На следующее утро я узнала кое-что новое о своей палате. Здесь была потрясающая акустика.
Это произошло после того, как закончился обыкновенный утренний ритуал: меня обтерли губкой, потом я почистила зубы, сплевывая в судно, затем приняла лекарства, мне поменяли катетер, далее последовал завтрак из овсяной каши и желе и занятия с Прайей. Она три раза заставила меня с невероятным трудом пересаживаться в кресло и обратно и дважды заставила попробовать пошевелить пальцами ног, что мне не удалось сделать.
Дверь палаты находилась рядом с сестринским постом. И в первый раз я обратила внимание на то, что слышу голоса сестер, обсуждающих лекарства и назначения врачей. Я даже могла слышать, как кто-то стучал по клавиатуре. И как кто-то сказал, что сбегает за кофе. Санитар попытался флиртовать с одной из медсестер, но она его быстро заткнула.
А потом я услышала голос Нины, который был немного громче, чем у остальных:
– Мне нужно поговорить с тобой об этом назначении.
Немного гнусавый мужской голос ответил:
– Хорошо, валяй.
– Ты назначил эту пациентку заниматься с Яном.
– Да.
– Я же писала в ее карте, что ей нужен кто-то другой.
– Я видел твои пометки.
– И просто проигнорировал их?
– Послушай, у Яна сейчас есть свободное время.
– Да. И на это есть свои причины.
– Ты хочешь сказать, что Ян недостаточно компетентен, чтобы работать с этой пациенткой?
– Я говорю, что он просто ей не подходит. И я уверена, что ты и сам это знаешь. Я не перестаю подозревать, что ты надеешься, что он наломает дров.
– Что ты имеешь в виду, Нина?
– Именно то, что говорю, Майлз.
Ух! Этот Майлз был просто козлом!
– Ты думаешь, что я хочу подставить Яна? Ты думаешь, что я принесу в жертву благополучие пациента, чтобы все увидели, как он сядет в калошу?
– Да.
– Знаешь, мне нет нужды этого делать. Этот парень – бомба с включенным часовым механизмом. Он и без моей помощи взорвется.
Но Нина стояла на своем:
– Только не с моей пациенткой. Она и так на грани срыва. Она только что обручилась. И все потеряла. Ей нужен кто-то добрый и понимающий. Эйприл или даже Роб.
– Я не собираюсь переделывать весь график из-за одной пациентки.
Нина повысила голос:
– Ей нужен кто-нибудь другой.
– Все другие уже заняты. А у него есть свободные окна.
– Значит, поменяй график.
Но Майлз, который, наверное, был в некотором роде ее боссом, явно не любил, когда ему перечили. Последовало молчание, и я буквально чувствовала, как он ощетинился:
– Это не твое дело, а мое. И если ты будешь доставлять мне неприятности, я буду доставлять неприятности тебе. График останется таким, как был.
Должно быть, после этих слов он ушел, потому что спустя несколько секунд сестры начали бурно обсуждать его. Я слышала слова «ревнует», «мания величия» и «маленький Наполеон». Меня это могло бы рассмешить, если б я была все еще способна смеяться. Если бы не было ясно, что пациентка, о которой она говорила – та, которая потеряла все, – была я.
И тут я услышала шотландский акцент:
– Я пытался поменять график, если тебя это утешит. Я говорил вчера с Майлзом.
– Ты плохо пытался.
– Он никогда не идет мне навстречу.
– Но ты прежде никогда ему не уступал.
– Но прежде он и не был боссом.
Нина сказала сдержанно:
– Тебе следует быть с ней помягче, Ян.
Ян так же сдержанно возразил:
– Мягкость не делает человека сильнее.
А спустя две секунды дверь моей палаты открылась.
– Пора начинать занятия, Мэгги Якобсен, – сказал Ян, избегая смотреть мне в глаза.
Он подкатил кресло к моей кровати.
– Я Маргарет, – сказала я. И когда он не ответил, повторила: – Меня зовут Маргарет.
– Вы не выглядите как Маргарет, – совершенно серьезно сказал он.
– Это не вам решать, не так ли?
– О’кей, Мэгги. Как скажете.
Он взял специальную доску, опустил мою кровать и ручку кресла, а потом положил доску между ними, как маленький мост.
Потом он повернулся и направился к двери.
Что? Куда он пошел? Он что, разозлился на меня из-за «Маргарет»? Он что, действительно был бомбой? Он что, собирался взорваться?
– Разве вы не поможете мне?
Он остановился, но не обернулся.
– Нет. Нажмите кнопку вызова сестры, когда будете готовы.
И я осталась одна. Только я, доска и кресло. Да, и еще трубка катетера, которая свисала сбоку и была прикреплена к бедру пластырем.
Если вы думаете, что передо мной стояла гигантская проблема, вы не ошиблись.
Я нащупала ручку, с помощью которой можно было менять положение моей кровати, и кое-как подняла спинку и села. Потом стала потихоньку перемещаться ближе к доске. Мои больничные трусы зацепились за перильца кровати, но я кое-как отцепила их. Замерев на краю кровати, собираясь переместиться на доску, туда, где подо мной не было ничего, кроме твердого больничного пола, я впервые после катастрофы испугалась. На самом деле, я вообще впервые что-то почувствовала. Я сидела, с трудом переводя дыхание и размышляя над тем, почему моим первым чувством не могла быть радость.
Я еще придвинулась к доске, опираясь на ладони. Мои мускулы атрофировались, это правда, но они все еще функционировали. Но тяжесть мертвых ног не давала сохранять равновесие. Я немного покачнулась и ухватилась за перильца. Кресло находилось на расстоянии примерно двенадцати дюймов, но для меня это было как сто метров. Я долго оценивала это расстояние, потом переместилась на дюйм, потеряла равновесие и наклонилась вперед. Потом сдвинулась еще немного. И еще. А потом заметила, что на одежде появились два мокрых пятнышка. И только в этот момент я осознала, что мне только казалось, что я стараюсь сконцентрироваться. На самом деле, я просто плакала. Возможно, уже давно.
Я решила сделать передышку, остановившись посреди доски.
И в этот момент в палату вошел Ян.
– Господи, вы все еще не закончили? Я успел выпить чашку кофе и прочитать газету!
Если бы это был кто-нибудь еще, все было бы по-другому. Если бы мы были друзьями, если бы он был на моей стороне, это можно было бы расценить как попытку добродушно поддразнить меня. Но на самом деле он был просто злобным незнакомцем.
Я подняла голову, и, когда он увидел мое лицо – без сомнения мокрое от слез, – я заметила, как на секунду его собственное лицо смягчилось, но потом снова стало суровым и непреклонным. Он положил руки мне на плечи.
– Я держу вас, – сказал он. – Продолжайте.
С помощью Яна дело пошло намного быстрее, и уже вскоре я катила за ним по коридору к физкультурному залу. Я попыталась вспомнить, случалось ли мне когда-нибудь прежде находиться в обществе человека, с которым я чувствовала бы себя такой одинокой. Он не разговаривал. Не смотрел на меня. Можно было подумать, что он просто отправился на прогулку сам по себе.
Он открыл дверь и остановился, чтобы пропустить меня вперед. Я подумала, что это очень мило с его стороны, пока он все не испортил.
– Нет, – сказал он, когда я проехала мимо него, – ваша техника никуда не годится.
Он казался раздраженным, словно мы уже тысячу раз обсуждали это.
– Я не знала, что существует специальная техника, – ответила я, – я вообще в первый раз делаю это, так что…
– Никто не показал вам, как пользоваться инвалидным креслом?
Я покачала головой.
– Боюсь, что я только начинающий инвалид, – слабо попыталась я пошутить.
Он не улыбнулся. Вместо этого он наклонился, посмотрел мне в глаза, а потом сжал руками мои бицепсы. Потом, с таким видом, будто сообщает мне жизненно важную и глубоко засекреченную информацию, сказал:
– Руки – это не то же самое, что ноги.
Я с деланым удивлением посмотрела на него, словно говоря: «Неужели?»
– Не может быть.
– Я имею в виду, – продолжал он с серьезным видом, – что они не могут выдерживать ту же нагрузку, что и ноги. Вам нужно быть осторожной, чтобы не перенапрячь их.
– Не похоже, что у меня есть выбор.
– В целом вы правы, – согласился он. – Но все дело в деталях. Поэтому и существует техника перемещения в коляске. – Он накрыл ладонью мою руку, и я заметила, что его рука была теплее, чем моя. Потом он положил мою руку на обод колеса. – Вместо того чтобы отталкиваться понемногу десять раз, – сказал он, – оттолкнитесь один раз, но сильно, а потом расслабьтесь.
Он отвел мою руку назад, и я крепко сжала обод колеса. Потом он с силой толкнул меня вперед, и я покатила по коридору с такой скоростью, что испугалась. От испуга я схватилась за колесо, чтобы остановиться, и немного содрала кожу на ладони.
Он посмотрел на мою руку и сказал:
– Вам понадобятся перчатки.
После этого он стал учить меня поворачиваться, вращаться на месте и приподнимать передние части колес.
– Разве поднимать колеса будет необходимо? – спросила я.
– Да, – сказал он, не объясняя зачем.
– Почему? – настаивала я.
– Потому что вы должны уметь управлять своими колесами.
– Зачем?
– Потому что вы должны уметь справляться с любыми препятствиями.
– Например, гонять по пересеченной местности?
Он внимательно посмотрел на меня:
– Скорее для того, чтобы преодолевать ступеньки. Или выбоины. Или бордюры. – Он отвернулся. – Если вы соберетесь куда-то отправиться, вам необходимо знать, как управлять своим креслом.
– Я не захочу никуда отправляться.
– Еще как захотите, – сказал он и пошел вперед по коридору – высокий, сильный, крепко сложенный. Он был в такой отличной форме, что в этом было даже что-то неприличное. Голубые брюки так облегали идеальный зад, что у любой женщины при виде него сердце забилось бы сильнее. Он был совершенным представителем человеческого рода. Я не то чтобы сравнивала себя с ним, но, просто находясь рядом с таким воплощением силы и здоровья, чувствовала себя еще более слабой и беспомощной. И я отвернулась.
Наши упражнения с креслом привели к тому, что в физкультурный зал мы попали на несколько минут позже назначенного времени. И это, похоже, вызвало у Яна раздражение.
– Ну вот, теперь мы опоздали, – сказал он, глядя на часы с таким видом, словно я была в этом виновата.
Словно это имело значение.
Я огляделась по сторонам, пока он собирал кое-какое оборудование. Если бы я была в состоянии восхищаться чем-либо, я пришла бы в восторг при виде этого физкультурного зала. Там были всевозможные тренажеры и игры. Баскетбольное кольцо, кольцеброс, игровые автоматы и разнообразные тяжести, как в тренажерном зале. Стены были зеркальными. Там был вертикализатор[4] и страховочная привязь. И еще мини-батут, лежачие велосипеды и даже целый автомобиль, выкрашенный в ярко-голубой цвет и предназначенный, по-видимому, для того, чтобы учиться залезать в машину и вылезать из нее. И вдобавок ко всему в зале играла приятная ритмичная музыка.
Раньше я захотела бы обследовать это все, но теперь я просто сидела в кресле, как мешок с картофелем.
Ян написал мое имя на большой белой доске, на которой значились имена всех пациентов и их «цели». Рядом с ними были нарисованы смеющиеся рожицы и написаны подбодривающие высказывания. Пока я ждала, я наблюдала за другими тренерами. Все они, без исключения, были жизнерадостными и оптимистично настроенными. Они громко смеялись и называли своих пациентов «чемпионами». Они уговаривали. Подбадривали. Одобряли. Пели под музыку.
Один парень с косичкой, которого, как я узнала позже, звали Роб, работал с восьмидесятилетней старушкой, которая стояла на ходунках. Хотя и явно не флиртуя с ней, он уделял ей столько внимания, что она просто цвела. А женщина-тренер, Эйприл, стояла около мужчины лет сорока, сидящего в инвалидном кресле. Он бросал мяч в баскетбольное кольцо, и она горячо одобряла каждый бросок. Все было так, словно я попала на большую дружескую вечеринку. Люди двигались, разговаривали, подбадривали друг друга. И хотя пациенты были более сдержанными и сосредоточенными, их тренеры оставались неизменно жизнерадостными.
Все, кроме моего.
Я посмотрела на Яна. Он хмурился, выставив вперед нижнюю челюсть. Он был таким серьезным, таким мрачным, таким далеким от веселья, словно над головой у него висела надпись: «Я раздражен».
Неудивительно, что в его графике есть свободные окна, подумала я.
– Снова опоздал, Ян, – услышала я.
Это был гнусавый голос. Я уже слышала его, когда его владелец разговаривал с Ниной. Я обернулась, чтобы посмотреть на этого Майлза, направлявшегося к нам. У него оказались коротко постриженные волнистые рыжие волосы, резко дисгармонировавшие с красным свитером, надетым поверх голубой пижамы. А его маленькие карие глазки светились злобой. Его голос очень подходил ему.
Ян не ответил.
– Мне неприятно докладывать об этом руководству, – продолжал Майлз, глядя на Яна почти свирепо, – но правила есть правила.
Ян оставался угрожающе неподвижным, избегая смотреть на Майлза.
– Тебе следует следить за временем и больше не опаздывать на занятия.
И тут неожиданно я вступилась за Яна, хотя и не собиралась делать этого.
– Он показывал в коридоре, как управлять креслом, – сказала я.
Эти слова буквально вырвались у меня.
Майлз перевел взгляд на меня:
– Он отвечает за реабилитацию, а не за инвалидные коляски.
– Но он исправлял мою технику.
– Это не его работа, – сказал Майлз. – Верно, чемпион? Не твоя работа.
Ян только стиснул зубы.
Майлз продолжал:
– Не хочу, чтобы люди думали, будто ты не знаешь, в чем состоит твоя работа.
Я попыталась было возразить, но Ян предостерегающе посмотрел на меня.
Майлз явно провоцировал его:
– Я не хочу, чтобы люди думали, будто тебе здесь не место.
Ян молчал. Очень долго.
– Вот и славно поговорили, – сказал наконец Майлз, хлопнув Яна по плечу.
Потом он повернулся ко мне и почти прокричал:
– Если вам нужны еще советы, предлагаю обращаться ко мне. Я всегда здесь, в моем офисе в углу зала.
Я заметила, как Ян сжал пальцы в кулак.
А потом Майлз ткнул в него пальцем и с фальшивым воодушевлением сказал:
– Ну, иди, делай свои чудеса.
Этот тип специально напрашивался на тумаки? Даже мне хотелось врезать ему.
– Извините, – сказала я, когда мы с Яном направились в дальний угол зала. – Я пыталась помочь вам.
– Не нужно мне помогать, – покачал головой Ян. – Больше этого не делайте.
Потом он пошел к стопке матов, сделав мне знак следовать за ним. Дойдя до матов, он взял доску и сказал:
– Вы знаете, что нужно делать.
Я прежде не опускала подлокотник своего кресла и замешкалась, пытаясь найти нужную ручку. Все это время Ян пристально смотрел в окно, испуская нетерпеливые вздохи.
– Если вы так спешите, могли бы помочь мне.
– Я здесь не для того, чтобы все делать за вас. Я здесь для того, чтобы научить вас все делать самой.
– Я не просила вас сделать это за меня. Я просто сказала, что вы могли бы мне помочь.
– В настоящий момент это одно и то же.
Я легко могла представить, как эти слова сказал бы кто-нибудь из других тренеров игривым тоном, но Ян был так же игрив, как покойник. Он был молчалив, напряжен, а теперь, после встречи с Майлзом, был еще и преисполнен враждебности. Я понимала, что она направлена не на меня, но я все равно была отягчающим обстоятельством в этом столкновении. Все его тело, казалось, излучало злость. Это было видно по его лицу, по его походке, по тому, как он был напряжен. А я, на свою беду, никуда не могла деться от него.
И не успела я подумать об этом, как тренер с косичкой, Роб, испустил торжествующий вопль, когда его пациентка сделала что-то удивительное. Все в комнате зааплодировали.
Кроме Яна.
– Начали, – сказал он.
Я кое-как опустила подлокотник кресла и по доске переползла на маты. Но то, что Ян был нетерпелив, раздражен и отказывался мне помогать, не облегчило задачу. И не ускорило мои движения.
Когда я, наконец, справилась с заданием, я едва могла отдышаться.
Но, не дав мне перевести дух, Ян наклонился, уложил меня на спину и начал производить какие-то манипуляции с моим телом для того, чтобы оценить мое состояние – что я могу делать и чего пока не могу. Он проделывал это без каких-либо предварительных объяснений, и сначала я подумала, что он просто заигрывает со мной. Я подняла голову в тот момент, когда он наклонился надо мной, и угодила лицом прямо в его колючую и небритую мускулистую шею. Я отпрянула, но мне показалось, что между нами проскочила искра.
Этот момент мог быть смешным и немного неловким, и мы могли бы посмеяться над ним. Но Ян вместо этого предпочел сделать его унизительным для меня.
– Лягте на спину, – резко сказал он, указывая на мат, словно уже сотню раз объяснял мне это.
– Хорошо, – пробормотала я, смутившись.
И он принялся выяснять, что я могу делать.
Могу я самостоятельно сесть? (Едва ли. С огромным трудом.) Могу я перевернуться на живот? (Да. Неуклюже, но могу.) Могу я, лежа на спине, согнуть ноги в коленях? (Да, как оказалось, могу. Но мои бедра были очень слабыми и тряслись, как осина.) Могу я сесть на край мата и вытянуть ноги перед собой? (Нет. Совсем не могу.) Могу я лечь на живот и приподнять ноги? (Только чуть-чуть.) Могу я пошевелить пальцами ног? (Нет, нет и нет.) К концу этих испытаний мы уже многое прояснили. Все мое тело выше колен, похоже, работало, хотя и не слишком хорошо. Но ниже колен я ничего не чувствовала.