Лексос, стоя на пороге, наблюдал за сестрами. Они раскатывали тесто для питы, и Хризанти столь увлеченно рассказывала о новой задумке, что нечаянно прикусила прядь растрепавшихся волос. Он уже об этом слышал – о каком-то особом способе освещать оливы в полночь, окутывая деревья морским сиянием.
Хризанти тогда буквально вытащила Лексоса из постели, повторяя: «Давай же, пойдем, посмотришь!» Однако Реа лучше умела задавать необходимые вопросы и улыбаться в нужные моменты.
По крайней мере, обычно. Сегодня ее мысли витали где-то далеко. Она старалась внимательно слушать Хризанти, однако то и дело поглядывала на дверь, а плечи ее были напряжены.
Сейчас Рее ничего не грозило. Отец отправился в одну из тех поездок, в которые пока не брал с собой Лексоса. Конечно, Васа вернется домой до ужина, значит, у них в запасе есть еще около часа тишины и покоя.
Сестры закончили с последним слоем теста, который Реа аккуратно положила поверх остальных, покоящихся на краю стола. Потом она позвонила в колокольчик, висевший на стене, чтобы вызвать служанку. Девушки всегда были где-то поблизости, даже если не попадались на глаза.
– Кто-нибудь принесет мою сумку, – громко проговорила Реа, – и мы займемся начинкой.
Реа с детства умела лучше других собирать слова. Она складывала руки лодочкой, рассказывая историю, и та кристаллизовалась в ладонях.
Мать научила всех четверых детей этому искусству, уникальному дару, присущему лишь их роду, но только Реа помнила, как превращать истории в семена.
Они называли их кимифи, как нечто среднее между печеньем, фруктами и конфетами. У Реи они всегда были сладкими, хрустящими снаружи и нежными внутри, пропитанными ароматом гвоздики. Если у Лексоса и получалось создать семя истории, оно выходило горьким. Иногда он практиковался вечерами, коротая время до того момента, когда звезды прожгут небо, но кимифи приносили сплошное разочарование.
Может, суть в том, что ему нечего рассказать, в отличие от Реи? О чем он поведает сестрам? О встрече с Васой? К сожалению, говорить там особо не о чем.
Елени зашла на кухню слегка согнувшись, чтобы не привлекать внимания, положила вышитую бисером сумку на тумбу и сразу же выскользнула в коридор. Похоже, она куда-то спешила. Наверное, слуги готовились к возвращению Васы. Даже отсюда было слышно, как мебель скрипит по каменному полу. Лексос вздрагивал от каждого резкого звука.
Впрочем, отец пока отсутствовал. Они еще располагали свободным временем.
Лексос поежился от прохлады в каменном помещении, поплотнее запахнул пальто и устроился на скамье возле печи с духовкой.
– Какой он был? – спрашивала между тем Хризанти, прижимаясь к Рее, пока та сыпала в керамическую пиалу кимифи в кленовой карамели.
Желтое платье под фартуком Хризанти досталось ей от сестры. Реа вышила алые завитки на лифе, когда была по-настоящему юной, и, если приглядеться, легко заметить, что стежки немного неровные.
Реа думала выбросить наряд, но Хризанти так долго умоляла оставить ей платье, что в конце концов убедила сестру.
Лексос посмотрел на них обеих. Одну – бойкую и улыбчивую, другую – холодную и строгую – даже в те моменты, когда она кружила в свадебном танце. И подумал, как ему будет не хватать этих вечеров, когда Реа снова покинет дом.
– Приятный, – ответила Реа на вопрос Хризанти, наливая в чашку каф, насыщенный горький напиток, которым жители Тизакоса угощались в любое время дня. – Каштановые волосы, карие глаза…
– Но какого оттенка – коричневого?
Лексос понял, что Реа едва сдерживает смех. Он поднялся со скамьи, облокотился о кухонный стол и взял кимифи из пиалы.
– Навозного.
– Фтама! – ахнула Хризанти и сердито хлопнула брата по плечу. – Помолчи!
Реа хмыкнула и позволила ему съесть еще кимифи.
– Ну как? – спросила она.
Лексос надкусил семя и закрыл глаза, позволяя мягкой сердцевине растаять на языке. История была пропитана ароматом сладких булочек и легкого ветра, скользящего в открытое окно спальни ранним утром. Он быстро проглотил кимифи, чтобы не увидеть остаток сцены.
– Вкусно, – ответил Лексос, – но, возможно, чересчур интимно.
– А чего ты ожидал? На мне лежат определенные обязанности, – сказала Реа и начала перебирать кимифи, вынимая из пиалы мелкие и круглые семена с мерцающей сердцевиной.
– Ты везучая, – вздохнула Хризанти, а Лексос направился к другому краю стола. Он уже много раз слышал подобные разговоры и не сомневался, что они будут повторяться снова и снова. – Ну почему не меня выбрали Тиспирой?
Прежде Лексос и сам мечтал о свободе. Его манил большой мир, людское внимание, букеты от почитателей… но всего несколько поездок по Тизакосу в компании отца заставили молодого человека изменить свое мнение. Хризанти даже не подозревала о том, как ей повезло жить дома, где она полностью погружена в работу, в якобы повседневную простоту, но знает наверняка, что стоит окрасить в солнечно-зеленый цвет лишь один лист в саду, как тысячи листьев по всей земле примут точно такой же яркий оттенок.
– Привилегии старшинства, куколка, – рассеянно пробормотала Реа, выкладывая слои теста на дно формы для выпечки.
Да уж, привилегии старшинства. Лексос предпочел бы и вовсе не думать о своих.
– Как считаешь, позвать Ницоса? – спросила у него Хризанти. – Пожалуй, грустно сидеть одному в мастерской.
– Уверен, брата все устраивает. Да и ужинать мы будем вместе.
Ницос и впрямь предпочитал одиночество в мастерской, а Лексосу не хотелось туда подниматься. Ему становилось не по себе от тиканья механизмов, от искусственной жизни, сконструированной из гаек и шестеренок. Раньше он пытался разобраться в устройствах и в юности проводил целые дни на чердаке, старательно изображая искреннее восхищение, когда брат рассказывал о том, что малейшие изменения в заводных творениях нарушат естественный порядок вещей на континенте.
Теперь Лексосу было неуютно там находиться, возможно, как раз из-за того, насколько в мастерской все искусственно, впрочем, при Ницосе он старался избегать подобного слова, чтобы не расстраивать брата.
Они получили дары от отца, как и все стратагиози и их дети. Силу Васы можно было разделить, будто отдельные пряди косы, и направить потоки в разные русла. После того как один из потомков достигал определенного возраста, Василис Аргирос устраивал церемонию. Он проводил ножом по ладони и смешивал кровь с землей, а затем сжимал левую руку ребенка и пропитывал кожу получившейся мрачной смесью, отмечая линии и спирали на коже, которые отражали избранное предназначение.
И у каждого отпрыска Аргироса остались эти насыщенно-черные метки.
Для Лексоса все началось со звезд. Его рост уже сравнялся со стенами веранды, и однажды вечером Васа отвел сына в обсерваторию на верхнем этаже дома и отпер деревянный шкаф, которого Лексос прежде не видел, с вырезанными на дверях кругами, переплетенными между собой. С полки соскользнула ткань темного-синего цвета Аргиросов, легкая и струящаяся, почти невесомая. Она помещалась в ладонях Лексоса, но сколько бы он ни старался, ему не удавалось найти края.
– Садись, – сказал Васа и махнул рукой на широкий подоконник, покрытый мягкими подушками.
Лексос подчинился, сжимая ткань, хотя держать отрез в руках было все равно что воду в горстях, поэтому он позволил темно-синей материи свободно струиться сквозь пальцы. Устроившись на подоконнике, сын наблюдал, как отец достает из ящичка в глубине шкафа катушку алмазно-белых ниток и длинную сверкающую иглу.
– Вспомни свои уроки, – посоветовал Васа, передавая инструменты для вышивки Лексосу. – У кого какое место? Подумай как следует.
Тогда Лексос впервые нашил звезды на небо. И с тех пор каждую ночь поднимался в обсерваторию и открывал деревянный шкаф, где его ждала темно-синяя ткань, но уже совершенно гладкая, без стежков, которые он сделал накануне. Он продолжал занятия, колол иглой пальцы и выстраивал созвездия, закусив губу от усердия, стараясь не допустить ни единой ошибки.
Несколько лет спустя, когда Лексос еще больше подрос и мог управлять упряжкой лошадей без помощи конюха, Васа научил сына пришивать к небу луну. Это была сложная и кропотливая работа, на которую требовалось много времени, зато Лексосу нравилось любоваться результатом.
Раньше его вышивка выглядела какой-то неоконченной, неполноценной, а теперь вызывала чувство глубокого удовлетворения.
Луна влекла за собою приливы и отливы, и вскоре на пьедестале в обсерватории возникла чаша, полная текучей воды. Лексос погружал в нее пальцы и направлял волны в ту или иную сторону.
После того как он освоил это искусство и научился сохранять воды у скал Стратафомы бурными и непроходимыми, Васа вновь призвал первенца и объявил, что Лексос – старший из детей Аргиросов – будет сопровождать его на совещаниях.
Ведь, разумеется, не только Васа занимал такое высокое положение. Стратагиози был в каждой стране: четыре раза в год они собирались вместе, чтобы обсудить состояние дел в своих владениях и со всей деликатностью выудить друг у друга столько силы и ресурсов, сколько позволит собеседник.
– Считай, что тебе повезло, – говорил Васа. – У меня не было шанса постепенно всему научиться. Пользуйся представившейся возможностью с толком.
Совещания неизменно проходили в монастыре на севере от Тизакоса, на вершине громадного каменного шпиля. Добраться туда можно было на подъемнике. От ближайшей горы через долину протянули трос, на который повесили плетеные корзины, причем в каждой помещался лишь один человек.
Он забирался внутрь, оставив на земле оружие, а корзина скользила по тросу к монастырю, опасно примостившемуся на узком шпиле, с нависающими над обрывом верандами, где гостей встречали монахи с бокалами свеженалитого вина.
В первый раз Лексоса мучила тошнота, но теперь, после бесчисленных поездок через долину, он переносил путешествие с легкостью и чувствовал, что хотя бы на несколько кратких минут его жизнь принадлежит только ему.
– Эладо, Лексос! – позвал кто-то, призывая юношу к вниманию.
Он вздрогнул и посмотрел на сестер, которые стояли перед ним, уперев руки в бока. Реа находилась чуть ближе, голос, вероятно, принадлежал ей.
– Извини, – Лексос примирительно улыбнулся.
Хризанти кивнула и повернулась к столу, чтобы наполнить питу кимифи, но Реа не удовлетворилась ответом.
– Что такое? – спросила она. – Васа решил…
– Нет, я же говорил, да и ты знаешь.
Речь велась о следующей церемонии, на которой Реа должна выбрать супруга на грядущую зиму. Давным-давно, когда положению Васы ничего не грозило, все проходило быстро и однообразно. Однако с тех пор связи в Тизакосе стали хрупкими и ненадежными, Васе всегда было что сказать о выборе дочери.
Учитывая ошибки, допущенные ею в Патрассе, нервничала Реа не зря.
Юноша запустил руку в карман и нащупал часы. Их смастерил Ницос. Стрелки мерно тикали, отмечая фазы луны, а циферблат показывал положение созвездий. Лексос и так все помнил, но приятно было получить подарок от брата, которого он почти никогда и не видел вблизи, как вот Рею сейчас. Вообще, если подумать, она стояла даже как-то непривычно близко.
– Я ожидаю вестей от разведчиков, – наконец признал Лексос. – На востоке какие-то волнения, от которых мне неспокойно.
– Волнения? Я вроде бы слышала о стычке Рокеры и другого города.
– Будь это наша единственная забота, ни о чем не пришлось бы переживать, – ответил Лексос и резко выпрямился.
Во рту пересохло от мыслей об отчетах с севера: о лагерях сепаратистов, кипящих яростью к стратагиози, где собираются люди со всех уголков Тизакоса и даже из соседних стран.
– Отложим разговор на потом, – попросил он.
Хризанти открыла духовку, чтобы проверить температуру. Реа вместе с братом наблюдала, как младшая сестра накрывает питу верхним слоем теста, разравнивает бока и аккуратно защипывает края.
– Тебе помочь, куколка? – спросила Реа.
Лексос легонько подтолкнул ее в ребра. Реа никак не могла избавиться от привычки хлопотать над Хризанти, даже после долгих месяцев, проведенных вдали от домочадцев.
– Нет, все в порядке. Скоро будет готово. Переоденемся к ужину, согласны?
Лексос потянул Рею за рукав, плотный и накрахмаленный, но сильно помявшийся после многочасовой поездки в карете.
– Ему не понравится, если он тебя в этом увидит, – сказал Лексос, и все поняли его намек.
– Переоденешься у меня в комнате, – предложила Хризанти с сияющей улыбкой. – Поможешь мне выбрать наряд. Как в детстве!
И еще до того, как умерла их мать. До того, как Васа нацелился на титул стратагиози. С тех пор минуло более сотни лет.
– Ступай, – кивнула Реа. – Я тебя нагоню.
Хризанти закрыла духовку, зная, что служанки достанут готовую питу и засервируют стол. Она расцеловала близнецов в обе щеки, выскользнула из кухни, пригнувшись в низком дверном проеме, и поспешила к черной лестнице, которая вела на второй этаж.
Хризанти выбрала такой путь, чтобы не проходить мимо комнаты Васы.
Наступила долгожданная тишина. Лексос искренне любил младшую сестру, но покой ценил не меньше.
– Она выросла, – пробормотала Реа, поглядывая на дверной проем и прижимая ладонь к груди.
Лексос опустился на скамью, устало сгорбившись.
– Хризанти ненамного выше тебя. Похоже, на ней твое старое платье?
– Она могла слегка его перешить, – справедливо заметила Реа, усаживаясь рядом с братом, и поморщилась, подобрав ноги.
– Болят? – спросил Лексос.
– Я ни разу не подумала сделать перерыв и размяться.
Патрасса раскинулась на юге, путешествие заняло добрых два дня. Лексос был там лишь однажды, когда мама страдала от болезни, они приехали в Патрассу отдохнуть у моря.
Сидеть на некотором расстоянии от духовки было прохладно, но такая температура соответствовала сезону. Лексос неделями созерцал, как листья отказываются падать с деревьев, а высокая трава и цветущие деревья не хотят покрываться инеем. С каждым днем терпение Васы истончалось, а Лексос думал о сестре, живущей в чужом доме. О Рее, которая боролась с нарастающей паникой, неспособная поднять руку на избранного супруга.
Сезон сильно затянулся, что не укрылось и от Ницоса. Как-то раз после полудня он покинул мастерскую, вышел во двор и увидел Лексоса: тот грелся под солнцем на теплых каменных плитах.
– Время истекает, – проговорил Ницос, щурясь на небо.
– Не волнуйся, – ответил Лексос. – Реа попросит нас о помощи, если ей что-либо потребуется.
Наверное, только ему было известно о том, что в действительности сестра не стала бы просить ни о чем подобном.
Реа вздохнула и положила голову брату на плечо. Она немножко расслабилась и разжала кулаки. Лексос увидел, что ногти у нее покусаны, а кожа вокруг них розовая, воспаленная.
– В конце концов, работа сделана, – прошептал он. – Что еще можно от тебя требовать?
– Чтобы она была сделана хорошо, – ответила Реа.
– Не надо себя распинать, – сказал Лексос, накрывая ее руку ладонью. – Оставь это ему.
Некоторое время они молчали, а затем Лексос отстранился и посмотрел на сестру. Пожалуй, сейчас подходящее время задать вопрос, который его тревожил.
– Что случилось? Что тебя задержало?
Он прекрасно знал, как искусно сестра умеет врать. Учитывая ее обязанности за стенами Стратафомы, лгать было необходимо. Однако здесь, в компании Лексоса, Реа позволила эмоциям отразиться на лице.
Ей не хотелось говорить, но скорее она была готова открыться брату, нежели отцу.
– Не могу сказать точно, – честно ответила Реа, нахмурилась и опустила взгляд. – Ты никогда не задумывался, ну… над ценностью и значением?
– Чего именно? – спросил Лексос. Такие мысли довольно опасны. Особенно если дело касалось отца.
Реа издала тихий смешок и снова прислонилась к плечу брата.
– Жизней, наверное.
– А-а-а… И все?
Она махнула рукой.
– Забудь. Сойдемся на том, что я допустила оплошность, давай завершим разговор.
Вдалеке хлопнула дверь, и Реа напряглась, отпрянув от Лексоса.
– Что-то он рано.
– Не волнуйся, кафрула.
Это означало «зеркало». Лексос всегда ее так называл, еще с тех пор, когда близнецы научились говорить. Реа не отвечала брату тем же, вероятно, потому, что чувствовала себя полноценной даже без Лексоса, в отличие от него самого.
– Надо было сразу переодеться, – посетовала Реа, забирая со скамьи пальто и накидку. – Очередное лишнее напоминание.
– Боюсь, времени нет. И, конечно, он видел твою карету.
Было слышно, как на верхних этажах суетится прислуга, заканчивая последние приготовления.
Когда в главном зале раздался шум захлопнувшихся дверей, Лексос поднялся и разгладил волосы. Рубашка у него была заправлена в узкие темные брюки, но успела помяться, и воротник лежал как-то криво. Он одернул пальто, надеясь замаскировать неряшливый вид. Реа быстро накинула верхнюю одежду и уже возилась с длинной косой, которая расплелась на конце.
– Оставь как есть, – посоветовал Лексос, различив эхо тяжелых шагов. – Будет хуже, если он застанет тебя врасплох, обнаружив, что ты ее поправляешь.
Лексосу было лучше видно коридор, и он первым заметил приближающегося Васу. Отец был высоким – от него детям достался немалый рост, – а еще узкоплечим и будто накрененным в сторону всем туловищем, словно однажды потерял равновесие, но так и не обрел снова.
Порой несложно было забыть о том, что для других он не Васа, а Василис Аргирос, стратагиози Тизакоса. Но имя Васы имело куда больший вес для его отпрысков, чем упомянутый титул для народа.
Однако титул имел сакральный смысл: он делал Васу правителем страны и даровал ему матагиос – черную точку на языке, которая несла с собой смерть. Стратагиози каждый вечер произносил имена тех, кому она уготована.
– Она вернулась, – сказал Васа, переступив порог. Голос звучал низко и гулко разносился по кухне.
Реа слабо кивнула.
– Я всегда возвращаюсь.
Минуту они молчали. Васа окинул взглядом стол, покрытый мукой, и белые пятна на брюках Реи, после чего посмотрел на Лексоса.
– Александрос, я полагаю, у тебя не было иных занятий?
Всегда особенно неприятно, когда Васа прав. Лексоса ждало много важных дел, ему не следовало наблюдать за тем, как сестры готовят, и лакомиться кимифи. Ему бы читать документы и письма, чтобы затем пересказать для отца содержание посланий и практиковаться рисовать карты от руки.
Лексос ничего не ответил. В оправданиях нет смысла, да и он все равно не чувствовал себя виноватым.
– Что ж, пока вы оба тут, мы можем обсудить недавнюю промашку Реи в Патрассе, – медленно проронил Васа.
Реа сразу побледнела, словно Хризанти покрыла ее лицо белой краской.
– Знаю, я промедлила, – начала было Реа, но Васа поднял морщинистую руку, призывая к молчанию.
– Ориентир был при тебе?
Часы – вроде тех, которые Лексос носил в кармашке, – отсчитывали время до намеченного конца сезона. Ницос смастерил их специально для Реи.
– Да, – подтвердила она.
– И ты помнила свои обязанности?
– Да.
– Ты понимаешь, что происходит? – спросил Васа, сцепив руки за спиной, и шагнул ближе. Черное пальто на нем было почти такое же, как у Реи, но с золотой вышивкой на бортах. – Когда сезоны не сменяют друг друга, как положено? Когда мы не оправдываем ожидания?
– Да.
– Скажи.
Все их разговоры – если это можно так назвать – были именно такими. Даже когда одно время года плавно перетекало в другое безо всякой задержки, отец всегда напоминал Рее о том, чего они могли лишиться в случае провала.
– Скажи, – повторил Васа, прервав паузу. – Что происходит, если ты не справляешься с задачей?
– Люди начинают сомневаться.
– В чем? Точнее, сердце мое.
– В твоей власти. В том, заслуживаешь ли ты титул.
– И?…
На щеках Реи выступили алые пятна. Лексос прикусил язык: сейчас нельзя было случайно шепнуть сестре, что он рядом и готов ее поддержать.
– И тогда мы рискуем всем.
– Именно, – подчеркнул Васа и взглянул на Лексоса, проверяя, что сын слушает. – Нашим домом. Жизнью. Страной. Мы рискуем всем из-за тебя. Верно?
– Мы рискуем всем из-за меня.
Реа столь часто повторяла фразу, что Лексос не удивился бы, проходя ночью мимо ее комнаты в обсерваторию, если бы услышал, как она бормочет те же слова во сне.
Взгляд отца смягчился.
– Рад, что ты понимаешь. И с новым зимним супругом уже не допустишь ни единой ошибки, правда? Ведь ты осведомлена о том, какая ответственность на тебе лежит?
И вновь повисла долгая пауза. Лексос усилием воли заставлял себя не вмешиваться.
– Что ж, – наконец проговорил Васа. – Поцелуй своего папу, сердце мое.
Тревожные морщинки на лице девушки разгладились, и она чмокнула отца в щеку с нервным смешком. Васа легко улыбнулся в ответ, но он столь редко выражал нежные чувства к детям, что даже это заставило Рею просиять.
Лексос отвернулся и вытер вспотевшие ладони о брюки. В первые дни в Стратафоме он сильно переживал, что метки на коже сотрутся, но нет – теперь они стали его частью.
– Почему бы тебе не переодеться? – предложил Васа дочери. – Ты же в курсе, я не люблю, когда ты в черном.
– Да, конечно, – Реа напоследок одарила отца смятенной улыбкой и поспешила к выходу, не глядя на Лексоса. Она знала, как он относится к подобным разговорам, к тому, как Васа к ней обращается, но не разделяла мнение брата.
Пожалуй, это было единственным предметом споров близнецов.
– Как поездка? – спросил Лексос, надеясь поскорее отвлечь отца от мыслей о Рее.
– Затянулась, – ответил Васа.
Он ездил в Рокеру якобы посетить наместника, а на самом деле – напомнить людям, кому они должны быть преданы. В последнее время рокерцы пытались заполучить больше власти, чем положено, а Васа не мог такого позволить.
– Побеседуем после ужина, – добавил он и снова посмотрел на испачканный мукой стол. – Где Хризанти?
– У себя. Наверное, спустится с минуты на минуту.
– Полагаю, она здорова?
Лексос сглотнул.
– Да. Можешь сам спросить.
Васа пропустил слова сына мимо ушей и скользнул к дверному проему.
Лексос был уверен, что тратит время впустую, однако крикнул отцу вслед:
– Ницос тоже в порядке!
Васа остановился и бросил на сына безразличный взгляд.
– Я и не сомневался.
После его ухода Лексос осел на скамью, уронив лицо на руки. Если бы Реа взяла пример с Ницоса, который хорошо знал холодное сердце отца и отгородился от него! Но нет, сестра позволяла ранить себя раз за разом и утверждала, будто речи Васы не причиняют ей боли. Приходилось открывать ей глаза на многочисленные шрамы, хотя никто не ждал от Лексоса такого участия, а ему это было вовсе не в радость.
На кухне воцарилась долгожданная тишина, воздух начал потихоньку нагреваться от духовки. Лексос решил остаться здесь на пару минут, насладиться покоем и теплом перед ужином. Неизвестно, когда еще удастся отдохнуть.