– Ты, Юрий, иди берегом, а я пойду глубиной, – говорит Василий, поднимая с земли за палку часть бредня.
И они побрели вдоль берега.
– Вон у тех кустов выходим! – зайдя по шею в воду, орет Василий. – А ты лезь под кусты, под кусты, – командует он.
Вдруг князь Василий исчезает в воду с головой. На берегу все замирают. Но он исчезает на одно мгновение. Вот показалась его макушка, а затем вся голова. Он что-то восторженно орет, крутит головой и свободной рукой обтирает лицо.
Но пора поворачивать на берег. Что-то тяжеловат бредень. «Бревно, что ли, попало?» – думает Василий, надрывая силы, чтобы его тащить. Юрий лезет под самые царапающиеся кусты. И ему тяжело. Впору кричать о помощи. Но терпит. Зачем кому-то показывать свою слабость. Вот и берег. Что есть сил тянут они раздутый бредень. Еще трудно понять, что там. Набившаяся трава не дает возможности разглядеть. Но как рыба шевелится, чувствуется, что улов будет богатым. Так оно и вышло. Оттащив бредень от воды на безопасное расстояние, они, тяжело дыша, побросали свои палки.
Стража бросилась на помощь. Они набрали несколько ведерных шаек разнообразной рыбы. Желание поскорее отведать заветной ухи заставило позвать на помощь жен князей. Те, побросав недоплетенные венки, начали, натыкаясь с непривычки на острие плавников, помогать кухаркам чистить рыбу, наполняя воздух веселыми охами, ахами, вызывая смех у мужиков.
Василий, переодевшись в мягкую холщевую рубаху и портки, стал наблюдать за ребятишками, которые из песка строили какие-то избы. Командовал всей детской стройкой Василий Косой, старший сын Юрия. А название «косой» он получил за свой левый глаз, который у него немного косил.
– Не тута дорогу делай! – кричит он кому-то.
– Нет, тута! – упрямо отвечает детский писклявый голосок.
Это Василий.
– Косой правильно говорит, – поддерживает брата Дмитрий по прозвищу Шемяка.
Скорее всего, так его назвали от слова «шмяка» – кто быстро ест. В раннем детстве он отличался этим. Это слово незаметно и перешло в Шемяку. Младшенький у Юрия сынок, тоже Дмитрий, но для отличия его звали «Красный», по его почему-то всегда красному лицу. Тот играл в сторонке, ему было пять лет.
Стройка кончилось тем, что Косой поломал все избы и с криком «Пошли купаться!» побежал к реке. Василий со слезами на глазах, ему так было жалко свое строение, тоже решил не отставать. Оказавшись в воде поблизости от Косого, тая на него обиду, он несколько раз обрызгал его водой.
– Ах ты, – подскочил к нему Косой, – да я тя… – Он схватил Василия за волосы и стал тыкать его головой в воду.
Не будь на берегу, не спускающего глаз с княжича, Михайло, трудно сказать, чем бы все кончилось. Тот, видя такое дело, прямо в одежонке бросился в воду. И оторвал руку Косого от головы Василия. Оттолкнув Косого, подхватил Василия на руки. Княжич раскашлялся, горлом пошла вода. Он достаточно ее нахлебался.
Юрий же, видя, как служка великого князя отшвырнул его детятко, подскочил к нему с плетью в руке. Ударить он не успел. Василий вырвал ее из рук брата и отшвырнул в сторону, сказав:
– Не дури!
Но сказано оно было таким тоном, что Юрию пришлось подчиниться. Наступило тягостное молчание. Василий, все понимая, попытался смягчить обстановку и голосом, словно ничего не произошло, сказал:
– Уха-то стынет! Пошли, братец!
Юрий тоже понимал, что в случившемся все же виноват его сын, а дядьке не оставалось ничего другого, чтобы спасти мальчонку… «Но все же почему так грубо! Он че, гордится, что прислуживает будущему великому князю?»
Видя, что Юрий нахмурился, Василий, продолжая играть роль миротворца, произнес:
– Да не обращай внимания. Дети… подерутся и тут жить помирятся. Пошли.
Юрий невольно подчинился.
Уха получилась отменная. Когда ее разлили по чашам, Василий подмигнул Юрию:
– Ну че, рыбак, нам полагатса?
Великий князь посмотрел на служку. Тот понимающе кивнул и, достав из сумы кубки и кубышку, принялся разливать брагу. Выпитое растворило появившуюся в душах неприязненность. После нескольких кубков братья даже стали обниматься. Но неосторожно брошенное Василием: «Так чего те писал Свидригайло?» – заставило Юрия мгновенно насторожиться, протрезветь.
– Да ничего, – уклончиво ответил тот, – я жить те говорил.
– Да, да, – добродушно проговорил Василий.
А в голове зародилась мысль: «Они о чем-то договариваются. Надо связаться с тестем», – решил он.
Но его тесть был занят другим. Ему не давала покоя мысль, что, если его единственная дочь не сможет стать сама королевой, то хотя бы была матерью короля. Эта надежда укреплялась с каждым днем, ибо у короля Ягайло не было детей. А Витовт уже установил довольно теплые отношения с аристократами, такими, как Болеслав Мазовецкий, Сигизмунд Чарторыйский, с Сандомежским, который имел на Ягайло незабываемую обиду из-за его обещания отдать в жены его сыну свою племянницу, но это сорвалось. Этим воспользовался ее отец, показывая вельможам всю несостоятельность Ягайлы.
Но внезапная смерть королевы Ядвиги и вторичная женитьба Ягайлы на Софье, дочери набиравшего силу князя Потоцкого, поломала все надежды Витовта иметь на троне своего внука. За два года их совместной жизни она принесла ему двух сыновей и была беременна в третий раз. Все это путало карты Витовту. Он был в отчаянии, ища и не находя из этого положения выхода. Корона, которая почти лежала в его руках, неожиданно «уплыла» в известном направлении.
Однажды, бросив очертевший ему Вильнувский замок, он задумал отдохнуть в милом ему Троцком замке. В одной из деревушек, когда проезжал мимо невзрачного дома, до его ушей донеслись душераздирающие женские крики. Тут-то перед его каретой упала на колени молодая женщина. Судя по ее виду, она была на сносях. За ней гнался полупьяный немолодой мужик. Когда его подвели к князю, он обвинил жену в измене.
– В молодости от меня дитев не было, а я уж стар. Откель они могут взяться щас? – орал он.
Витовт посадил женщину к себе в карету, а стража быстро успокоила буяна. В карете князь разговорился с новой знакомицей. Она ему призналась в том, что согрешила, так как хотела ребенка, а с мужем несколько лет прожив, так ребенка и не дождалась.
Это событие натолкнуло Витовта на одну мысль. Она так захватила его, что он хотел было повернуть назад, но, вспомнив о женщине, привез ее в Троки, отдал в руки пожилой повитухи, дал денег, а сам сразу укатил назад.
Вызвав к себе воеводу, он приказал, взяв верных людей, ехать в Краков. Там они должны схватить женщин, обслуживающих новую королеву, и добиться от них свидетельства, что дети эти не Ягайловы. Ведь от него у первой королевы не было детей.
В Кракове, в Мариацком костеле, где только что были закончены скульптурные работы известного мастера Владислава Ствоша, шла вечерняя служба. На ней присутствовала королева София. Она часто бывала здесь, и обязательно в сопровождении рослого, весьма недурного собой шляхтича. Поговаривали, что они давно знакомы друг с другом и его присутствие при ней было оговорено. Королева сослалась на то, что ей кажется, она как-то незаслуженно заняла это место и опасается мести от тех, кто спал и видел его заполучить. Королю было безразлично, кто будет при ней. Важно, чтобы она скорее родила. А то отсутствие наследника грозило ему разными бедами. Король почувствовал себя счастливым, когда королева родила сына. Затем появился второй ребенок. Казалось бы, что еще надо. Но злые языки, развязавшись, чуть не на каждом углу доверительно шептали, что эти дети не Ягайла. Эти слухи не могли не долететь до ушей короля. Оставить эти слухи он не мог и предпринял кой-какие меры, которые заставили закрыть всем рты, и король отбыл из Кракова. В его отсутствие языки развязались вновь. Дамы зашептались. Этот шепот подействовал на королеву. И епископ Олесницкий заметил во время службы довольно печальное лицо Софьи. И он решил с ней поговорить, подойдя, попросил ее остаться. Зал быстро опустел, они присели. Королева поняла, что епископ не хочет, чтобы их кто-то слышал. И это подействовало на королеву. Она открыла ему свою душу и свои заботы.
– За последний месяц, – начала она, – у меня исчезло несколько моих старых и преданных служанок. А вот на днях куда-то пропал и Януш, ее надежный охранник.
– А он всегда был с вами? – спросил епископ, стараясь своими пронзительными глазами заглянуть ей в душу.
Она опустила голову, и епископ стал кое о чем догадываться.
– Скажите, эти дети… ваши? – напрямую спросил Олесницкий.
Королева не поняла вопроса.
– Как ваши, они…мои, – сказала она.
– Я имел в виду, что… будьте со мной откровенны, это очень важно не только для вас, но и для всего польского королевства.
И хотя говорил он тихо, Софья чувствовала, как напрягался его голос.
– Я имел в виду, дети эти от короля Ягайлы? – Он сказал, точно выстрелил.
Королева еще сильнее склонила голову.
– Мнда-а, – задумчиво произнес епископ. – Дело сильно осложняется. Нам неизвестно, но кто-то ведет очень опасную игру. Но кто бы он ни был, вы должны под присягой, слышите, под присягой дать показание, что эти дети Ягайлы. Вы меня, королева, поняли?
– Вы мне найдете Януша? – вместо ответа спросила она.
– Я буду с вами откровенен. Для вас… его лучше не найти. Если он покаже… Вас ждет темница до конца ваших дней. Детей… В лучшем случае – холопская доля! Вы меня поняли?
– Да, да! – быстро ответила она. – Но я… я боюсь греха.
– Поздно о грехе думать, когда он уже совершен. Теперь остается только молиться. И я за вас помолюсь, отпущу все ваши грехи, если вы, королева, выполните то, что обязана выполнить королева: сохранить целостность Польши. Вы понимаете, о чем идет речь?
– Да, да! – опять быстро произнесла она.
– Я вижу, утомил вас. Пойдемте, провожу вас.
Он поднялся первым и жестом показал дорогу. Они выходили из задних дверей костела. Там ее ждал экипаж. Епископ при расставании взял ее руку. Пальцы у него были холодны, наверное, как его душа.
– Не забывайте, королева, наш разговор, – сказал он ей на прощание.
Она ничего не ответила, подумав про себя: «На черта сдалось мне королевство, если не могу видеть дорогого человека и грозит темница».
Проводив королеву и вернувшись в костел, Збигнев Олесницкий, дойдя до кресла, упал в него, точно его оставили силы. Он понял, что кто-то ведет против короля Польши очень опасную игру. Если этот неведомый враг получит сведения от служанок, что дети не короля, неизвестен будет путь Польши. Литва, почувствовав слабость королевской власти, немедленно провозгласит свою самостоятельность. «Стоп… Литва… Уж не дело ли это рук Витовта? Ведь это он спит и видит, как оторвать Литву. Так, так, враг опасен, тем более он очень сильный полководец. И вот он, получив эти сведения, сольется с Мазовецким, который мечтает о былой самостоятельности своего княжества. Они, с двух сторон объединившись… Нет! Этого у них не получится!» – И сухим кулачком Олесницкий громко стукнул о ручку кресла.