На следующее утро (хотя утро ничем не отличалось от предыдущего вечера, было таким же холодным и темным) я поехал на Ильинку, в аптеку Горна. Иван высадил меня прямо у дверей, и я, толкнув тяжелую застекленную дверь с непременным колокольчиком, вошел в помещение. Аптека господина Горна представляла собой небольшое помещение, в котором сильно пахло высушенными травами, к аромату которых примешивался аромат духов, как будто аптекарь специально надушивал по утрам помещение для привлечения клиентов. Небольшая почти черная полированная стойка занимала правый задний угол, а вся стена за ней представляла собой сплошные полки, разбитые на секции, в них стояли разнообразные склянки с бежевыми этикетками, на которых прекрасным каллиграфическим почерком были выведены названия. Вероятно, здесь хранились ингредиенты для порошков и мазей. Ближе к двери, справа, стояли два элегантных кресла и низкий журнальный столик между ними с веером модных изданий на столешнице. В стеклянных горках помещались флаконы духов. Судя по всему, клиентами этой аптеки были преимущественно дамы из хороших семей – причем две из них как раз собирались уходить и что-то обсуждали с продавцом или приказчиком, держа в руках пакеты из тонкой почти шелковой бумаги с вензелем аптеки. Продавец бросил быстрый взгляд в мою сторону и кивнул, давая понять, что сейчас займется мной.
– Вот-с, прошу вас, – сказал молодой человек, обращаясь к дамам. – Это и есть знаменитые «Пульверизаторы Горна». Обратите внимание – крохотный флакон с каучуковой грушкой легко помещается даже в ридикюль. Вам даже не надо заходить в дамскую комнату, чтобы освежить свой аромат. Одно движение – и капелька ваших духов превращается в благоухающее облачко, покрывая не только открытые участки кожи, но и ваши перчатки, веер и, смею сказать-с, декольте.
Он ловко нажал на миниатюрную грушу, и дамы издали мелодичный возглас. Запахло свежим жасмином.
Я снял папаху, расстегнул бушлат и сел в кресло у журнального столика. От нечего делать я достал отцовскую табакерку и, вдохнув понюшку табака, чихнул в платок. Продавец от неожиданности подпрыгнул на месте и чуть не выронил какой-то флакон. Разговор дам прервался – обе враз повернулись ко мне и состроили непроницаемые осуждающие гримасы.
– Простите, – сказал я, вытирая нос.
Дамы вернулись к разговору, но очень скоро распрощались с продавцом и прошли мимо меня, высоко задрав подбородки. Что же, меня совершенно не тронула эта демонстрация, потому что обеим было далеко за тридцать, и этот срок они пережили не без потерь. Как только за ними закрылась дверь, продавец, одернув коротенький пиджак, повернулся ко мне:
– Добрый день! Чем могу служить?
Похоже, что Горн специально подобрал для работы такого смазливого парня, с голубыми глазами и тщательно зализанными назад волосами. На вид ему было не больше двадцати двух – двадцати пяти лет. Он был чисто выбрит. Но пестрый галстук придавал ему легкомысленный вид. Любимец дам, определил я, такого будет легко напугать. Я вальяжно бросил папаху на столик.
– Мне нужно увидеться с господином Горном. Он сейчас здесь?
Продавец задумался, оглядывая меня. Вероятно, он прикидывал – стоит ли со мной иметь дело или позвать дворника, чтобы тот вытолкал меня взашей. Хотя я сразу понял – он не решится грубить человеку, который почти вдвое больше его самого.
– Простите, по какому вопросу? – наконец спросил он вежливо, но холодно, как бы намекая, что идея позвать дворника им не отброшена бесповоротно.
– По важному, – коротко ответил я.
– Я не уверен, что господин Горн здесь, – продолжил продавец.
– Так пойдите и узнайте.
– Не могу-с. Простите, мне строго запрещено покидать залу, если в ней есть посетители.
– Думаете, украду? – спросил я насмешливо.
– Нет-с. Чтобы не проявить неуважения к покупателю. Вдруг что-нибудь спросите, а меня нет. Нехорошо-с.
– Так что мне делать? Мне нужен Горн. Я приехал с ним поговорить и не уйду, пока не повидаюсь.
Продавец развел руками.
– Послушайте, – сказал я, начиная терять терпение. – Неужели у вас нет никакой возможности подать сигнал, что его присутствие требуется здесь, в аптеке?
– Его присутствие? – переспросил продавец. – Но зачем ему присутствовать, если я здесь?
– Ну, например, если к нему пришли из полиции, чтобы допросить по делу об отравлении в Купеческом клубе, – предположил я.
Мои слова вызвали в продавце перемену. Он страшно побледнел и сделал несколько шагов назад, чуть не наткнувшись спиной на шкаф со стеклянными дверями.
– Так вы из полиции?
Я решил не раскрывать карты сразу.
– Не слишком ли много вопросов вы задаете?.. Кстати, как вас зовут? Какого вы года рождения и где родились? – спросил я самым строгим голосом, доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот.
– Одну минуту! Одну минуту! – пробормотал продавец. – Я позову хозяина!
Не спуская с меня глаз, он зашел за стойку и нажал невидимую кнопку электрического звонка. Поскольку Горн не мог прямо вот так соткаться из воздуха, между нами повисла пауза, в течение которой глаза у молодого человека совершали хаотичные движения, вероятно обозначавшие лихорадочный мыслительный процесс. Наконец усилием воли он принял более-менее спокойный вид.
– Не угодно ли чашку чая? – спросил он. – Есть прекрасные травяные чаи… Успокаивающие, к примеру.
– А я спокоен.
– Да-да, конечно, – пролепетал продавец, но при этом достал заварочный чайник из-под прилавка.
– Что там, настойка стрихнина? – спросил я строго.
Продавец испуганно вскинул на меня глаза и чуть не выронил чайник.
– Ромашка, – просипел он.
– Ромашка?
– Да-с…
Я промолчал, не зная, как продолжить разговор, но тут отворилась дверь в правом углу аптеки, и к нам вышел высокий человек с гривой седых волос, в темно-сером пиджаке и брюках в тонкую полоску. Пальцы он заложил в жилетные карманы и повернулся к продавцу:
– Мишель, что случилось?
Парень указал на меня носиком чайника, который продолжал держать в руках:
– Полиция.
– Полиция? – Человек повернул ко мне голову. Его бледное лицо было почти квадратным, с оттопыренной нижней губой – но не «габсбургской», а скорее брезгливой.
– Так вы из полиции? – спросил он. – С какой стати? Я ведь дал показания и даже подвергся обыску! Что вам еще надо?
– Полиция? – переспросил я. – С какой стати?
– Но?.. – Аптекарь повернулся к своему помощнику.
– Они сами так сказали-с…
– Ерунда, – ответил я, вставая. – Моя фамилия Гиляровский. Я руковожу московским отделом газеты «Россия».
– Гиляровский? – Горн вдруг сморщился. – Кажется, я слышал вашу фамилию. И что же вам нужно?
– Отравление купца Столярова.
Горн нервно сглотнул. Его нижняя оттопыренная губа дрогнула.
– То есть… Я уже дал показания полиции.
– Мне надо уточнить детали, – ответил я. – Я пишу большой материал по этому убийству.
– Вы упомянете мою аптеку в превосходных красках? – быстро спросил Горн.
– Безусловно, – согласился я.
Понятно, Горна соблазнила возможность бесплатной рекламы в такой газете, как «Россия». Так что он сел в кресло и приказал своему человеку:
– Мишель, табличку «Перерыв» и чаю нам.
Продавец метнулся к выходу и повесил на дверь табличку, а потом спросил:
– Которого чаю подать?
– Цейлонского с мятой. Покрепче мне. Гостю – обычно. В лаборатории в третьем шкафу банка синего цвета.
– У вас тут и лаборатория? – спросил я, когда Мишель исчез.
– Так… – ответил Горн, слегка поддергивая брюки.
Он вдруг вздохнул:
– Спрашивайте, Владимир…
Я присмотрелся к нему внимательнее. Вблизи стало заметно, что бледность его имеет косметическую природу – лицо аптекаря покрывал тонкий слой пудры. Но даже сквозь этот слой была видна глубокая рябь, покрывавшая щеки. Сначала я подумал, что он скрывал последствия оспы, но потом вспомнил, что оспины намного глубже. Быстро опустив глаза, я достал из жилетного кармана визитную карточку и передал ее аптекарю.
– Владимир Алексеевич… Минуту.
Он так же передал мне свою карточку.
– Вот и знакомы. Так что вас интересует?
– Скажите, вы знали покойного раньше?
– Петра Ильича? Столярова? Я знаю… в смысле, знал его давно. Лет пятнадцать или даже двадцать. В основном по клубу. Еще с тех времен, когда это был действительно – купеческий клуб. И туда еще не было хода всякой шушере… Простите, вы сами посещаете?
– Изредка, – сказал я.
– Да, так вот. Знал. Видите ли, эта аптека досталась мне от отца. А ему – от деда. Он приехал из Шотландии почти сразу после воцарения Николая Павловича. Хотел открыть дело в Петербурге, но был напуган Декабрьским восстанием – представляете, только что сошел с корабля и тут же попал под пушечные залпы, когда разгоняли бунтующую толпу. В чужой стране, совершенно потерянный, с небольшим багажом, он сразу уехал в Москву.
– Да-да, – кивнул я. – Но вернемся к купцу Столярову.
– Ах, Петр Ильич! Не сказать, чтобы мы были с ним очень близки… знаете, клубные знакомства! Скорее – знакомы. Он – коннозаводчик. Я – больше ученый, чем просто владелец аптеки. Так, беседовали иногда на разные темы… Я порой консультировал его по ядовитым растениям, которые могли попасться лошадям на пастбищах. Рассказывал про способы лечения от таких отравлений. Вот и все.
– А как он умер? – спросил я, делая пометки в блокноте.
Горн посмотрел на свои пальцы, которые вдруг мелко задрожали. Он тут же сцепил их в замок и сгорбился, будто прикидывая – как бы половчей рассказать, но тут вернулся Мишель и поставил перед нами массивный серебряный поднос с чайником и двумя полными чашками. Он выпрямился и устремил на меня напряженный взгляд.
– Иди… э-э-э… позанимайся чем-нибудь, только ничего не трогай, оставь нас, – приказал Горн и, когда малый ушел, продолжил: – Это интересно, знаете. Интересно, конечно, не совсем уместное слово, потому что любая смерть – ужасна, а здесь, – он обвел взглядом стеклянные горки с духами, – мы трудимся на благо жизни и здоровья наших клиенток… э-э-э… и клиентов, без сомнения, но с точки зрения прикладной науки смерть Столярова была именно что интересной. Видите ли, его отравили…
– Морфином, – кивнул я.
Горн удивленно посмотрел на меня:
– Знаете?
– Да.
Он уважительно покивал головой:
– Его отравили морфином. Я понял это сразу. Сначала судороги, рвота – но коротко. Резкая сонливость – фактически наркоз. Потом – кома. И – паралич дыхательного центра. Как только он свалился со стула, я бросился к нему. И меня поразило – конечности будто ледяные! Лоб холодный! Бледность – он был одного цвета со скатертью! Я не мог нащупать пульс. Открыл веки – зрачок ушел в точку!
– Неужели ничего нельзя было сделать? – спросил я.
Аптекарь немного помолчал, а потом ответил:
– Как минимум – промывание желудка. Хотя и это вряд ли… Морфин быстро впитывается.
– Скажите, а тяжело достать в Москве чистый морфин?
– Безусловно, это непросто. В растворе – да. Для инъекций.
– Можно как-то извлечь чистый морфин из раствора?
Аптекарь откинулся на спинку стула и посмотрел на меня:
– Нет. Это невозможно.
Я вспомнил, как доктор Зиновьев, говоря про морфин, особо отмечал, что он растворяется в воде и поэтому приходится собирать образцы человеческих органов.
– Да, конечно, – кивнул я, – извините. Можете продолжать.
Аптекарь прищурился и посмотрел на меня скептически:
– Что вам известно о растительных ядах?
– Немного, – соврал я. – Почти ничего.
Горн потрогал чуть дрожащими кончиками пальцев свою чашку, вероятно проверяя, насколько остыл чай.
– Вот, прекрасный цейлонский чай с мятой, – сказал он. – Вам нравится чай, господин Гиляровский?
– Предпочитаю что покрепче, но не откажусь и от хорошего чая, – ответил я.
Аптекарь кивнул:
– Знаете ли вы, что чайные листья содержат алкалоид теин? В малых дозах – а мы пьем его именно в малых дозах – он тонизирует организм, проясняет мысли, укрепляет тело. Но если я возьму достаточное количество чайных листьев и выделю из него крохотную каплю чистого теина и помещу его в вашу чашку, то вы после нескольких глотков умрете в мучениях?
Я поставил свою чашку обратно на блюдце.
– Правда?
– Да. – Горн потянулся к носу, вероятно, чтобы почесать переносицу, но в последний момент отдернул руку. Вероятно опасаясь стереть пудру.
– Но если вы отравились морфином, то правильно будет выпить очень крепкого чаю – как можно больше. Теин вступает в реакцию с морфином и… кстати, не только с ним. Получаются дубильные соли, которые плохо всасываются желудочно-кишечным трактом. Удивительно – да? Каждый по отдельности является ядом, но, соединенные вместе, они становятся не так опасны. Это, кстати, касается не только алкалоидов. Вы знаете, что малина разлагает цианистый калий?
– Нет.
– Если вас будут травить цианистым калием, ешьте малину. Но продолжим. Вы курите?
– Нет, но я нюхаю табак.
– А! – криво улыбнулся Горн. – И уж наверняка знаете о том, что в листьях табака содержится алкалоид никотин.
– Но пока никто от табака не умер! – возразил я.
– Ошибаетесь, – покачал головой Горн. – Известно несколько случаев смертельных отравлений никотином. Умышленных отравлений!
Я нащупал в кармане отцовскую табакерку.
– Так и жить не захочется! Но если эти алкалоиды так ядовиты – почему растения спокойно могут жить, пропитанные ими? Почему они не гибнут?
– Все дело в концентрации, – ответил аптекарь. – Пейте чай, а то совсем остынет!
– После ваших слов что-то совсем не хочется чаю, – пробормотал я. Но чтобы не показать, будто испугался, я взял чашку и осушил ее одним глотком.
– Ну как? – усмехнулся Горн. – Живы?
– Жив.
Сам он к чаю так и не притронулся, вероятно, пальцы его все еще сильно дрожали.
– Все дело в концентрации. Алкалоиды – удивительные органические вещества, – продолжил он, вновь отдергивая руку от лица, которое, наверное, начинало зудеть под пудрой. – Я бы сказал, они заменяют растению нервную систему. Рост, цветение, увядание – все это контролируется изменением концентрации алкалоида в растении.
Я задумался.
– То есть когда ромашка зацветает, это значит, что в ней скопилось много алкалоида?
– Грубо говоря – да. – Горн предупредительно кивнул. – Только не спрашивайте меня, как ромашка узнает, когда ей цвести. Она сама этого не знает, конечно, просто солнечный свет в результате фотосинтеза активирует процессы выделения определенных веществ, в том числе и алкалоидов.
– В ромашке? – спросил я подозрительно. – Ромашка ядовита?
– Не так, как ландыш, – кивнул Горн. – Но все растения и ядовиты, и целебны одновременно. Я уже сказал, все зависит от концентрации. Еще чаю?
– Хватит, – ответил я. – И все-таки, вы можете сказать, много ли людей в Москве способны выделить чистый морфин?
Горн пожал плечами.
– Аптекари? – спросил я.
Горн холодно посмотрел на меня:
– Это намек?
– Это вопрос.
– Нет, конечно. Аптекарское дело относится не только к медицине, но и к торговле. Вы думаете, я или кто-то из моих коллег будем рисковать коммерцией ради продажи яда отравителям? – Он поставил свою чашку. – Простите, господин Гиляровский, но как раз из-за коммерции мне придется снова открыть аптеку. Вы позволите?..
– Да, конечно. – Я встал, ожидая, что Горн начнет прощаться, но он медлил, не вставая с кресла.
– Так странно, – сказал он наконец.
– Что? – спросил я.
– Да нет, ерунда.
– Павел Иванович. – Я снова сел, показывая, что не уйду, пока не узнаю решительно все. – Любая мелочь может оказаться важной. Что вы сейчас вспомнили?
– Правда, это ерунда и не имеет никакого отношения к произошедшему.
– Павел Иванович!
Горн поморщился:
– Лет десять назад мы в клубе разыграли одну шутку. Право, вполне невинную. Столяров в ней тоже участвовал.
– Что за шутка?
– Как вам объяснить… дуэль. Но – необычная. В классическом стиле.
– На шпагах? – спросил я.
– Нет! Четыре человека и перед каждым – чаша с вином. Но только в одной из этих чаш – яд.
– Настоящий? – удивился я.
– Нет, – поморщился Горн. – На самом деле там не было никакого яда. Обыкновенное слабительное. Так что проигравшему ничего не грозило. Ну… это наша «Чаша Сократа». Только у Сократа в чаше была цикута, а у нас – слабый раствор рициновой кислоты с сахаром. Господи, это была просто касторка, только чуть в другой форме!
– Из-за чего была дуэль? – спросил я.
Горн беспомощно пожал плечами:
– Представьте себе, не помню! Помню только, что в ней участвовал покойный Столяров, Матвей Петрович Патрикеев, Егор Чепурнин и я. А вот почему вся эта канитель завертелась – я уже не помню.
– Но кто проиграл, вы помните?
– Проиграл… Столяров! Точно Столяров! – Горн внезапно замолчал. – Как странно… Прошло столько лет, и он отравлен по-настоящему.
– Вот именно, – кивнул я. Прежде чем уйти, я попросил аптекаря повторить все имена участников той давней дуэли, занес их в свой блокнот и наконец, распрощался.
Чаю Павел Иванович так и не выпил.