Борис сегодня вышел на свободу, как говорится, откинулся с зоны. Взял билет на самолёт, жене не доложился, чтобы застать врасплох. Верности от неё он не ждал, да и не хотел, даже лучше было бы застукать, и дело с концом. Эту игру он проиграл, а женщины такое не прощают.
Перегорело за три года. Поначалу кипело так, что невыносимо жгло в груди. Ярость сжимала кулаки, подстрекала, но спасибо разуму, останавливал. Скрипел зубами, но терпел.
Глядел исподлобья, слушал и молчал. Сокамерники сочли за презрение, но Борис выкрутился, не зря технике ведения переговоров учился. Заплатил за долбаные курсы кучу бабла. Вот и пригодились. В бизнесе он и без всяких курсов мог добиться всего, чего хотел.
С нуля начинал. Восемь классов окончил, на дальнобойщика обучился и давай возить заграничное барахло из Европы. Всё сам, никто не помогал. Магазин вино-водочный открыл. Жила золотая, особенно, по ночам. Мебелью торговал. Но не предел. Сам делать наловчился и цех запустил, а там и фабрику. По ступенькам всё вверх да вверх. И бабла немерено. Дом, квартира, дача, тачки. Крутился, честным трудом зарабатывал. Фартило, нечего сказать, да жилки предпринимательской не отнять.
Борис задумчиво смотрел в иллюминатор и сам поражался, как отпустило. Не простил, нет. Но мстить не по силам, с Вампиром не сладишь. Заново решил начать. Три года в тюрьме, считай, отдохнул от дел. Но деньги ещё есть, на процентах накапало нехило. Главное, что жив и на свободе. Удивлялся, как не грохнули. И чего Вампир сжалился? Из-за того, что вместе начинали? Тот тоже дальнобойщиком был, да тяжёлым такой труд ему показался, в рэкет подался, соблазнившись лёгкой добычей. Пересеклись дорожки, глазом не моргнул. Заказ есть заказ.
– Оцени, что мягко я с тобой, – говорил, хлопая по плечу.
Рейдерский захват, наркота в машине, шесть лет тюрьмы, вышел по УДО через три.
«Оценил, – кивал головой Борис, попивая виски в бизнес-классе. – Что б тя разорвало, Вампир!»
По правде сказать, дело не в Вампире, он лишь исполнитель, чувак из администрации глаз положил на бизнес Бориса, для сыночка постарался за чужой счёт. Что б он ноги переломал да криво срослось!
Многие тогда наркотой приторговывали. Быстрые деньги. Но Борис никогда бы не подумал на этом наживаться. Младший брат у него сгорел за пару лет, подсев на героин. Они разные были. Женька – музыкант, песни сочинял, пел, группа у него была. Борис давал ему денег на раскрутку, а оказалось, что тот их на дозу тратил. Ни дня не работал. Всё творил, творил, кололся для вдохновения. Когда Борис узнал, поздно было. Обидно, что за наркотики и загремел.
Было ли тяжело в тюрьме? Странный вопрос. Душная летом, холодная зимой камера, вонь от восьми мужиков, дышать нечем, на прогулке воздух глотаешь, будто можно впрок надышаться. Еда дерьмовая, охрана жестокая, братва борзая. Выживал. Спасало, что представлял себя в армии, от которой он не косил, отслужил два года, как полагалось. Сила в Борисе была, сокамерники чувствовали, не оправдывался, мол, подкинули наркоту, не блудил языком. Смотрел из-под сведённых бровей жёстким взглядом, кулаки мощные сжимал. Уважали.
Подъехал домой к ночи, ключи при освобождении получил с личными вещами. Открыл калитку. Бандит узнал хозяина, кинулся навстречу, визжа и виляя хвостом. В окно видно было, как жена в телек пялится, потягивая пиво. Борис вскинул голову, в комнате дочери горел свет. Постоял, подождал, подойдёт ли кто ещё, присядет на диван, на толчок, может, вышел или на кухню за добавкой. Но нет, одна она. И как-то радостно сердце забилось. Пополнела, лицо грустное. Верна, значит.
Стоя у входной двери, Борис медлил, никак не мог решиться: то ли вставить ключ в замочную скважину, то ли позвонить в звонок. Решился, нажал на кнопку, волнение подкатило к горлу, ладони похолодели, пока ждал, когда жена доплетётся, чувствовал, что смотрит в экран домофона.
– Борька! – кинулась на шею, толкнув дверь нараспашку. – Борька, милый! – Поцелуями покрывала его лицо, а ему стыдно стало за плохие мысли и слёзы на глаза навернулись. Он нерешительно обнял её свободной от сумки рукой и прижал к себе, уткнувшись в копну нечёсаных волос. Защемило сердце, сжало в паху, Борис ощутил запах своей женщины.
– Оксана, – с болью выдавил он из себя.
Дочь, услышав радостный лай пса, спустилась полюбопытствовать, что там внизу происходит. И только она удержала сейчас отца от того, чтобы не накинуться, как голодный волк, на вдруг ставшую такой вожделенной плоть своей жены.
– Папка! – Сумку пришлось бросить, теперь уже четыре женских руки обнимали Бориса за шею, и он засмеялся, радостно так, со слезами.
«Дурак ты, Борька! Это ж твоя семья», – корил он сам себя.