Бросив рюкзак у входа я отправилась в зал и принялась искать ключ, который спас мне вчера жизнь и, возможно, до сих пор её спасает. Спустя две минуты я нашла его и, сунув в карман, вышмыгнула из дома.
Я решила отправиться в библиотеку, где завтра мне должны были предоставить рабочее место и лишь после того, как мои мысли придут в порядок, вечером поговорить с этим человеком. До тех пор он посидит за решеткой, остынет, проголодается и будет не таким буйным.
Светило тусклое солнце, по узким улочкам бегал прохладный ветерок, предвестник вступающей в силу осени. Я думала о том, что именно мне нужно делать: рассказать кому-нибудь или промолчать? Если рассказать, то кому? Максу и его семье? Это первый вариант, который пришел мне в голову и хоть я любила эту семейку, она мне казалась слишком уж навязчивой – это немного отталкивало.
Придя в библиотеку я застала старушку, которую завтра должна была сменить. Она была в восторге от того, что я пришла именно сегодня и ей не придется передавать мне свои дела завтра. Рассказав мне всё в мельчайших подробностях от правил пожарной безопасности до картотеки посетителей, при этом постоянно разбавляя инструктаж рассказами о личной жизни, она провозилась со мной до девяти вечера, хотя рабочий день заканчивается в пять.
Возвращаться домой было страшно. Мысль о том, что незнакомец выбрался из своей клетки и ожидает меня дома, заставляла кровь стынуть в жилах. Потоптавшись возле закрытого здания библиотеки еще с полчаса, я всё таки решилась пойти к Максу. К моему удивлению в окнах его дома не горел свет, однако я всё же зашла на крыльцо и постучала в дверь. Спустя пять минут настойчивого биения в дверь и вглядывания в окна без тюлей, я окончательно потеряла надежду на то, что ко мне кто-нибудь выйдет. Уже медленно идя к своему дому я думала о том, что увидела в окнах дома, который больше походил на сарай – это запущенность. Ощущение, словно в нём никто не обитает уже очень давно, при том, что сейчас в нём живет сразу четыре человека. Возможно, они стеснялись состояния своего дома, поэтому ни разу за всё время регулярного посещения меня, не приглашали к себе.
Зайдя домой, я сделала пару быстрых шагов внутрь и включила свет в гостиной. Посмотрев вверх, я с облегчением выдохнула увидев незнакомца запертым за решеткой. Разувшись я также быстро, как и вошла, отправилась на кухню. Только сейчас я ощутила сильный голод и подумала о том, что человек за решеткой должен быть невероятно голоден, а значит и смирным.
Сделав на быструю руку десяток бутербродов, разложив их на фарфоровой тарелке, накрытой белоснежной салфеткой, и грузно выдохнув, я отправилась на верх.
Медленно поднимаясь по лестнице, тяжело хромая на правую ногу, я оторвала взгляд от бутербродов лишь после того, как на достаточном, для своей безопасности, расстоянии остановилась напротив запертой узорчатой решетки. Мой взгляд мгновенно пересекся со взглядом незнакомца, стоявшего напротив меня, и в воздухе повисла минутная тишина.
– Я раньше не видела тебя в городе, ты наверное недавно приехал, – я запнулась, смотря в холодно-отчужденные глаза молодого человека, – кхм… Сколько часов ты пробыл в этой комнате и как сюда попал?
– Часов, – с непонятной мне иронией повторил незнакомец. Только теперь, при свете ламп я могла четко разглядеть говорившего со мной. Это был парень лет двадцати трех\пяти, высокий, идеального телосложения, с изумрудными глазами и прекрасным гладким лбом.
Я назвала текущую дату и время, так как решила, что его ирония связана с тем, что он не до конца ориентируется во времени, но он молчал.
– Вот, ты, должно быть, голоден, я сделала бутерброды с сыром и ветчиной.
Всё еще стоя максимально далеко от решетки, боясь что он резко высунет руку и притянет меня к себе, я протянула бутерброд с ветчиной. Около пяти секунд он смотрел прямо мне в глаза, после чего опустил руки, до этого скрещенные на груди, и сделал полшага в мою сторону. Медленно, чтобы, как мне показалось, не спугнуть меня, он протянул руку через решетку. Как только он дотронулся кончиками пальцев до протянутого мной бутерброда, я сразу же выпустила его из рук и отпрянула.
Дальше мы не продвинулись.