Gave love ’bout a hundred tries
Just running from the demons in your mind
Then I took yours and made 'em mine
I didn’t notice 'cause my love was blind.
– Доброе утро, господин!
Утро Ло Кая всегда начинается одинаково, где бы он ни находился. Он рано ложится спать и рано встает, и этот режим, который соблюдается годами, вложен в него с самого детства. Им с братом Юншэном как-то и в голову не приходило спрашивать, почему он именно такой. Наверное, потому? что так действительно лучше: получается успеть многое сделать за день и решить все необходимые вопросы в рабочее время, а не ночью. Когда Ло Кай учился в университете, он всегда недоумевал, почему все его однокурсники поголовно не высыпались по ночам в период сессии. Ведь это совсем несложно – взять и выучить билеты в течение дня. Однако в этом его мало кто понимал.
Девушка за стойкой ресепшна приветливо улыбается и кланяется. Ло Кай отвечает ей тем же и подходит к дверям лифта. Сегодня суббота, так что никаких встреч не запланировано. Это значит, что он может спокойно заняться проработкой проекта. На самом деле все самое полезное и нужное, что они делают, невозможно решить на собраниях, на которых все важные вопросы можно обсудить за десять минут, а остальное – ненужные слова, выброшенные на ветер ради серьезной и деловой атмосферы. Поэтому Ло Кай любит выходные – время, когда можно действительно поработать, а не перекладывать все с места на место. Ло Юншэн иного мнения. «Разрешения, документы, формальности, А-Кай, куда сейчас без них?» Возможно, поэтому этими самыми «формальностями» занимается чаще всего именно брат.
Лифт открывает перед ним блестящие в свете ламп двери и издает приветливый звук. В Японии все приветливое, даже лифты. На первом этаже здания находятся магазин и ресторан, принадлежащий отелю, ресепшн – на втором. Это не очень удобно, Ло Кай куда с большим удовольствием спустился бы по лестнице, но утром ею пользуется только персонал.
На улице царит привычная токийская жара, которая в середине сентября становится, кажется, только гуще, а еще наполняется запахом мокрого асфальта, потому что по ночам нередко идут дожди. Ло Кай раскрывает белый матовый зонт, чтобы укрыться от яркого солнца, и направляется к кофейне в самом конце квартала.
Токио не спит совершенно никогда и даже в восемь утра в выходной наполнен людьми. Кто-то спешит за покупками, кто-то – на работу, кто-то – на прогулки. Даже у некоторых школьников есть занятия, чаще дополнительные или в кружках по интересам. Ло Кай тоже во времена своего обучения в Китае даже по воскресеньям ходил на частные уроки по истории, так как не видел смысла делать перерыв в получении знаний лишь по причине смены дня недели.
В кофейне практически пусто, лишь молодая пара, в которой сразу можно узнать иностранцев, сидит в самом дальнем углу, развернув какие-то карты и маршруты, занимающие большую часть маленького стола. Сентябрь – один из самых популярных месяцев в Японии для туристов. Ло Кай искренне не понимает почему – самое красивое время в этой стране наступает с середины октября или даже ближе к началу ноября, когда все леса и горы окрашиваются в коралловый цвет из-за листьев кленов момидзи.
Девушка за столиком, внимательно изучающая карту, прикладывает запотевший стакан с ледяной водой ко лбу. Это еще одна причина, по которой сентябрь – не лучший месяц в году в Японии. Слишком жарко. Для иностранцев явно непривычно.
Ло Кай из всего свободного зала выбирает столик на одного в углу у окна и заказывает кофе. Ему нужно многое изучить за сегодня, так что он делает лишь один глоток и сразу отставляет чашку за ноутбук, погружаясь в чтение.
Через полчаса в WeChat приходит сообщение от брата:
«А-Кай, дядя ждет нас на обед в час. Я стучался к тебе в номер, но тебя не было. Где ты?»
Ло Кай делает еще один глоток кофе и набирает ответ:
«В кофейне у станции. Планировал сегодня поработать».
«Я не удивлен. Ладно, буду ждать тебя в отеле к полудню, поедем вместе».
«Хорошо».
Он едва успевает снова вернуться к чтению, когда в тишине зала, где играет лишь фоновая приглушенная музыка, которую почти не слышно, раздается топот, а следом – громкий возглас:
– Ячи-сан, есть еще салфетки?
Голос кажется Ло Каю знакомым, и он поднимает взгляд, чтобы увидеть, как с лестницы, уводящей на второй этаж помещения, быстро спускается молодой мужчина, в котором он узнает человека из магазина канцелярских товаров. Не будь у Ло Кая такой хорошей памяти на лица, имена и даты, он бы все равно его запомнил – почему-то, едва появившись, тот умудряется заполнить собой все пространство, на него невозможно не обратить внимания. И кажется, Ло Кай даже знает почему.
«Господин Цай», как его называл мальчик, передавший тогда Ло Каю ручку, светится улыбкой, громко топает по ступенькам босыми по какой-то неведомой причине ногами и выглядит слишком странно для посетителя кафе. Его волосы все собраны почти на самой макушке, закручены и неряшливо заколоты длинной кистью для рисования, на нем свободная черная футболка в каких-то разноцветных пятнах, и да, он действительно босиком.
Девушка, готовившая для Ло Кая кофе, смеется, прикрыв рот ладонью.
– Цай Ян, у тебя краска на лице!
– Да я знаю, не обращай внимания, – машет рукой тот и проводит большим пальцем по щеке, еще больше размазывая розовый след от краски. Он кладет на барную стойку свой телефон и перегибается через нее, чтобы дотянуться до пачки салфеток. – Вот это мне и нужно!
– Ты сегодня закончишь? – спрашивает бариста. – Шеф обещал приехать к двенадцати.
– Да-да, уже почти. И чего ему не спится в выходной? – продолжая улыбаться и при этом недовольно морща нос, говорит Цай Ян.
– У него нет выходных. Так что поторопись.
– Будет сделано, Ячи-сан. – С этими словами он подмигивает и взлетает по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через одну ступеньку.
Девушка, проводив его взглядом, качает головой и возвращается к своим делам. Ло Кай, вздохнув, следует ее примеру. Он снова тянется к своему кофе и делает глоток, понимая, что тот стал совершенно холодным – в помещении во всю мощь работает кондиционер, так что это неудивительно.
Ло Кай, не желая лишний раз беспокоить бариста и подзывать ее, сам подходит к стойке.
– Кофе, пожалуйста.
– Вам покрепче? – спрашивает девушка, наклоняясь и почти целиком скрываясь за баром. Оттуда слышится звон стаканов.
– Да.
Когда она выпрямляется, Ло Кай обращает внимание на бейджик на ее груди: «Ячи».
– Сейчас сделаю.
Ячи подходит к большой кофеварке и всплескивает руками, бросив взгляд на барную стойку.
– Надо же! Цай Ян оставил телефон.
Ло Кай смотрит на смартфон рядом с подносом, заставленным чайными чашками. По темному экрану идет размазанная светло-розовая полоса. Наверное, Цай Ян разговаривал по нему, прежде чем спуститься вниз, потому что след на его лице точно такой же. Едва он успевает об этом подумать, телефон загорается и начинает вибрировать, высвечивая фотографию маленького ребенка лет двух, сидящего на коленях у молодой девушки. Наверное, это его супруга и их сын, которого Ло Кай тогда встретил в магазине. «А-Бэй» – написано на экране. Однако это странно: по вежливой речи мальчика скорее можно было подумать, что он говорит с наставником или учителем, а не с отцом.
– Ох, – выдыхает Ячи. – Нужно отнести, Бэй-кун звонит. – Она делает несколько шагов, чтобы обойти стойку, но останавливается на полпути. – А как же я кассу оставлю? Такэда-сан! – кричит она громко. – Такэда-сан, подмени меня!
Никто не отвечает.
– Такэда-сан!
Ло Кай вздыхает и берет телефон со стойки.
– Давайте я отнесу. На второй этаж? – спрашивает он.
– О, что вы, не нужно, вы не должны! – выставив перед собой раскрытые ладони, протестует бариста. – Присаживайтесь, я сейчас принесу вам ваш кофе.
– Мне несложно.
Ячи быстро кланяется несколько раз и кивает.
– Спасибо большое! Извините нас! Да, на второй этаж. Там лента, чтобы посетители не входили, у нас ремонт. Просто снимите ее, крепление сбоку у перил.
– Хорошо.
Ло Кай поднимается по лестнице, которая с поворотом уводит в сторону, на второй этаж, где находится еще более просторный зал. Все столы сдвинуты к одной стене, стулья перевернуты и сложены друг на друга, как яичная скорлупа. Он снимает закрывающую проход ленту у самого конца лестницы и идет в глубь помещения, откуда слышится приглушенная музыка.
Цай Яна он обнаруживает в самом дальнем углу у окна. Тот сидит на полу, скрестив ноги и согнувшись так, что со стороны кажется, что он почти упирается лбом в стену. Вся стена от потолка до паркета представляет собой целую картину, на которой Ло Кай видит порт или причал с многочисленными сампанами[2] у берега, дома в традиционном стиле на заднем плане и, насколько хватает глаз, реки и пруды. На пристани легкими мазками нарисованы фигуры людей в свободных голубых одеяниях.
Подойдя ближе, Ло Кай понимает, что Цай Ян слушает музыку в наушниках. Она так громко играет, что ее вполне можно различить, несмотря на них.
– Простите! – громко произносит Ло Кай.
Никакой реакции. Ло Кай прочищает горло и говорит, еще сильнее повышая голос:
– Господин Цай! Вам звонит сын.
Не дождавшись ответа, он подходит сбоку и на мгновение забывает, что хотел сказать. Красивая роспись, украшающая стену, рождается под чужими руками буквально на глазах. Ее явно рисуют не первый день, так как Ло Кай бы обратил внимание, если бы краска на верхней части, которую он видел со своего места до этого, была свежей. Зато внизу, где, почти сложившись пополам, сидит Цай Ян, она блестит, только что нанесенная. Немного размытые, рваные, словно смазанные порывом ветра очертания лепестков, насыщенная акриловая краска розового и белого цветов, мягкое распределение светотени. Ло Кай без труда узнает в нарисованном крупном цветке лотос.
Он какое-то время стоит, просто наблюдая за движениями его руки и кисти. Чужой телефон уже давно перестал вибрировать в пальцах, но отдать его все равно нужно, так что Ло Кай со вздохом наклоняется, протягивает руку и касается чужого плеча.
Цай Ян вздрагивает и резко поворачивается всем корпусом, вскидывая голову. Кисть, которую он продолжает держать в руке, от такого быстрого движения оставляет росчерк на рисунке и… розовую полосу на рукаве белого пиджака Ло Кая.
– Ох, черт! Вы что здесь делаете? – спрашивает Цай Ян, второй рукой вынимая из ушей наушники, потянув за провода. Они подключены к небольшому планшету, который лежит перед ним на полу. Неудивительно, что и на этом экране тоже следы краски. Ло Кай успевает подумать, что, дай этому человеку волю, он испачкает все в зоне досягаемости в своих творческих порывах.
Он опускает взгляд на измазанный краской рукав, потом молча протягивает Цай Яну его телефон.
– А? Что он делает у вас? – вскидывает брови Цай Ян.
– Вы забыли его внизу на стойке.
Цай Ян, словно не веря, что это действительно его телефон, откладывает кисть на подставку и возится, проверяя карманы.
– И правда. Спасибо.
Он наконец-то забирает свой телефон, и Ло Кай выпрямляется, продолжая осматривать пятно на одежде. Если в ближайшие три часа не принять меры, с пиджаком можно будет попрощаться.
Его удивлению нет предела, когда он слышит сдавленный смех. Он смотрит на Цай Яна перед собой сверху вниз, пока тот, закрывая рот тыльной стороной ладони, чтобы еще больше не испачкать лицо, смеется, поглядывая на него.
– У вас такой вид, словно я вам руку отгрыз.
– Глупость! – срывается с языка быстрее, чем Ло Кай успевает себя остановить.
Цай Ян качает головой и убирает руку от лица, поднимаясь на ноги.
– Ладно, извините, я не специально. Но я правда чуть из штанов не выпрыгнул, когда вы подошли, – сюда не пускают посетителей.
– Ячи-сан была занята. А вам звонили, – коротко объясняет Ло Кай. Его уже начинает раздражать эта ситуация – он должен был все это время провести за работой, а вместо этого занимается непонятно чем.
Цай Ян смотрит на свой телефон, потом быстро что-то набирает, пачкая экран еще больше, и убирает его в карман. Вот у кого одежда точно не отстирается.
– Спасибо, что принесли его. Сейчас.
Он наклоняется и цепляет с пола тонкую тканевую салфетку и, найдя на ней чистый угол, делает шаг к Ло Каю и берет его за запястье.
– Что вы делаете? – попытавшись отстраниться, спрашивает Ло Кай. Цай Ян лишь крепче сжимает пальцы на его руке.
– А на что это похоже? – спрашивает он и на удивление осторожно касается салфеткой пятна, убирая излишки краски. – Теперь вас спасет холодная вода и немного терпения, – добавляет он и отпускает его руку.
Ло Кай невольно делает шаг назад и хмурит брови. Потом переводит взгляд на картину на стене.
– Красивая работа.
– Да, – без излишней скромности отзывается Цай Ян, поворачиваясь к своему творению. – Похожая роспись была в доме, где я вырос. Не уверен, что полностью ее воссоздал, но…
– Эпоха династии Сун, судя по всему? – задумчиво говорит Ло Кай, подходя ближе к стене. – В то время были шестигранные или восьмигранные пагоды. Вы позволите?
– Что?
– Лишь пара штрихов, и ваша картина будет носить историческую достоверность.
Цай Ян рядом удивленно присвистывает.
– Ну ничего себе. Да эту крошечную пагоду почти не видно, она на фоне. Вы историк или вроде того?
– Вроде того, – соглашается Ло Кай. – И даже фон имеет значение.
Цай Ян пожимает плечами и наклоняется, чтобы передать ему чистую кисть. Пока Ло Кай занимается строениями на фоне, он возвращается к лотосу, корректируя и поправляя линию, которая появилась из-за его дрогнувшей руки.
– Честно говоря, не вижу особой разницы, – усмехается Цай Ян через какое-то время. – Но вам, конечно, виднее.
Ло Кай ничего не говорит, только опускает на него взгляд. Цай Ян широко улыбается ему, сидя на полу и сложив руки на коленях.
– Господин Цай, вы…
– Хватит формальностей. Зовите меня Цай Ян.
– Хорошо.
– А… вы?
– Ло Кай.
Цай Ян кивает и хочет сказать что-то еще, но его сзади окликает детский голос:
– Господин Цай!
Он разворачивается, продолжая сидеть на полу, и с улыбкой машет рукой.
– А-Бэй, я же написал, чтобы ты ждал меня дома.
Пришедший мальчик смотрит на него совершенно серьезно и, нахмурившись, показывает пакет из магазина 7-Eleven[3], вытянув руку с ним перед собой.
– Снова без завтрака?
Цай Ян закатывает глаза.
– Да-да, знаю, глупый я, опять не прислушиваюсь к мудрым советам несносного ребенка!
Мальчик качает головой, подходит ближе и ставит перед ним пакет. Потом приветливо улыбается Ло Каю.
– Здравствуйте, господин! Рад вас снова видеть!
– Снова? – перестав копаться в пакете, в котором Ло Кай замечает сэндвичи и еще что-то съестное, переспрашивает Цай Ян.
– Мы же виделись в магазине на этой неделе, – поясняет мальчик.
– А-а, вот почему твое лицо показалось мне знакомым, Ло Кай! – подняв указательный палец, говорит Цай Ян. – У меня всегда была отвратительная память, прости.
Их разговор прерывает поднявшаяся на второй этаж бариста Ячи. У нее в руках поднос с одиноко стоящей на нем чашкой.
– Господин, ваш кофе уже остыл, я сделала вам новый. Вы спуститесь? – обращается она к Ло Каю.
Ло Кай кивает.
– Я просто обязан тебя чем-нибудь угостить, Ло Кай, – вскакивает на ноги Цай Ян.
– Почему?
– Как почему? Я испортил твой пиджак, к тому же ты помог мне с картиной. Идем, здесь прекрасный блинный торт.
– Я не ем сладкое.
– Поверь, ради этого начнешь. Ячи-сан, не против, если я перекушу на первом этаже? – спрашивает Цай Ян по-японски, указывая на пакет на полу.
Бариста кивает.
– Не против, посетителей все равно нет.
Они вместе спускаются на первый этаж, и Ло Кай возвращается к своему столику с ноутбуком, который давно погрузился в режим сна. Ячи ставит перед ним чашку с кофе. Ло Кай успевает только коснуться тачпада, когда его окликает Цай Ян:
– Мы там все не уместимся! Ло Кай, иди к нам!
Они с мальчиком сидят за столиком на четверых. Ло Кай с досадой смотрит на документ, с которым за этот день едва ли смог поработать, но все же закрывает крышку ноутбука и идет, захватив только свой кофе. Цай Ян, увидев, что он все-таки согласился к ним подсесть, снова расплывается в улыбке. Его одежда по-прежнему запачкана краской, часть волос выбилась из пучка, который держится на макушке лишь благодаря кисточке для рисования, но пятен на лице уже нет.
Когда Ло Кай усаживается на свободный стул, к столу подходит Ячи с тарелочкой, на которой возвышается кусочек блинного торта с кремом из зеленого чая.
– Попробуй! Это очень вкусно, – веско говорит Цай Ян, откусывая кусок от своего сэндвича из магазина.
Ло Кай качает головой. Он действительно не любит сладкое и никогда не понимал, почему многие люди жить не могут без шоколадок и тортов. Он переводит взгляд на мальчика, который мирно мешает ложкой матча-латте.
– Может, Цай Бэй будет?
Этот простой вопрос вызывает совершенно неожиданную реакцию у обоих. Улыбка исчезает с лица Цай Яна, и вместо нее на нем появляется странное потерянное выражение. Мальчик же просто вздрагивает, и ложка из его руки падает на пол. Он тут же краснеет и пытается объясниться:
– Простите… Я не… Мы…
– Мы не отец и сын, – помогает ему Цай Ян, ныряя под столик и поднимая ложку. Когда он снова садится ровно, он уже опять улыбается.
– Я Сун Бэй, – тихо говорит ребенок, но потом, словно взяв себя в руки, открыто смотрит на Ло Кая и тоже растягивает губы в улыбке.
Ло Кай кивает, чувствуя себя виноватым за такую ошибку. Значит, его сомнения были небеспочвенны. Кто же они друг другу?
– Прошу меня извинить, – говорит он.
Цай Ян только машет рукой, вновь принимаясь за сэндвич.
– Ничего. Так кем ты работаешь, Ло Кай? – переводит он тему.
– Я реставратор.
– Ничего себе! А что именно ты реставрируешь?
– Мы работаем вдвоем с братом. Он специализируется на книгах и предметах старины, а я – на музыкальных инструментах и архитектуре.
Цай Ян задумчиво кивает.
– Трудная работа.
– А ты художник? – спрашивает Ло Кай.
Цай Ян усмехается.
– И снова мимо. Мои навыки в рисовании лишь помогают мне подработать время от времени. Хозяин этого заведения знакомый моего друга, потому меня и попросили нарисовать что-нибудь. А так я берусь за любую работу.
От внимания Ло Кая не ускользает то, какой грустный взгляд после этих слов бросает на Цай Яна Сун Бэй, прежде чем снова посмотреть в стол.
Какое-то короткое время они молчат, но потом телефон Цай Яна, лежащий на столе, оживает. Посмотрев на экран, тот вскакивает на ноги и ударяет себя ладонью по лбу.
– Черт! Я совсем забыл! А-Бэй, бежим срочно домой!
– Но…
Цай Ян не слушает возражений и берет Сун Бэя за руку, заставляя встать и утягивая за собой к выходу.
– Быстро-быстро! Ло Кай, извини! – бросает он, и Ло Кай кивает, хотя оба уже исчезают за дверью, которая звякает колокольчиком, закрывшись за ними. Он слышит лишь, как Сун Бэй кричит:
– Господин Цай, а счет?
Ло Кай вздыхает, встает из-за стола и подходит к барной стойке, за которой Ячи моет высокие бокалы для шампанского.
– Ох, они ушли? – вскинув голову, спрашивает девушка.
– Да.
– Ясно. Придется вычесть сумму счета из оплаты за роспись, – говорит она, отставляя бокал в сушилку.
Ло Кай качает головой и, еще раз посмотрев на дверь, достает из бумажника и кладет на стойку купюру в пять тысяч йен.
Цай Ян настолько устает за день, что вырубается на маленьком диванчике на кухне. Вокруг на полу валяются пакеты, которые сегодня доставили из магазина товаров для ремонта. Если бы он опоздал еще на пару минут, задержавшись в кофейне, ждать бы его никто не стал и пришлось бы заказывать все заново. У него нет сил убраться, и он решает сделать это завтра. Хотя завтра ему, кажется, нужно работать в баре в Сибуе. Правда, он совершенно не помнит, во сколько ему надо туда приехать. Ничего, посмотрит сообщение от менеджера, когда проснется. Он слишком устал.
Он почти не замечает, как на кухне гаснет свет, а на плечи ложится что-то теплое и мягкое, и окончательно проваливается в сон.
Ему снится дом в Китае, в котором он так часто бывал в детстве. Он идет по широкому коридору, разглядывая семейные фотографии на стенах. Мао Янлин в смешном розовом платье, которое такое длинное, что подметает подолом пол, и Мао Линь с ней рядом с очень суровым лицом, что неудивительно, учитывая, как он всегда ненавидел фотографироваться. Госпожа Мин, неизменно красивая и всегда без тени улыбки на лице, под руку с супругом Мао Тайхуа на каком-то приеме или у кого-то в гостях. На этом фото они еще совсем молодые. На другом снимке – доктор Сун, пожимающий руку Мао Тайхуа, а за ними – вывеска со строгими золотыми иероглифами: «Приют Белый Лотос».
Цай Ян улыбается во сне, тянет руку к этой фотографии, но она вдруг вспыхивает огнем, обжигая кончики пальцев. Рамка падает на пол, стекло бьется, рассыпаясь под ногами. Цай Ян вздрагивает и пятится назад, пока спину не обжигает ледяной волной крик А-Бэя:
– Господин Цай!
– А-Бэй! – зовет он. – А-Бэй, где ты?
Цай Ян крутится на месте, пытаясь понять, откуда слышится голос. Звук словно доносится со второго этажа. Он бежит по коридору в сторону лестницы, но стоит ему коснуться перил и начать подниматься, как она начинает рушиться под ногами ступенька за ступенькой.
– Господин Цай!
Он все же проваливается, не успев перенести ногу, и вздрагивает всем телом, когда падает вниз. Цай Ян подскакивает, не понимая, где он. С плеч падает плед, и до сознания медленно начинает доходить, что он на кухне в их токийской квартире.
– Господин Цай! – снова доносится до ушей. Теперь уже это реальность, а не сон. За голосом А-Бэя следует звук разбитого стекла.
Путаясь в ногах и едва не спотыкаясь о пакеты, которые так и не убрал, Цай Ян выбегает в коридор, а оттуда – в дальнюю комнату рядом с ванной. Он распахивает дверь и видит в темноте, едва озаряемой городским светом из окна, А-Бэя, который держит за руки своего дядю, Сун Чана, сидящего на кровати. Того всего трясет.
– Сун Чан! – Цай Ян быстро подлетает к ним и помогает А-Бэю удержать его. – Сун Чан, все хорошо! Сейчас.
Он забирается на кровать, чтобы дотянуться до тумбочки, открывает ящик и шарит в нем рукой, но ничего не находит. Как он мог забыть положить сюда лекарство с последнего раза?
– Черт! А-Бэй, в ванной шприцы и ампулы. Набери два с половиной кубика, как обычно. Сможешь? – просит он, перехватывая руки Сун Чана своими. Если его не держать, он может покалечиться.
А-Бэй поднимает на него взгляд, твердо кивает и бросается вон из комнаты. Сун Чан что-то мычит, крепко стиснув зубы. Его волосы все взмокли от пота, руки еле получается удерживать даже у Цай Яна. Как он мог так крепко заснуть, что не услышал сразу, как звал его мальчик?
– Все хорошо, все хорошо, слышишь меня? Сун Чан, все в порядке, ты дома, – проговаривает Цай Ян как заученную мантру. Это мало помогает, точнее, никогда не помогает, но ему больше ничего не остается.
Сун Чан вдруг вздрагивает всем телом, вырывает одну руку и сильно толкает его в грудь. Не удержавшись, Цай Ян падает с кровати, выставляя ладонь для опоры. Пальцы тут же обжигает болью.
– Черт! – ругается он, чувствуя, как пачкает кожу теплое и липкое. На полу в темноте мало что видно, и он включает ночник. Сун Чан продолжает мычать и всхлипывать. Ночник специально поставлен на самый минимум, чтобы не пугать Сун Чана ярким светом еще больше, а потому особо светлее не становится. Но этого достаточно, чтобы увидеть, обо что он порезался, – на полу лежат осколки разбитого стакана.
В комнату вбегает А-Бэй, сразу протягивая ему шприц и влажный, остро пахнущий ватный диск. Цай Ян кивает, не обращая внимания на испуганный взгляд мальчика, который тот бросает на кровь на его руке. Он разберется с этим позже.
– А-Бэй, иди, я справлюсь, – говорит Цай Ян, обхватывая дрожащего и продолжающего мычать сквозь крепко стиснутые зубы Сун Чана за плечи. – Ну же, иди. – Он ободряюще улыбается, дожидаясь от него кивка.
Он уже привычно захватывает руку Сун Чана так, чтобы он не дергал ею, прижимает его крепко к спинке кровати и делает укол в вену. Через пару мгновений чужое тело расслабляется и обмякает, и Цай Ян, выдохнув, отпускает его, садясь рядом и убирая взмокшие волосы с его лба.
– Вот так, все хорошо. Ничего страшного.
– Цай Ян? – слабо зовет Сун Чан и открывает наконец глаза, хотя его взгляд все еще расфокусированный. Цай Ян даже не уверен, что тот его видит.
– Да, это я. Все нормально, уже все прошло, – говорит он, надевая на иглу колпачок и откладывая шприц на тумбочку.
– Прости, я… – облизывая пересохшие губы, бормочет Сун Чан. – А-Бэй был здесь?
Цай Ян с мгновение молчит, потом качает головой.
– Нет. Не волнуйся, ты его не разбудил.
Сун Чан кивает и снова просит прощения как заведенный, переводя на Цай Яна уже осмысленный взгляд. Он всегда так делает после приступов – готов извиняться до хрипоты.
– Ничего-ничего, – кивает Цай Ян, держа порезанную руку за спиной, чтобы Сун Чан не увидел. – Сегодня сюда приезжали эти ребята из доставки, даже меня они умотали. Ты просто устал. Спи.
– Я ничего… – начинает Сун Чан, но Цай Ян его перебивает.
– Ничего, – с нажимом говорит он. – Ты ничего не сделал. Спи.
Цай Ян протягивает руку и гладит Сун Чана по плечу. У него ледяная кожа, и это ощущается даже через рукав футболки. Лекарство совсем скоро должно подействовать в полную силу, и он просто спокойно заснет. Порезанные осколками пальцы неприятно пощипывает, от удара сложно вдохнуть полной грудью, но Цай Ян не обращает на это внимания. Через некоторое время глаза Сун Чана начинают закрываться. Когда его дыхание выравнивается, Цай Ян выдыхает и тянется к ночнику, чтобы выключить его.
Его взгляд падает на фотографию на тумбочке почти у самой стены в деревянной рамке без стекла. С нее улыбается совсем еще юная Сун Цин, сестра Сун Чана. Она стоит у сидящего за школьной партой брата за спиной и, наклонившись, обнимает его сзади за шею.
Цай Ян улыбается ей в ответ, стараясь игнорировать горечь, растекающуюся внутри, и гасит свет.