Кому, кому, а Витьке всегда доставалось с лихвой по первое число. Отнюдь не потому, что скромён и нещадными наперёд запуган. По бойкости своей нёс пацан чувствительные потери. Начиная от шкодилок первоклашки, всё усугубительней вменялась ему дерзость проступков.
Надо ль говорить: здорово тем самым утяжелил пионерскую жизнь. Ведь главное качество в ней быть примерным болванчиком. Схоже с сообщающимися сосудами, подпортил так стервец бытие ближним.
В свою очередь и те не затягивали расчётец ремнёвой и прочей благодарностью.
Подростковые загибулины Витькиных непрух как могли исправляли училки. На показ сердитыми, пропалывали Марьи Ивановны разные чертополохи, вылезшие подурить за компанию.
Пустяки какие – коленца переходного возраста. Если не Пушкиным, значит Павкой Корчагиным все к седьмому классу выправятся. На то она и советская(!) школа.
Сами, ни чем не балованные педагогини, утешались лишь родненькими цветочками по весне. В деревянном Архангельске золотисто-нахальные головки мать-и-мачехи приветно торчали из свободной землицы и в половинку детского тапка. Будто просят (теперь уж в памяти заставших) простоте своей улыбнуться.
Многочисленные раскидистые тополя, берёзки, жёлтые акации выбирали местечки куда просторней. В тихих двориках лучшие пяточки у сараек и вдоль заборчиков – для них, любимых. Посаженные по плану, тянулись в длину некоторых улиц дрёмными провинциальными аллеями. Городской воздух одинаково свеж – что на набережную, что на Костромской выйди. Попутно, что ль, хотел заманифестить: «Вон он я! Жив покамест!»
Редкие машины воспринимались важными механическими особями. Пусть катившиеся кой-как по булыжным, деревянным и вовсе затруднительным к обозванию дорогам. Развлечением зевак являлись внезапные остановки. Подкинет тогда баба-шофер крошечных поленцев в хитрую генераторную печку и дальше трогает ручного монстра.