Давно это было. Более ста двадцати лет минуло с той поры, когда бездетный князь Иван Дмитриевич Переяславский завещал Переяславль не дяде, князю Городецкому Андрею Александровичу, а его брату, московскому князю Даниилу Александровичу. А сделал Иван так в отместку князю Городецкому за то, что еще при жизни его отца Димитрия он и Федор, князь Ярославский, заставили их бежать из родного города. Обида в Иване не умерла. Вот так он решил поступить.
Андрей счел это оскорбительным для себя и отправил туда своих наместников. Но Даниил выгнал его наместников, и в этом он нашел поддержку у владыки Симеона. Московское княжество приросло целой областью. После смерти Даниила его сын Юрий Даниилович продолжил начатую отцом политику приобретать и усиливаться чужими землями. Но прежде всего он решил укрепить свои границы. И начал с южных рубежей. Ибо оттуда враг, в лице Орды, чаще всего нападал на Московию. И неплохо было иметь там пост, который вовремя бы предупредил об опасности. Нара недалеко от этого места впадает в Оку, которая служила как бы южной границей. Сплавляясь по реке Наре, он увидел в одном месте высокие обрывистые берега. Местность как бы царствовала над всем окружающим миром. На высоком холме он переночевал и велел здесь рубить заставу. Извивающаяся в этом месте река похожа на серп, дала название заставе Серпух. Отсюда и пошел город Серпухов.
Приобретать чужие земли, ставить новые города, так было до юного великого князя Василия Васильевича. Но когда он вдруг решил продать пару деревень – оказалось неслыханным делом. Как его ни разубеждали, князь стоял на своем. Дошла эта весть и до великой княгини. Она позвала к себе дьяка Тимофея Ачкасова и спросила его об этой вести. Тот подтвердил. Княгиня нахмурилась и решила переговорить с сыном. Он рассказал ей о том, что, объезжая свои земли с дядькой Михайлом, встретил в Коломенском две деревушки, Колычевскую и Никольцева, там увидел погнившие дома, многие были брошены. Он понял, что оставшиеся смерды могут разбежаться. И решил: лучше эти деревеньки продать, а на эти деньги построить около Серпухова несколько деревень.
Княгиня не без восторга посмотрела на сына: «Такой молодой, а так решает».
– Кому ты хочешь доверить это дело?
– Думаю, старому верному дьяку Федору Дубинскому.
– Смотри, сын. Но… многие тя не понимают. Им это в диковину.
Когда князь Василий объявил Федору об этом, дьяк изрек:
– Упертый же ты, великий князь.
Василий усмехнулся, потом сказал:
– Продашь, да не продешеви. Цена… – Он показал на пальцах.
– Дороговато, – ответил Федор.
– Цену не снижай. Возьмут!
Василий оказался прав. Взяли. Когда Федор вернулся с тугим кошелем и положил его перед Василием, князь достал из него пару рублей и подал Федору. А деньги засунул себе за пояс.
– Поехали! – глядя на дядьку, скомандовал Василий.
Когда отъехали, князь, увидев реку, крикнул:
– Дядька! Смотри, река. Купнемся?
Михайло что-то прикинул:
– Только недолго. Надоть до темна до хором добраться.
Василий хлестнул коня. На берегу он его осадил и, спрыгнув на землю, сбросил одежонку и с разбега нырнул в воду. Всплыл он только на середине реки, чем напугал дядьку. Тот осторожно входил в воду, поеживаясь от ее кажущейся прохлады. Не выдержал и присел, оставив на поверхности бородатую и мохнатую голову.
Немного поплавав, Михайло вернулся на берег, не спуская глаз с резвящегося князя.
– Ребенок! Совсем дитя! – с улыбкой проговорил он.
Когда, полежав и обсохнув, они тронулись в путь, дядька сказал:
– Отсель твой дед, Димитрий Донской, пошел на татар.
– А ты тама был? – не без интереса спросил Василий.
– Был. Мне тогда всего двадцать годков было. С батей пошел. Как и три моих братца. Один я вернулся, – вздохнул Михайло.
– Расскажи, дядька, как все было.
Они поехали рядом, и дядька стал рассказывать. Тот интерес, который проявлял князь, заставлял Михайла с увлечением говорить о своей былой жизни.
– Значит, ты был у князя Серпуховского Владимира Андреича? – спрашивает Василий.
– У него. Мы-то жили в Москве на его землице. Вот с им и пошли. Я те, Василь, скажу, отчаянный был тот князь. Твойго деда звали Донским, а его Храбрым.
Незаметно, с разговорами, они добрались до столицы. Уже во дворе, спрыгнув с лошади, Василий, передавая узду Михайле, сказал:
– Давай, дядька, съездим в Серпухов. Хочу посмотреть на ту землю, где жил Владимир Андреич.
Дядька, довольный, кивнул головой.
А через несколько дней он объявил матери, что хочет ехать в Серпухов. Софья удивилась.
– Ты че там, князь, забыл?
– Хочу, матушка княгиня, посмотреть на ту землю, по которой ходил храбрый князь Владимир Андреич. Слыхивал я, че он с моим дедом крепко бивал татар. Их хан Мамай еле ноги унес, – ответил сын, но таким тоном, что мать невольно, не без радости подумала: «Взрослеет».
Но все же высказалась:
– Ето все Михайловы проделки, – недовольным голосом произнесла мать.
– Не, матушка княгиня, ето я сам хочу, – твердо ответил сын.
А наутро, чуть стало светать, Михайло, как просил великий князь, на цыпочках вошел в его опочивальню.
– Ето ты, Михайло? – полусонным голосом спросил Василий.
– Я, я, князь, пора.
– Встаю! – Василий решительно отбросил покров и вскочил босыми ногами на пол.
Натянув портки, прошлепал в угол, где висел котелок с водой. Плеснул из него себе в руку водицы и обмыл над шайкой лицо. Утиральником вытерся и, надевая рубаху, сказал:
– Михайло, я готов. Едем!
– Не-е, князь, надоть к Евдошке заглянуть. Чегой-то пожевать. Да я просил, чтоб она в дорогу чего-то приготовила.
Князь ел быстро, торопливо. Михайло понял, что внутри юноши разгорается страсть поскорее увидеть те места. И в его душе вспыхнул огонек радости. «Если он так хочет посмотреть старину, добрым князем будет».
– Я готов, – отодвигая миску с остатками каши, объявил Василий.
– Сабельку-то нацепи, – заметил Михайло, увязывая торбу.
Взвалив ее на плечо, он сунул за пояс чекан с укороченной ручкой:
– Ну, с Богом! – Михайло перекрестился и открыл дверь.
На улице, с Москвы реки, тянуло прохладой. Весь подол был окутан серым туманом. Кое-где местами добирался и до посада, по которому под собачий лай им приходилось ехать. Вскоре лай стих, и их окружил суровый, молчаливый лес. Дорога стала сумрачной. Василий поежился от прохлады. «Эх, дурень! Не взял куцайку, – пожалел он. – Странный етот Михайло, – подумал князь, когда тот набросил ему на плечи кафтан, – не успел я помыслить, как он понял, че я хочу».
Откормленные, застоявшиеся лошади шли бодрым аллюром.
К обеду, когда солнце поднялось над головой, а конская шкура покрылась темными пятнами от пота, Михайло, приостановив своего коня, завертел головой.
– Ты че? – спросил Василий, недоуменно поглядывая на дядьку.
– Кони притомились, – ответил он, – да и у меня в пузе совсем пусто, того и гляди к хребтине присохнет, – не без смешка сказал дядька.
Выбрал он веселую, заросшую разными травами поляну, которую рассекала небольшая журчащая речушка. Михайло ловко, несмотря на глубокий возраст, спрыгнул с лошади. Снял притороченные к седлу мешки. Разнуздал коня. Глядя на него, это проделал и Василий. Стреножив лошадей, они пустили их пастись. Михайло подошел к речушке, встал на колени и стал пить. Напившись, омыл лицо, вытер его подолом рубахи.
– Фу-у, – выдохнул он, – хорошо-то как, господи!
Потом, что-то заметив, он быстро разделся и полез в воду. Через какое-то время раздался его радостный голос:
– Василий! Лови! – И выбросил увесистого налима, выдернув его из-под камня.
Рыбина, шлепнувшись на землю, какое-то время лежала неподвижно. Затем вдруг так резво подскочила вверх, причем в сторону речушки, что еще мгновение, и она оказалась бы в спасительной воде. Василий, не раздумывая, метнулся к ней, в полете напоминая хищника, распростертого над своей жертвой. Схватив налима обеими руками, он не смог его удержать. Тот, скользкий, будто смазанный салом, выскользнул из его рук. Василий вновь настиг его у самой кромки воды.
– Ты хребтину, хребтину ему ломай, – орет дядька, – а то уйдет!
Легко сказать – ломай. А он скользкий, не удержать. Ногой Василию удалось отбросить его от берега. Схватив на берегу гальку, он раздробил рыбине голову.
Не успел Василий справиться с первой рыбиной, как Михайло выбрасывает на берег второго налима. С ним князь поступил проще. Сразу ударил его по голове. А потом полез в реку.
– Дядька, покажи, как ты ловишь.
Пришлось старому учить князя. Какова было неописуемая радость Василия, когда он вытащил за жабры рыбину в треть его роста.
– Вот ето добыча! – радостно заорал Михайло.
Потом они хлебали наваристую уху. Вкус придавала речушка, запах нескошенных трав, далекий шум леса.
– Красотища! – орет Василий, уплетая кусок рыбины.
Насытившись, они подремали на бережку под шумок речушки. Разбудили кони, пришедшие на водопой.
– Василий, пора! – потряс он князя за плечо.
Полдороги Василий рассказывал улыбающемуся дядьке, как он нащупал рыбину, осторожно, чтобы не вспугнуть, вел по ней пальцами до самой головы, как ловко вцепился в жабры.
Незаметно подобрался вечер.
– Че, – кивая на какое-то озерко, сказал Михайло, – здесь и заночуем.
Стреножив коней, Михайло пошел собирать дрова, чтобы их хватило на ночь. Дядька спал чутко. Старый воин не мог забыть этой привычки. Если есть опасность в походе, сон сам бежал от него. Проснулся он в середине ночи. Костер прогорел, и он бросил в него несколько заготовленных кряжей. Посмотрел на князя. Ночная прохлада заставила юношу сжаться в клубок. Дядька набросил полушубок на Василия. А утром, когда начало светать, поднялся такой птичий гомон, по всей видимости, они торопились рассказать друг другу о своих снах, что спать было невозможно. Проснулся и Василий. Пригревшись под шубейкой, ему не очень хотелось вылезать наружу.
Заметив, что Василий не спит, Михайло отеческим тоном сказал:
– Сынок, поднимайся. Ловим коней – и в путь, а то запоздаем и ночью придется хозяев поднимать.
Чем хорош был Василий, все же негу он не любил. После таких слов князь решительно отбросил шубейку, разделся донага и бултыхнулся в озеро. Когда выскочил на берег, от утренней прохлады его кожа стала походить на гусиную.
– Держи. – И Михайло бросил ему тряпицу.
Василий обтерся, облачился в одежду, набросил кафтан на плечи, и тело вдруг вспыхнуло «огнем».
– Може, перекусим? – спросил он неуверенно.
– Давай! – И Михайло из торбы достал вяленое мясо, сало, краюху хлеба.
Быстро пожевав, они тронулись в путь.
К обеду они добрались до Серпухова. О том, что подъезжают к городу, объявил Михайло.
– Вот и Серпухов. – Он кивнул головой на почерневший от времени крепостной частокол, за которым виднелись купола церквей и крыши домов.
Подъезжая ближе, Василий удивился:
– Чем-то на Москву смахивает, – сказал он, – смотри, точно по посаду едем. Избы таки. А тама – крепость. Только у нас стены кирпичные, а здесь дубовые.
– Ниче, – заметил Михайло, – они соорудят и кирпичные, город-то молод еще.
Ворота были растворены настежь, и они спокойно въехали вовнутрь города.
– Туды поедем. – Михайло кивнул на видневшуюся вдали церковь.
И он не ошибся. Напротив нее возвышались хоромы, выглядывающие из-за частокола.
Мимо проходила какая-то бабенка с сумой, наполненной овощами.
– Эй, – крикнул ей Михайло, – это хоромы князя? – И он показал на запертые ворота.
– Ен, – ответила та, заспешив прочь.
Подъехав, Михайло спрыгнул и, подойдя к ним, загремел кулачищем. За воротами поднялся собачий лай. Вскоре послышался чей-то голос:
– Чего надоть? Князя нетути.
– Зато тута великий князь Московский! – пробасил Михайло.
Запор загремел, и дверца отошла, открывая перед гостями высокого седого как лунь старика.
– Хде тута великий князь? – недоуменно поочередно посмотрел он на обоих всадников. – Великий князь, – недоверчивым голосом спрашивает он, – а хде стража? Аль ты бежал из Москвы?
Михайло подходит ближе, тщательно всматриваясь в лицо старика.
– Слышь, не Петруха ль ты? – спрашивает он.
– Петруха, а че? – отвечает тот.
– Ну, братец, не узнаешь? Да я ж Михайло. Помнишь, как мы вначале от татар деру дали? А?
– Михайло? – Старик подошел ближе и увидел на лбу гостя шрам. – Точно, Михайло! Я ж те его, – и показывает на лоб, – тряпицей, смоченной в моче, обматывал.
– А зачем смочил в моче? – поинтересовался князь.
– А ето, – он смеется, – чеп быстрей зарастала рана. Нам жить еще биться надоть было.
Они обнялись. Когда кончились объятия, старик, недоверчиво глядя на молоденькое лицо Василия, спросил:
– Этот, че ли, великий княз?
– Етот, етот!
Старец преобразился. Низко склонился и проговорил:
– Рад тя приветствовать, великий князь. Извиняй, че сразуть не признал.
– А хде князь-то твой? – спросил Михайло.
– Да все на сенокосе. Еще Владимир князь Андреевич, да будет земля ему пухом, сказал: «Мы с боярами берем дальний продел. Ибо холоп со смердом отель сенца и привесть не сумеют». Вот и косют они далеко отсель. Князь наш любит косить, грит, что кровушку разгонят. Силу в тело вгонят. А вот метать – ни-ни. За шиворот сухое сено падат. Чесаться тело начинат. Вот так тоть.
– Да мы то… – И Михайло рассказал, зачем они сюда прибыли.
Надо было видеть, как Петр изменился. Он весь наполнился почтением, а тусклые его глаза ожили.
– Ты ему опочивальню Володимира покажи, – попросил Михайло.
Опочивальня была довольно просторная, обставлена, как обычно, в княжеских домах. Большая дубовая кровать. Небольшой столик с двумя креслами. У входа поставец и рукомойник. В восточном углу икона с лампадкой.
Василий подошел к кровати, помолился на икону, встал на колени и прижался лбом к дубовой доске. Те стояли за его спиной, придерживая дыхание. Наконец князь поднялся.
– Пошли, – каким-то странным голосом произнес он.
И все двинулись к дверям. На пороге князь остановился и еще раз, на память, оглядел опочивальню. В проходе Василий придержал Михайло:
– Че, домой? – спросил он.
– Не-е, – ответил за него Петр, – вначале я вас накормлю, чем Бог послал. А то с дороги, поди, голодны.
Михайло рассмеялся:
– Ты че, Петруха, чеп я был голодным…
– Да знаю, знаю, – махнул тот рукой. – Я вот че думаю, – продолжил Петр, – свезу-ка я вас к Василию Ярославичу. А то он мне, старому, не простит. Иль вы тута пока передохните, а я за ним смотаюсь.
Василий покачал головой:
– Раз так, поедем и мы, так, Михайло?
– Так, так, великий князь, – ответил тот.
Выехав из крепости, они повернули налево. Дорога бежала вниз меж избенок. Редко встречались и хорошие избы.
– Кузнечная слобода, – пояснил Петр.
Вскоре впереди заблестела серебром речная поверхность.
– Ока, – пояснил Петр.
И они поехали вдоль нее. Немного проехав, дорога поднялась вверх, там ее окружил густой березово-еловой лес. Здесь было прохладно и приятно ехать. Но, к сожалению, лес скоро кончился, и они попали в мир копен и стогов. Да и эта картина осталась позади. Опять берег реки, подъем вверх, лесная дорога. На этот раз езда по ней затянулась.
Когда лес кончился, перед ними открылась ошеломляющая картина. Это был пойменный луг необъятной величины, разбегающийся почти до самого горизонта, окаймленный, как обвязанный темной полосой, лесом. Травы были мягкие, шелковистые, щекотавшие брюха коней. Местами, как разбросанными озерными пятнами, зелень разбавлялась различными цветами. Вот огнем горит полянка огоньков. А невдалеке, точно упавший с неба, голубеет его кусок. Это нежный лютик, он как бы просит тебя броситься в его объятия. Не успеешь налюбоваться этой голубизной, как твой взор останавливается на золотом цвете. О господи! Что это? Аль монеты кто рассыпал?
Так, любуясь то одним, то другим цветом, незаметно пересекли они это поймище. К луговому аромату добавился лесной прелый запах. Но всех побил запах жареного мяса. Когда они подъехали, то поняли: это была чья-то стоянка. На опушке виднелись чьи-то шатры. Двое мужиков, раздетых до пояса, на вертеле жарили барана. Увидев Петра, один из них, передав дело другому, подошел к нему.
– Будь здоров, – поприветствовал Петр и наклонился, чтобы прижаться своей щекой к заросшей щеке мужика.
– Будь и ты здрав, – ответил мужик и спросил: – Каким ветром?
Но Петр ответил вопросом:
– Где князь?
– Да косят на верхней поляне. – И махнул в ту сторону рукой.
Петр тронул коня, и за ним поехали Василий и Михайло.
Князь косил траву. Широко расставив ноги, казалось, он легко пускал косу, чуть приседая при каждом взмахе. На спине его белая рубаха потемнела от пота. Княгиня, опершись на косу, стояла в тени развесистого дуба. За князем шли два его взрослых сына. Издали увидев Петра, княгиня подумала: «Неужто принесло гостей?», ибо тот мог покинуть хоромы только в особом случае, и крикнула:
– Князь, похоже, к нам гости!
Князь остановился и посмотрел на княгиню.
– Ты че-то сказала? – спросил он, рукавом вытирая мокрое от пота лицо.
– Гляди! Гости! – ответила она, рукой указывая на появившихся за Петром всадников.
Князь оглянулся. Коса выпала из его рук.
– Князь? Великий князь? – неуверенно произнес он.
– Я, я, Василий Ярославич, – спрыгивая с коня, весело подтвердил Василий.
Они обнялись. После объятий Василий Ярославич как-то виновато произнес:
– Вот… видишь, кошу, – и добавил: – Люблю ето дело.
Он поднял подол рубахи, рукава уже были мокрые, и обтер им лицо.
– Че, в город поедем? – спросил князь.
– Да нет. Мы вскоре назад.
Вмешалась княгиня.
– Кудай-то вы на ночь собрались! Одни… не-е. – И обратилась к мужу: – Знакомь гостя с сыновьями да ужинать пойдем. Там, поди, все готово. После видно будет, че делать.
– А ты права, – согласился князь и представил сыновей.
Обнявшись с каждым, Василий вопросительно посмотрел на Михайло.
– Че, – сказал тот, – хозяйка к ужину позвала, пойдем, великий князь. Баран там уж очень…того… вкусен, носом чую.
– Ну, по ко… – Но Василия Ярославича перебил чей-то задорный, звонкий девичий голосок:
– Матушка, смотри, че я сделала.
И из леса выскочила юная особа с сияющим лицом и большими блестящими глазами. Увидев чужих людей, она вдруг остановилась, как вкопанная. Кто-то неведомой рукой смахнул с ее лица торжество, которое сменилось вопросительным взглядом: «Что за люди?»
– У нас гости? – не то радостно, не то с каким-то нежеланием видеть чужих людей, спросила она.
– Да… – начал было отец, но девчушка перебила его.
Смело подскочив к чужому пареньку, она неожиданно спросила:
– А как тя звать?
– Василий, – в каком-то недоумении ответил он.
– Как мойго батюшку. – И тут же перешла в нападение: – Василий, скажи, ты хочешь посмотреть че-то очень-очень занятное? А?
– Хочу, – неуверенно ответил тот.
– Тогда бежим скорее! – Она схватила его за руку и потащила за собой князя.
Через теплоту ее руки Василий вдруг почувствовал, что в нем возникло неведомое досель желание как-то покоряться этому юному, прелестному созданию. Они бежали березовым лесом, иногда пускаясь наперегонки. Но Василий чувствовал, что Марии приятно, если она опережала его. И он часто поддавался ей, чтобы та почувствовала себя победительницей. Но иногда, чтобы подразнить ее, прибегал первым до намеченного предмета. Тогда она делала вид, что сердится, надувая свои красивые губки. Наконец, лес кончился, и они оказались на берегу небольшого озера.
– Тихо! – подняв изящный пальчик, предупредила Мария.
Василий замер, ожидая чего-то необыкновенного.
– Смотри! – радостно зашептала она.
На середину озера выплыла утка с десятком утят. Мать, держа себя строго, иногда покрякивала, вероятно, предупреждая кого-то из ее шалунов. А иногда, величественно повернув голову, оглядывала свой многочисленный строй.
– Ой, какие они прелестные! – тихо проговорила девушка.
– А хочешь, я тебе одного из них подарю?
– Ето как? – удивилась Мария.
– А так!
Он сбросил рубаху и пошел в воду. Тихонько нырнул, набрав воздуха. Его долго не было, и княжна стала беспокоиться, заметавшись по берегу, не зная, что делать. Но вдруг раздался всплеск, утка и утята бросились врассыпную, только один бился на месте. Вскоре показалась голова Василия. Держа в одной руке утенка, он гордо помахал Марии.
Когда Василий выбрался на берег и подал птенца Марии, она выразительно взглянула на дарителя серо-голубыми глазами. Этот взгляд говорил, что она восхищена поступком Василия. Но этот взгляд нарушил мерное течение его жизни. Василий еще не понимал, что с ним творится, но что он стал другим, это хорошо понял.
Девушка взяла утенка обеими руками, поцеловала несколько раз. Его тельце дрожало, видимо, утенок сильно напугался, и это поняла Мария.
– Мой хороший, ты хочешь к матушке. Я сейчас тя отпущу. Гляди, тя ждет она. Да твои братики и сестренки тоже в ожидании.
Те забились вокруг матери, которая тревожно крякала.
– Я его, пожалуй, отпущу, – подняв на Василия глаза, сказала Мария, – а то смотри, как разволновалась его матушка.
Тот взглянул на утку, не увидел ничего того, что узрела Мария, но сказал:
– Конечно, отпусти. Надо те будет, я еще поймаю.
Девушка подошла к воде, наклоняясь, посмотрела на Василия. Тот ей кивнул: мол, отпускай. Мария разжала руки. Утенок нырнул, а вынырнув, быстро поплыл к своим.
– Даже они и то любят свои семьи, – к чему-то сказала Мария.
– Да как же не любить семью. Она дала те жисть, – философски заметил Василий.
Обратно они шли, взявшись за руки. Первой это сделала Мария. Василий очень этому обрадовался. Ощущать ее горячую ручонку ему было приятно.
– Смотри, костяника! – воскликнула Мария, показывая на кустик ягод, которые шапкой глядели меж резных листьев.
Затем сорвала ее за ножку и поднесла Василию.
– Ешь, – сказала с улыбкой, – вкусно.
– Сначала поешь ты, – запротестовал было князь.
Но она ответила:
– Ты знаешь, сколь я ее здесь съела! А ты ешь, ешь, – просящим голоском посоветовала девушка.
И он набил рот этой ягодой. Пройдя несколько шагов, она вдруг остановилась:
– Гляди! – произнесла с испугом, показывая вперед.
Там, объедая малину, лакомился мишка. «Господи, че делать-то?» – мелькнуло у него в голове.
Скорее всего, не будь рядом этой девчушки, он бы взял ноги в руки и побежал. Но при ней… Он слышал от кого-то, что сытый медведь на людей не нападает. А если его напугать, то бросится наутек. Князь так и сделал. Громко ударив в ладоши, изо всей мочи крикнул:
– А ну, пшел!
И точно! Медведь, ломая кусты, ринулся в лес. Как захотелось Василию помолиться, что Бог не оставил его. Но, посмотрев с улыбкой на продолжающую еще дрожать Марию, сказал:
– Вот и все! – Причем его слова прозвучали так, будто он каждый день занимается этим.
Когда они вернулись, Мария, не скрывая восхищенного взгляда, рассказывала родственникам о неожиданной встрече с медведем. Отец, выслушав рассказ дочери, поблагодарил великого князя и сказал, что одна она больше в лес не пойдет. И добавил:
– Великий князь, но этот пример сказал о многом. Неприятность может встретиться на каждом шагу. Так что без охраны, мой дорогой, ни шагу. Извини, но я напишу великой княгине, чтоб она следила за етим.