Тихон был медведем – и Тихон был стар. Сколько в точности ему стукнуло, не знали даже в цирке, но именно там мы впервые с ним познакомились. На свободе медведи живут до тридцати лет, в неволе чуть ли не до пятидесяти. Странная такая штука… Помнится, долгое время я отказывался верить, что в неволе звери живут дольше. У нас с ребятами по этому поводу целые баталии разгорались. В самом деле, получается, что на свободе живется хуже? Неужели за решеткой более весело? Ведь нет же! – тоска, скука, безделье, – ходишь туда-сюда, как ненормальный, на людей рычишь, по лесу, по свежему воздуху скучаешь. Хотя с другой стороны – никаких тебе стрессов, за еду не надо никого рвать – все расписано по часам и минутам, да и доктора, если что, всегда помогут. В общем, еще одна загадка природы. Или несуразность, это уж кто как назовет. Только наш Тихон даже по меркам неволи был далеко не молод, потому и на арену с каждым годом выходил реже и реже.
Ну, а в цирк нас тогда Серега Тишулин заманил. Сам-то он еще с детского сада мечтал стать циркачом. Как-то сходил с родителями на представление – и загорелся. В классе четвертом набрался храбрости и, прокравшись за кулисы, поведал артистам о своей мечте. И ведь не прогнали его, стали пускать на репетиции. В чем-то он помогал им – еду разносил по клеткам, на сцене реквизит убирал, в буфет за бутербродами бегал, а они его обучали по канату ходить, кольцами да мячами жонглировать, фокусы простенькие показывать. Понятно, Серега и нас, своих приятелей, повадился в цирк приводить. Никто особенно и не возражал. Я думаю, на нас там, как на смену подрастающую, глядели. Серега-то у них почти своим стал и перед нами вовсю хвастал – вроде как нам-то ЕГЭ сдавать, в институтах да колледжах париться, а он уже после школы будет с готовой профессией. Разве что училище цирковое закончит, но там для таких, как он, сплошные льготы и ничего сложного.
Но речь даже не об этом. В этом самом цирке он мячиками научился жонглировать, и я это как увидел, прямо затрясся весь. Жутко мне захотелось так же вот ловко руками порхать да мячи в воздух подбрасывать. Но это же Сергуня! Он и на физкультуре у нас был в первых рядах, все ему давалось легко да быстро – канат с турником, брусья с мячами, шпагат или кувырок какой. Даром, что Ксюша на него запала. Верно, видела в нем воплощение своих тайных чаяний. Серега-то был сухой, жилистый да ловкий. Любая одежка на него легко налазила, и на пирожные с конфетами он смотрел с абсолютным равнодушием. Конечно, на печенье с тортами мне тоже было, по большому счету, плевать, но этим и исчерпывалось мое сходство с Серегой. В отличие от этого живчика, я точно знал, что сходу жонглировать не научусь. Только людей насмешу да сам лишний раз расстроюсь.
Но как действовать, я все-таки примерно себе представлял. Был уже прецедент. Как-то на уроке по биологии я АТФ никак не мог выговорить. Пару раз попробовал ответить у доски, так класс с хохоту лег. И так мне стало тогда обидно, до того я разозлился, что, придя домой, написал крупными буквами на полосе ватмана: «АДЕНОЗИНТРИФОСФОРНАЯ КИСЛОТА» – и начал повторять, как попка-попугай, пока не стало получаться. Раз сто, наверное, повторил, не меньше! Потому что понимал: язык – та же мышца, только и всего. Жаль, учительница меня потом повторно не вызвала, блеснуть произношением так и не удалось, но ценный опыт появился. И когда я брался за жонглирование, то наперед знал: всё у меня получится – в точности как с АТФ. Разве что времени понадобится значительно больше.
Начал я неспешно и издалека. Сперва погулял по интернету и перечитал все, что нашел об искусстве жонглирования. И тогда же понял, что не зря меня в цирке залихорадило. Ох, не зря! Потому что выяснилась интереснейшая вещь: помимо координации и реакции – жонглирование развивало мозги! Иначе говоря, преобразовывало одноядерный процессор в двухядерный, поскольку одновременная работа обеих рук вызывала взрывной рост связей между мозговыми полушариями. Почему? Да потому, что каждое отвечало только за свою руку, а тут им сотрудничать приходилось – да еще и на приличной скорости! Мы ведь оттого и превращаемся в левшей да правшей, поскольку не делаем ничего для внутреннего равноправия. Да и во внешней жизни у нас сплошное противостояние – болеем либо за тех, либо за этих, и все у нас строго двухцветное. Так и получается, что черное вечно воюет с белым, а левому глубоко плевать на правое. Я потом много чего передумал на эту тему – и ужаснулся, каким же я был кретином! Правой рукой, скажем, держал ложку, левой – хлеб, правой – писал и рисовал, левой – скреб макушку и тер глаза, и никак эти процессы между собой у меня не увязывались. А тут появились мячики, и мироздание сразу дало крен. Потому что жонглирование требовало полной синхронности рук, и оба моих полушария начинали работать так, что жарко становилось всему телу. Если верить интернетовским статьям, нейронные структуры в эти минуты стремительно обрастали всевозможными аксонами и синапсами, и многие из занимающихся жонглированием начинали умнеть прямо на глазах. Ученые этот процесс уже и тестами доказали, и по многочисленным распечаткам томографов. А медики усиленно рекомендовали заниматься жонглированием не только малышне и пожилым людям, но даже тем, кто страдал какими-либо расстройствами головного мозга. Представляете? Больным ДЦП – и тем прописывали жонглирование! Еще и глаза тренировались бешеным образом. Правда, правда! Я и словечко интересное тогда узнал – аккомодация. Иначе говоря – способность глаза фокусироваться при взгляде на далекие и близкие объекты. Что-то там связанное с эластичностью хрусталика и цилиарными мышцами… Вот эти самые мышцы жонглирование и тренировало. И хотя со зрением у меня проблем не было, мячики по любому оказывались тем средством, в котором я так нуждался. Тайный эликсир от тупости и медлительности!
Понятно, я начал таскаться за Сергуней, выпытывая секреты жонглирования. Он охотно показывал и делился, а я уже дома до седьмого пота пытался реализовывать его советы в жизнь. Тут-то и пригодилась моя «упертая система». То, на что другие тратили неделю-две, не давалось мне вовсе, и потому я не торопился. Месяц или год – какая, собственно, разница? Я точно знал, что буду корпеть до тех пор, пока что-то у меня не станет получаться, пока не вырастут нужные аксоны с дендритами, пока не добьюсь того, чего хочу. Понадобится год – не страшно, а могу и пять лет потерпеть. Поскольку глаза боятся, руки делают, а дорогу осилит идущий – и так далее. Чаще других ребят я стал забегать в цирк, чтобы поглазеть на Серегу и его друзей жонглеров. Заходил и к Тихону на репетиции, где он мячи ловил двумя лапами и на велосипеде ездил. Очень меня тогда поразило его умение! Ведь если медведь способен обучаться, я-то, скажите на милость, чем глупее! Сидя за компьютером, вместо игр я скачивал ролики с виртуозами колец и шаров, запирался в комнате и, пока никого дома не было, начинал свои сумасшедшие тренировки. На все эти занятия у меня уходила уйма сил, времени и нервов. Руки от усталости немели, а по полу мои мячи стучали так, что соседи начинали ответно барабанить по батареям. Десятки раз мне хотелось реветь от обиды за свои неумелые руки-крюки. Другой бы сто раз бросил эту затею, но я уже знал: система – это система, и пословица про терпение и труд была придумана именно для таких сундуков, как я.
Битых два месяца у меня ничегошеньки не выходило, а потом… Потом будто и впрямь в голове что-то проключилось – те самые два ядра, которые, наконец-то, зашуршали и заработали. И три моих мячика начали перескакивать из ладони в ладонь, а я даже толком не понимал, как это у них получается. Так или иначе, они перестали падать. Ну, то есть, падали, конечно, но я уже мог вести настоящий боевой счет, подбрасывая их сперва по три и четыре раза, а после по пять и по шесть – и так далее. Я и в цирке не постеснялся продемонстрировать свои успехи Сергуне. И Витьке наконец-то показал, чему научился. Если Серега мои успехи оценил весьма скупо, то Виктор был в полном восторге. Вдвоем мы тогда скормили старому Тихону целуя связку бананов. Я кучу денег на эти бананы потратил – точно именинник какой. Угощал всех своих друзей, цирковых работников и, конечно, старого Тихона. Уж не знаю почему, но бананы он просто обожал, а кормить животных нам тогда уже разрешали. Не с рук, конечно, а с помощью специального совка. Кладешь на него еду – открываешь специальный поддон и просовываешь в клетку. Другие-то старого медведя уже не очень баловали, а нам он нравился – огромный, меховой и совсем даже не злой. Только вот грусть у него в глазах стояла. Иногда даже слезы настоящие. Он точно предчувствовал свое скорое будущее. Василий, помощник дрессировщика, нас тогда постоянно предупреждал, что зверь – это всегда зверь, а уж в компании с медвежьим племенем расслабляться и вовсе нельзя, но я почему-то верил, что запросто мог бы кормить Тихона с рук. Нет, правда, он нам по-настоящему радовался. Едва завидев, тут же косолапил к прутьям, шумно втягивал ноздрями воздух и даже вроде как улыбался. Не рычал, а похрюкивал этак довольно. А несколько раз на задние лапы вставал – чтобы, значит, быть вровень с нами. И не просто вставал, а вполне свободно перемещался – мишка-то был цирковой! Мы вправо шагали – и он туда же, мы влево – и он в ту же сторону. Словно игру в пятнашки затевали. И мне в такие минуты чудилось, что для Тихона такое хождение было ничуть не легче, чем для меня мое жонглирование. Значит, и у него по всем меркам был не просто медвежий ум, а свой особый двухядерный – с новой тактовой частотой и так далее. Я и жонглирование первый раз продемонстрировал не Сереге с Витькой, а именно ему. Сам не знаю, почему так вышло. Но Тихона я не стеснялся и точно знал, что ни ехидничать, ни смеяться он не будет. И он, действительно, оказался расчудесным зрителем: сидел в свой клетке совсем как человек и внимательно следил за моими бросками. Хлопать – не похлопал, но головой своей покачивал, как мне казалось, весьма одобрительно.
Все это было чудесно, но очень скоро завершилось. По неведомым причинам в цирке сменилось руководство, и новый директор, крикливый, энергичный, с круглым таким животиком, стремительно взялся менять администрацию – кого-то уволил, кого-то зарплатами приструнил, ну, а нас, как посторонних и малолетних, попросту приказал выставить вон, строго-настрого запретив пускать в служебные помещения. Мы-то ладно, но и Сергуне нашему указали на дверь! Он, конечно, связи со своими друзьями жонглерами не терял, но все равно очень переживал. И именно от него мы вскоре узнали, что от Тихона новая администрация хитроумно избавилась. По сведениям, которые раздобыл Серега, циркового ветерана сплавили не в заповедник и не в зоопарк, его продали каким-то ханыгам на притравочную станцию. При этом цирк в лице животастого директора еще и хорошо заработал, хотя денежная сторона нас как раз не интересовала. Нас волновала судьба Тихона – верного циркового ветерана и моего первого зрителя. Во всяком случае, что такое притравочные станции, мы уже знали, как знали и то, что звери, оказавшиеся там, долго не живут.