Жаркое лето висело над пригородом. Асфальт во дворе разогрелся так, что воздух дрожал. Но детям было всё равно. Они смеялись, бегали босиком по пыли, как будто это был самый лучший день их жизни.
Четырнадцатилетний Кайзер сидел на деревянном заборе между домами и смотрел вниз – на Амалию, которая чертила палочкой круги на земле. Она была на три года младше, с тонкими косичками и сияющей улыбкой, из-за которой у него сердце всегда билось быстрее.
– Ты самая красивая девочка на свете, – сказал он с такой серьёзностью, что Амалия оторвала голову и уставилась на него.
– Когда вырастешь, я женюсь на тебе.
Она прыснула от смеха, прижимая палочку к груди.
– Кай, ты дурак! – звонко сказала она. – Ты всё придумываешь.
– Я не придумываю, – нахмурился он и спрыгнул с забора, оказываясь прямо перед ней. – Я сказал, значит, так и будет.
Амалия покачала головой, но щёки её зарозовели.
– Посмотрим, – пробормотала она и тут же дотронулась до его плеча. – Догоняй!
Она сорвалась с места, и Кайзер рванул за ней. Они носились по двору, поднимая клубы пыли, смеялись так громко, что соседская собака начала лаять. Кайзер бежал чуть медленнее, давая ей возможность вырваться вперёд.
– Я опять выиграла! – радостно закричала она, тяжело дыша.
– Потому что я тебя люблю, – выпалил он.
Амалия замерла, округлив глаза, потом прыснула от смеха, пытаясь скрыть смущение.
– Пойдём в парк? – предложила она. – Там прохладнее.
– Пошли, – ответил он без раздумий.
Парк встретил их запахом свежей травы и детским шумом. На площадке визжали малыши, вдалеке гремел баскетбольный мяч. Летний день был в самом разгаре.
Они шли рядом, болтая обо всём подряд. Амалия рассказывала, как хочет стать художницей, что она будет рисовать самые большие картины. Кайзер слушал внимательно, иногда усмехаясь:
– Я тоже буду в твоих картинах?
– Конечно, – серьёзно ответила она. – Только если ты перестанешь всё время хмуриться.
Он фыркнул, но уголки губ дрогнули.
Возле фонтана они присели на скамейку.
– Подожди, я куплю нам мороженое, – сказал Кайзер и пошёл к киоску.
Амалия осталась одна, болтая ногами. Но не успела и минуты пройти, как к ней подошли трое мальчишек постарше. Из их школы.
– О, Сент-Клер, одна сидишь? – ухмыльнулся высокий костлявый.
– Отстаньте, – пробормотала она, прижимая руки к себе.
Они переглянулись, один дёрнул её за косу. Амалия вскрикнула.
В этот момент Кайзер уже шёл обратно. В руках – два рожка мороженого. Его глаза мгновенно потемнели. Он шагнул быстрее, а потом просто швырнул мороженое в урну и пошёл к ним.
– Эй! – его голос прорезал шум парка. – Что вы творите?
– Успокойся, Хеллингер, мы просто шутим, – протянул один.
Кайзер толкнул его так, что тот едва не упал.
– Ещё раз хоть один из вас прикоснётся к ней – я вам всем морды разнесу.
– Ты ненормальный, Хеллингер, – буркнул другой.
– Может быть, – глаза Кайзера сверкнули. – Но попробуйте – и узнаете, насколько.
Ребята переглянулись, пробурчали что-то и ушли.
Амалия смотрела на него испуганно.
– Зачем ты так? – прошептала она. – Они же просто…
– Просто? – перебил он. – Они тебя трогали. Никто не может. Никто!
Она вздохнула, пытаясь улыбнуться.
– Ты сумасшедший.
– Может быть, – повторил он.
Чтобы сменить тему, он снова пошёл к киоску и вернулся уже с новым мороженым. Протянул ей рожок, как будто ничего не произошло.
– Держи. Всё равно самое вкусное тебе.
Она улыбнулась и приняла мороженое. Потом они ещё долго гуляли по парку: катались на качелях, брызгались у фонтана, смеялись, придумывали глупые истории. Для них мир был простым и светлым.
Когда солнце клонилось к закату, они вернулись домой. На крыльце их ждала Миранда – светлая женщина, в цветочном платье, с улыбкой, от которой сразу становилось теплее.
– Дети! Идите кушать, я накрыла стол.
Кухня встретила запахом запечённой курицы и хлеба. Миранда суетилась, ставя лимонад и раскладывая мясо.
– Ешьте, мои хорошие, – сказала она. – Кайзер, бери побольше, ты ведь растёшь.
– Я лучше Малие дам, – упрямо сказал он, перекладывая ей кусок побольше.
– Кай! – вспыхнула она. – Ты сам голодный.
Миранда рассмеялась, покачав головой.
– Господи, вы такие забавные. Вы как день и ночь. Но знаете… иногда именно такие и бывают самыми близкими.
Они ели, смеялись, спорили, кто быстрее доест, и всё вокруг казалось простым и счастливым.
Поздним вечером, сидя на крыльце, они молчали, глядя на закат. Амалия положила голову ему на плечо, и Кайзер, глядя вдаль, произнёс тихо, как клятву:
– Запомни, Маля. Когда вырастешь – ты будешь моей.
И в тот момент она даже не подумала смеяться.
С тех пор лето не заканчивалось – даже когда в календаре наступил сентябрь. В их пригороде солнце по утрам светило мягче, листья начинали желтеть, но внутри всё оставалось по-летнему простым: два соседних дома, две двери напротив и двое детей, которые будто родились уже вместе.
Они и правда «жили вместе» с самого начала – так любила говорить Миранда. С тех пор как Амалия научилась стоять, она тянулась к забору, за которым жил Кайзер. А когда он начал ходить, первым делом перелез через эту деревянную перекладину и принёс ей яркую машинку. С тех пор у них было пополам всё: мелки, яблоки, секреты.
Осенние утра начинались одинаково. Zвонок будильника у Сент-Клер, запах тостов и ванильного сиропа, голос Миранды: «Маля, завтрак!». Через пару минут за окном – негромкий стук. Это Кайзер. Он не звонил в дверь, он всегда стучал в окно Амалии, как в маленький ритуал.
– Выхожу, – шептала она, высовываясь в оправе растрёпанных волос.
– Быстрее, – отвечал он, но улыбался.
Они шли в школу одной дорогой, а в здании расходились: он – к своим старшим, она – к своим. Разные этажи, разные расписания. Но каждый раз, когда звонил последний звонок для её класса, Амалия выходила в коридор и уже издалека видела – он стоит, облокотившись о шкафчики, с вечной хмурой мордой, из которой обязательно прорывалась улыбка, едва он замечал её.
– Пошли, Маля, – говорил он.
– Ты рано, у тебя же ещё урок.
– Пропустил. Важнее тебя встретить.
Она качала головой, пыталась сделать строгий вид, но смех всё равно выдавал её. Они шли медленно по школьному двору, делясь тем, что произошло за день. Амалия показывала рисунки – быстрые эскизы одноклассников, учительницы, неба за окном. Кайзер забирал её альбом и перелистывал так внимательно, как будто держал в руках что-то бесценное.
– Ты нарисовала его смешным, – говорил он, кивая на портрет физрука.
– Он такой и есть, – фыркала она.
– А это кто? – показывал на тёмный силуэт в капюшоне.
– Не знаю… иногда просто выходит.
– Это я?
– Может быть, – улыбалась она и прятала взгляд.
Иногда после школы они шли к реке. Небольшая, но быстрая вода уносила листья вниз по течению, и они устраивали соревнования: чей листик приплывёт быстрее до поваленного ствола. Амалия снимала кеды и свешивала ноги с моста, а Кайзер стоял рядом и следил, чтобы никто не подошёл близко. Он всегда замечал людей раньше неё – этот взгляд хищника у него был даже в четырнадцать.
– Кай, – однажды сказала она, ловя палочкой свой листик у берега, – когда я вырасту, я буду художницей. Я хочу, чтобы мои картины висели в больших залах. Чтобы люди приходили и молчали, потому что им будет нечего сказать от… от того, как сильно.
– Твои картины уже «сильно», – ответил он. – Просто пока зал – это наша кухня.
– Ты смеёшься?
– Нет. Я серьёзно. Ты будешь известной.
– А ты кем будешь?
Он молчал пару секунд, смотрел на воду, затем усмехнулся.
– Я? Я буду… править.
– Кем? – Амалия улыбнулась шире.
– Всем, – сказал он как будто шутя, но в его голосе не было шутки. – Я не знаю как это называется. Боссом? Главным? Тот, кого нельзя обойти.
– Тебе это подходит, – она рассмеялась. – Ты и сейчас ведёшь себя как главный.
– Потому что ты должна быть в безопасности, – ответил он просто.
Иногда им казалось, что школа – это только промежуток между их настоящей жизнью. Они встречались утром у забора, днём в коридоре, вечером у реки, а по выходным «занимались важными делами»: сражались ветками как мечами, строили домик из старых досок позади гаража Хеллингеров и придумывали тайный код – три стука по забору, потом пауза, потом ещё два. Это значило: «Выходи, мне нужен ты».
В один из таких дней появился дождь – тёплый, крупными каплями. Они всё равно побежали к реке. Город стал тихим, люди спрятались под навесами, а им было весело: промокшие, босые, они брызгались, как маленькие, и смеялись, пока Амалия не сорвалась на хриплый кашель. Кайзер тут же снял с себя толстовку и натянул ей на голову.
– Всё, домой, – приказал он.
– Но ещё чуть-чуть…
– Домой, Амалия, – он редко называл её полным именем. Мягко, но так, что спорить не хотелось.
По дороге она всё равно вытащила из кармана мелок и на мокром асфальте набросала пару линий. С живостью, от которой у него защемило внутри: профиль с резкой линией челюсти и внимательными глазами.
– Это кто? – спросил он, хотя уже знал.
– Не знаю, – улыбнулась она в сторону. – Просто кто-то, кто смотрит.
Он осторожно провёл пальцем по мокрым линиям – они расплылись, и рисунок исчез.
– Пусть смотрит, – сказал он. – Но только издалека.
Были и другие дни – более шумные. Баскетбольная площадка, где старшие парни ставили жёсткие блоки, матерились и забывали, что перед ними младшие. Амалия сидела на скамейке с альбомом, делала быстрые штрихи, ловила движение. Кайзер играл редко, чаще стоял у ограждения, посмеивался над чужими промахами. Один из парней – тот самый костлявый из парка – снова попытался подойти к Амалии. Не дерзко, но слишком уверенно.
– Дай посмотреть, что рисуешь, – протянул он руку к альбому.
– Я… не хочу.
– Пять секунд, – он уже тянулся ближе.
Кайзер оказался рядом так быстро, будто был рядом всегда.
– Отойди, – сказал он без крика.
– Да что ты…
– Я сказал: отойди.
Парень на секунду задержал взгляд, потом отступил, пробормотал «псих» и ушёл к своим. На площадке кто-то свистнул, кто-то усмехнулся. Кайзер повернулся к Амалии.
– Не забывай говорить «нет», – тихо сказал он.
– Я сказала.
– Громче.
– Зачем?
– Чтобы не пришлось звать меня.
Она улыбнулась и кивнула. Он взял её альбом, перелистал пару страниц, задержался на рисунке тёмного силуэта в капюшоне.
– Он появляется всё чаще, – заметил Кайзер.
– Может, мне просто нравятся тени, – пожала плечами Амалия.
– Мне – нет, – ответил он и, закрыв альбом, легко коснулся его корешка пальцами. – Но если это помогает тебе рисовать – рисуй.
К речке они ходили, как люди ходят в церковь – регулярно, молча, с чувством, что здесь их кто-то слышит. Иногда они садились на старое бревно и говорили о будущем: о больших городах, галереях, небоскрёбах, где будет его офис «главного». Амалия любила фантазировать, как будут выглядеть её выставки – белые стены, рамки, приглушённый свет. Кайзер слушал и, как всегда, обещал.
– Я куплю тебе зал, если не дадут, – говорил он.
– Так не работает, – смеялась она.
– Будет работать.
– А если у меня не получится?
– Получится.
– А если…
– Маля, – он смотрел прямо, серьёзно. – У тебя получится.
В такие моменты Амалии казалось, что в его голосе есть сталь. Тёплая, надёжная. Как будто он уже знал, как всё будет, и чего это ему будет стоить.
По вечерам они возвращались домой, и Миранда звала на ужин: «Дети! Мы сегодня делаем пасту!». Пара тарелок, лимонад со льдом, салфетки в цветочек. Кайзер неизменно перекладывал на тарелку Амалии побольше, Миранда неизменно смеялась и качала головой.
– Ты вырастешь уродом, – ворчала Амалия.
– Я уже урод, – ухмылялся он.
– Ты красивый, – выпаливала она слишком быстро, а потом краснела.
– Слышала, Миранда? Она призналась, – кивал он серьёзно.
– Ешьте, – спасала их Миранда, – пока всё не остыло.
После ужина они выходили на крыльцо. Небо в пригороде было низким и ясным, и звёзды загорались так быстро, что казалось – кто-то щёлкает невидимыми выключателями. Амалия рассказывала о новых идеях, о конкурсах в школе, о том, как учительница по искусству взяла её рисунок на школьную выставку. Кайзер принёс ей плотный альбом – подарок.
– Для больших картин, – сказал он.
– Кай…
– Не спорь.
Она провела ладонью по обложке, как по чему-то живому.
– Спасибо.
– Нарисуешь там то, что будет висеть в твоём первом «белом зале».
– А ты придёшь?
– Я буду стоять у двери, – серьёзно сказал он. – И впускать тех, кто достоин.
Она снова рассмеялась. Но где-то в глубине ей понравилось, как он это сказал.
Осень медленно переходила в раннюю зиму. Ветер стал резче, речка – холоднее. Они реже мочили ноги, чаще сидели на мосту, пряча руки в карманы. Разговоры становились длиннее.
– Ты правда думаешь, что сможешь «править»? – спросила она однажды, не поднимая глаз.
– Я не «думаю». Я знаю, – он говорил спокойно, почти буднично.
– Звучит… страшно.
– Всё, что стоит того, – немного страшно.
– А я? – тихо. – Я тоже «стою того»?
Он повернулся к ней.
– Ты – всё.
Она замолчала, сглотнула и спрятала улыбку в шарф.
Иногда, когда они возвращались из школы, их догоняли те самые парни. Уже без шуток, без рывков за косы – просто взгляды, шепот за спиной, косые усмешки. Кайзер редко реагировал. Но если кто-то пересекал невидимую черту – он останавливался, вставал рядом с Амалией так, чтобы его тень полностью перекрывала её.
– Проблемы? – спрашивал он, и тени рассасывались сами собой.
Шли месяцы. Их дни были похожи один на другой, и в этом было счастье. Утренний стук в окно. Дорога в школу. Встреча у шкафчиков. Речка. Ужин у Миранды. Крыльцо и звёзды. Их мир был прост и мал, как ладонь. Но в него помещалось всё главное: её смех, его «я рядом», их планы.
И где-то глубоко, под этой светлой поверхностью, уже рождалось что-то другое – обещание силы, желание «править», тень в рисунках. Но до этого ещё далеко. Пока они были детьми, и мир был добр к ним.
– Запомни, – сказал он однажды, когда они возвращались домой, и тёплый свет из окон ложился на тротуар золотыми прямоугольниками. – Что бы ни было – я встречу тебя. Из школы. Из плохого дня. Из любой беды. Всегда.
– А если ты опоздаешь? – поддела его Амалия.
– Я не опаздываю, – он улыбнулся краем губ. – Я прихожу вовремя.
Она кивнула, как будто заключала договор, и шепнула почти неслышно:
– Хорошо, Кай.
И пошла вперёд – лёгкая, в своём светлом пальто, с альбомом, прижатым к груди. А он шёл на полшага позади и чуть в стороне – так, чтобы видеть всё вокруг, и чтобы любая тень, решившая к ней приблизиться, наткнулась сначала на него.
В этот вечер Миранда снова позвала их ужинать – запах корицы и яблок заполнил дом. Они долго сидели за столом, спорили, чья очередь мыть посуду, и смеялись. Кайзер, как всегда, попытался подменить Амалию, а она, как всегда, упёрлась, поставила перед ним миску с пенящейся водой и сказала:
– Ты – «главный»? Вот и руководи, – и сунула в его руки губку.
– Да, босс, – отчеканил он и отдал ей полотенце. – А ты – художница. Протирай аккуратно, чтобы блестело.
Миранда стояла в дверях кухни и смотрела на них так, как смотрят на свет – с лёгкой нежной завистью и глубокой благодарностью. Она знала: эти двое – как день и ночь. И где-то очень далеко, за пределами их тихой улицы, мир уже готовил им свои испытания. Но пока – пусть будет так. Смех. Тёплые тарелки. Руки в мыльной пене. Обещания, сказанные полушёпотом.
И мальчишка, который уже тогда умел говорить так, как будто это клятва:
– Я встречу тебя завтра. И послезавтра. И всегда.
А она верила. Потому что до сих пор он ни разу не опоздал.
Сад за домом Сент-Клер был их маленьким миром. Амалия сидела на траве с коробкой цветных мелков, рисовала на белых листах цветы и домики. Кайзер помогал – делал вид, что ненавидит рисовать, но выводил толстые кривые линии, чтобы она смеялась.
– Вот, смотри, это ты, – показал он каракули.
– Это не я! – фыркнула она. – Это похоже на привидение.
– Ну ты же ангел. Значит, ангел-привидение.
Она толкнула его в плечо, и он расхохотался.
Всё было тихо и просто: лёгкий ветер, запах яблонь, смех. До тех пор, пока не послышался звук мотора.
У калитки остановилась полицейская машина. Синий и красный свет мигал, словно разрезая мир пополам. Из машины вышли двое полицейских в форме и две женщины – строгие, в деловых костюмах. Атмосфера сразу стала чужой, тяжёлой.
Кайзер нахмурился и поднялся, шагнув к калитке.
– Что случилось? – голос его прозвучал непривычно хрипло.
Полицейский с добрыми усталыми глазами снял фуражку. Он посмотрел на мальчишку и спросил:
– Ты Кайзер Хеллингер?
– Да, – твёрдо ответил он.
Полицейский задержал паузу. Потом тихо сказал:
– Сынок, мне очень жаль… Твои родители… Они попали в аварию. Машина… не выжили.
Слова прозвучали будто сквозь воду. Амалия застыла с мелком в руках, глядя широко открытыми глазами. Кайзер не шелохнулся. Его лицо будто окаменело, только пальцы сжались в кулак.
– Нет, – выдохнул он. Но в глазах уже блестели слёзы.
Полицейский сделал шаг ближе.
– Мне очень жаль, парень. Ты должен держаться.
– У тебя есть родственники? Дядя, тётя? Кто-то, кто может позаботиться о тебе? – спросила вторая женщина, делая шаг вперёд.
Кайзер покачал головой. Голос предательски дрогнул, но слова прозвучали твёрдо:
– Нет. У меня никого нет.
Амалия всхлипнула. Слёзы потекли по её щекам, она шагнула ближе, схватила его за руку.
– Кай… это неправда… Ты же… ты же не один!
– Тогда, – сказал полицейский, кивая в сторону женщин, – опека позаботится о тебе. Эти люди… они помогут.
Одна из женщин подошла ближе, присела на уровень Кайзера.
– Кайзер, мы должны поехать с тобой. Ты будешь в безопасности. Мы позаботимся о тебе.
Он сжал зубы, глядя куда-то мимо.
Амалия разрыдалась, вцепившись в его рубашку.
– Ты что, уезжаешь? Тебя увозят?!
Он посмотрел на неё. В его глазах стояли слёзы, но он не позволил им упасть. Обнял её крепко, так, как будто хотел запомнить каждую секунду.
– Я вернусь, – прошептал он ей в волосы. – Я же обещал. Я всегда возвращаюсь.
– Но когда? – всхлипнула она.
– Просто жди меня, Маля. Только жди.
Она вскинула голову и кивнула, дрожа.
– Я обещаю. Я буду ждать.
Женщина осторожно дотронулась до его плеча.
– Пора, Кайзер.
Он ещё раз посмотрел на Амалию – долго, в упор, будто хотел вырезать её лицо в своей памяти. Потом оторвался и пошёл к машине. Дверца захлопнулась, и мигалки зажглись снова.
Амалия стояла у калитки, вся в слезах, и смотрела, как машина увозит его. Кайзер через стекло обернулся. Их взгляды встретились в последний раз. Он поднял руку к стеклу – медленно, словно давал клятву.
Она подняла свою, прижимая ладонь к воздуху.
Машина свернула за угол и исчезла.
Мир стал тише. Слишком тише.
Ночь накрыла дом Сент-Клер. В комнате Амалии было темно, лишь слабый свет лампы на столике рассеивал тени.
Она сидела за столом, перед собой разложила альбом. Руки дрожали, пальцы были испачканы графитом.
Страница за страницей – её старые рисунки. Те самые тёмные силуэты в капюшоне, таинственные фигуры, которые она сама не понимала, зачем рисует. Они всегда были безликие.
Сегодня всё изменилось.
Она взяла карандаш и вывела уверенные линии. Нос, скулы, губы. Глаза – тёмные, тяжёлые, такие, в которых свет и ярость горели одновременно.
Силуэт впервые стал живым. Лицо обрело черты. Это был он. Кайзер.
Слёзы катились по её щекам и падали на бумагу, размывая линии. Но она не останавливалась, будто хотела удержать его на листе, если уж не могла рядом.
– Ты вернёшься… – шептала она всхлипывая. – Ты же обещал.
Она прижала ладонь к рисунку, закрывая его лицо. И в этот миг дала себе клятву – ждать. Сколько бы ни прошло лет.
А на листе, под каплями слёз, из темноты смотрел он.
Кайзер Хеллингер.