В координатах мифа - читать онлайн

Плохо плачешь, малышка.

Но надо учиться.

Дама плачет не так, как положено

В обществе, в общем-то, – в драме…

Как-то так, как, наверно, восплачет волчица

Со светящимся взором,

Летящая лунными льдами…

Маргаритина мазь не поможет.

Не взлететь. Не вернуть. Не найти.

Можно все перещупать пути,

Перервать, перепутать – все то же!..

Кто бессильно шагает вдоль полок?

Кто там платит бессрочный налог?

Продырявят дожди потолок,

Но не сдвинется траурный полог…

Только книги молчали рядами.

Только звезды стояли в окне

И, тебя понимая вполне,

Не предали. Хотя – не рыдали…

Лишь родство переходит в сиротство.

Так звезда – зажигает звезду

И в густом трагедийном чаду

Снова голос живой отзовется

Сквозь блудливые радиоволны

И мирское словечко «успех» —

Запоет! Через муку помех.

Напоенно. Эфирно. И полно.

Отошли далеко времена

Оголтелых баскаков и ханов.

Хорошела страна, веселела сполна

Под охраной кровавого хама.

Там, на башнях, давно не орлы —

Пентаграммы сверкают упрямо,

Но кресты уцелели на храмах

От погромов «грядущего хама»

Посредине огромной Орды.

В день архангела Михаила

Я нашла ненароком то,

Что так долго не находила…

(А осенних дней решето

Исходило злыми дождями,

Теми, что не от слова «жди».

Время – стерто распрями, прями,

И слепыми поводырями,

Повторяющими упрямо,

Что они лишь – шагают прямо,

Что они-то и впрямь вожди…)

…Вы – у красной зубчатой стены

С ощущением зыбкой вины.

Метафизика здешних мест —

И надежда —

Меж рубиновых знаков – крест.

Как и прежде.

Запрокинете голову: «Боже!

Ну, ответь мне: доколе, доколь?!..»

Ветер – стоном сонма казненных.

А за Вами – странный прохожий…

Ба! Фигура в пальто казенном,

Наживая себе звезду

На невидимых миру погонах,

Находя поступок резонным,

Вслед метнется – серая моль.

Не «пузырь асфальта» – мозоль.

«Что ж, на набережную!

Уйду».

…Ну, а когда возник протез ликбеза,

То всякий возомнил,

Что мил богам – кто грамоте обучен.

И в этом мире, грязном и вонючем,

Теперь уж каждый с музами дружил

И рифмовал: «Даешь! – Ядрена вошь!»

О, графомания советского доноса,

Еще не писана история твоя.

Стояли буковки доверчиво и косо,

Идейно-ядовитая струя

С конца пера напыщенно свисала…

За ордера квартирные, за сало.

А зачастую просто так – из зоологии,

Геронтологии, а не «идеологии»

Сжирал сосед соседа, нависая

Над строчками доноса… Будто сало

Сжирал. И было мало, мало, мало.

И мама мыла, мыла, мыла раму.

Усатый все винищем запивал.

И к новым достиженьям призывал.

Вы скажите на милость:

Как вам наш новый «НЭП»?

Все смешалось, свалялось, свалилось

В темном вихре судеб.

Это время похоже

На затоваренный склеп.

Все дороже, дороже, дороже —

И улыбка, и хлеб…

И шарашит морозом по коже!

Восхваляет время сие, кто выгодно слеп.

Восхваляет вслух

Лишь тот, кто выгодно глух.

О, глумливое время! На золоте – крови след.

И «горящее сердце Данко» —

В толстом сейфе швейцарского банка!

Ах, Константин Сергеевич!..

Вы так очаровательно рассеяны,

Как будто спор ведете с Немировичем

О странном бюсте, что гнездится в вестибюле…

Искусствоведческий, суровый спор.

Диспу́т!..

(О, как Вы светитесь при взгляде

Из наших нор, и шор, и пут…)

Хотя и нас, и Вас надули эти люди.

О, ветры времени. От них не поздоровится.

Такие арсеналы не расстреляны.

Погаснет свет! Даешь Театра Мрак!

Да будет так.

Холодное, мертвое тело,

Ведомое праведным гневом,

О, Гелла, ужасная Гелла,

Зеленая голая дева.

Творя отомщение смело,

Растут оголенные руки.

О, Гелла, бесстыдная Гелла,

Тень страсти в сиянии муки!

А в теле – душа изболела.

А телу – претит неподвижность.

Убийственно светится Гелла

Волос своих факелом рыжим!

Разбужена. После – забыта,

Когда свое сделала дело.

Что дальше с тобой – шито-крыто.

О, Гелла, трагичная Гелла!

Зеленые бедра и груди,

А волосы – факелом взмыли!

Орудие. Просто орудье.

Использовали – зачехлили.

Такого ль желала удела?..

В ответ захохочешь хрипато.

О, Гелла, о, бедная Гелла,

Читатели не виноваты…

Ах, сударь в клеточку,

Постой минуточку,

Подстрой-ка шуточку,

Или дай под дых!

Скажи двусмысленность;

Комплимент изысканный,

И до того неискренний,

Что захватит дух!

Зависни в воздухе,

Ведь ни житья – ни роздыху.

Управдомы грозные —

А ты плюнь на них!

Черканут квитанцию

И запретят вибрацию

Мотыльковых крыл

Невидимых твоих…

Среди бурлящих толп Ершалаима

Ему не плыть. Чужое – мимо, мимо…

Пускай кипят умы!

Вот педантично так и аккуратно

Уже намылил руки прокуратор.

Осталось лишь умыть.

Толпе на радость выпущен Варавва.

…И тут надежды искра умирает.

Пилат уныло руки утирает.

…Вода в сосуде дочерна кровава.

Эх, палки-елки,

Сколько в челке

Контрабандного серебра!..

И – маловато

Роста – «в холке»,

Знать, мало холят,

А хотят,

Чтобы бежали мы

Не слишком малахольно!..

Мы, лошади, которые – во тьме,

Так любим поворчать

Насчет своей планиды.

Но знаем: где-то и на нас

Имеют виды.

И будет ипподром

Еще от нас торчать, —

Как космодром!

Мы кони тьмы,

Мы негатив победы,

Мы дети удивленного побега

От неизбежности.

Мы вносим неожиданную ясность

В нахально подтасованный итог.

Тот, кто на нас не ставит,

Тот рискует не проигрышем —

Временным и энным:

Рискует вечным выигрышем он.

Не видя нас, едва-едва бредущих,

По колено в восторгах,

Адресованных не нам,

Едва скользящих в черных, ломких травах…

(О, хоть бы горсточку небесного овса…

Не ведаем виновных или правых,

Но чувствуем, что бегу – нет конца…)

Не ставящий на нас – не просекает

(вот паразит),

То, что сквозь нас сквозит

И то, что в нас самих таинственно сверкает.

И вас сразит.

Оно сильнее нас.

Сейчас, сейчас

На нас, – оплеванных, чешуйчато-лишайных,

Приблудных чужеродных попрошаек

Поставьте, сударь, грошик.

Отломится вам выигрыш хороший.

Вы с нами – изживете неизбежность!

…Но, право, сколько в гриве седины.

Ушедший с надеждой —

В живого надежду вселит

И веру в холодный,

Но непотопляемый мир.

Где звоны колодников

Гулкий глотает эфир.

Где чрево земное,

Как тело людское, болит…

Старинные странники

Смутной бредут чередой

В раздранных одеждах.

Свирепствует воздух седой —

Ветр стадных времен

В разметенных и взвихренных космах!

Но в каждом провальном зрачке

Разверзается Космос…

Земля остановит скитальца,

Хлеба преломив.

Наивна, невинна, нетленна ее атмосфера…

Он видит:

…По центру Сахары, не тая,

Петляют следы Агасфера;

По следу – слепой и усталый слоняется миф.

Цепочка следов вырастает…

Кончается Эра.

Храните вашу валюту

В несгораемых примусах!

Маленькие куколки, тонкие и хрупкие,

С крохотными губками, бусинками глаз,

Танцевали полечку на потеху публике

В голубом и розовом театре «Карабас».

«Карабас-Барабас любит нас!

Никому никогда не отдаст!»

Танцевали полечку милую, веселую,

Танцевали в сотый, в миллионный раз.

Потешали публику. С каждого – по рублику

В голубом и розовом театре «Карабас».

«Карабас-Барабас это – да-с!

Никому никогда не продаст!»

Публика кричит: «Еще!» Дивно! Обхохочешься!

Ну-ка, ну-ка, куколки, распотешьте нас!

Снова мини-каблучки четко ритм отстукивают

В голубом и розовом театре «Карабас».

«Карабас-Барабас! Вот – дает!»

И у касс не редеет народ!..

Отзвучали маленькие флейты.

Факелы погасли. И теперь

Суета лакеев и форейторов

Не ворвется в низенькую дверь…

Но за стенами полотняными,

Полосатыми, балаганными

Мрачно ходит шагами пьяными,

Раздавить сапогами грозит

Их хозяин и злобно басит:

Я великий Карабас, знаменитый Барабас

И моя борода – бесконечна!

Я и в профиль и анфас бесподобный Барабас!

И неведома мне человечность!

Я великий Барабас, несравненный Карабас!

Возразить не посмеют, конечно же.

Танцевать заставлю враз этой плеткой хоть сей

Кучу грязной вонючей ветоши!

По бархатным жилетам

Жгу! Жгу!

По кружевным манжетам

Бью! Бью!

По лицам тонким, бледным

Хрясть! Хрясть!

Ни в первый – ни в последний!

Власть! – Всласть!

Промокнула слезинку Мальвина

Кружевною своей пелериной.

Рукавом, скроенным хитро,

Пот холодный утер Пьеро.

Из-за мокрых усталых спин

Тяжело смотрел Арлекин.

Он восседает в темноте.

В плаще, в цилиндре, в бороде.

И бородища так длинна,

Что полусонная Луна

Была захлестнута жгутом

Клочкастым, рыжим, и потом

Ее принудили на треть

Накала медленно гореть.

И с Карабасовой руки

Пихнули на колосники.

И до сих пор она висит.

Не гаснет… Но и не горит!

Висит одна… На высоте…

«Бананы зреют в темноте!»

«Под пленною Луною,

Ленивою, больною,

Зато такой ручною

Мне сладко пребывать…

Горжусь своей мошною!

Полегче-ка со мною!

Монетки – я не скрою —

Все будут прибывать!

Я мыслю очень здраво,

Пью кофе и какао.

Мой капитал – направо —

И я направо пру!

Кто пикнет, что неправый,

Когда имею право!

Командуя оравой,

Сказать умею «тпру»!

Панически боятся

Тряпичные паяцы!

Пугаются и пальца,

И голоса, и глаз…

Но… мне пора податься

В привычное палаццо,

Как следует проспаться

И подвести баланс!»

(Широко и громко зевает.

Развешивает актеров по гвоздям.

Грозит плеткой сцене. Уходит.)

Я – ночное светило.

Я недавно – светило!

Но когда это было…

Но когда это было…

Марионетка по ночам не интригует.

Ее эмоции сгорают постепенно,

Когда на ржавом гвоздике привычном

Она висит, висит себе всю ночь…

Марионетка ночью обмозгует

Своих поступков скорбные ступени,

И степень истины доступной,

И наитий неуправляемые,

Страстные приливы.

И все свое отличие от прочих,

И общее постигнув в одночасье,

Дабы не чувствовать себя несчастной,

Она безотлагательно захочет

Бежать, бежать, бежать отсюда прочь.

С гвоздя ль сорваться.

Нити ль перегрызть.

Но действовать. (Устала – только мыслить).

Но создавать. (Устала – сознавать).

Уже не будет в душу ей плевать

Надменный кукольник.

И в бессловесном штате

Числить.