Мосье Отэ уже ожидал нас в холле, и мы все вместе, возглавляемые Франсуазой, двинулись вверх по лестнице. Пуаро поднимался как-то странно, зигзагами, чем немало меня озадачил. Заметив мое удивление, он подмигнул мне.
– Еще бы служанкам не слышать, как мосье Рено поднимался, – шепотом сказал он. – Ступеньки скрипят все до единой, от такого скрипа и мертвый проснется!
На лестничную площадку выходил также узкий боковой коридор.
– Здесь комнаты прислуги, – пояснил нам Бекс.
Нас же повели по широкому коридору. Франсуаза остановилась у последней двери справа и тихо постучала.
Слабый голос пригласил нас войти. Комната была просторная, солнечная, с окнами на море, которое синело и искрилось всего в какой-нибудь четверти мили от дома.
На кушетке высоко в подушках лежала рослая женщина весьма примечательной наружности. Подле нее с озабоченным видом сидел доктор Дюран. Хотя мадам Рено была далеко не молода и ее некогда черные волосы сверкали серебром, в ней чувствовалась незаурядная личность, волевая и решительная. Словом, как говорят французы, une maîtresse femme[35].
Она поздоровалась с нами легким, исполненным достоинства кивком.
– Прошу садиться, господа.
Мы сели в кресла, помощник следователя устроился за круглым столом.
– Надеюсь, мадам, – начал мосье Отэ, – вы сможете рассказать нам, что произошло ночью, если, разумеется, это не слишком тяжело для вас.
– Нет-нет, мосье. Ведь дорога каждая минута. Эти подлые убийцы должны быть пойманы и наказаны.
– Благодарю вас, мадам. Думаю, для вас будет менее утомительно, если я буду задавать вопросы, а вы ограничитесь только ответами на них. В котором часу вы легли спать вчера?
– В половине десятого, мосье. Я была очень утомлена.
– А ваш муж?
– По-моему, час спустя.
– Не показалось ли вам, что он расстроен или, может быть, взволнован?
– Нет, не более, чем обычно.
– Что же случилось потом?
– Мы спали. Проснулась я оттого, что кто-то зажал мне рот. Я пыталась закричать, но не смогла. Их было двое, и оба – в масках.
– Вы не могли бы описать их, мадам?
– Один очень высокий, с длинной черной бородой, другой – небольшого роста, коренастый, тоже с бородой, только рыжеватой. Оба в шляпах, надвинутых на самые глаза.
– Гм! – задумчиво произнес следователь. – Что-то многовато бород получается.
– Вы думаете, они накладные?
– Боюсь, что да, мадам. Но, прошу вас, продолжайте.
– Тот, что поменьше ростом, держал меня. Сначала он засунул мне в рот кляп, потом связал руки и ноги. Другой сторожил моего мужа. Он схватил с туалетного столика нож для разрезания бумаги, острый как бритва, и приставил его к груди мосье Рено. Когда коротышка связал меня, они оба занялись моим мужем, заставили его встать и вывели в гардеробную. Я едва не потеряла сознание от ужаса, но все же отчаянно старалась хоть что-нибудь услышать.
Они говорили так тихо, что я ничего не могла разобрать. Но язык мне знаком, это ломаный испанский, распространенный в некоторых странах Южной Америки. Мне показалось, они сначала требовали что-то у моего мужа, потом, видно, разозлились и стали говорить громче. По-моему, высокий сказал: «Ты ведь знаешь, что нам нужно. Документы! Секретные документы! Где они?» Что ответил муж, я не слышала, только второй злобно прошипел: «Лжешь! Мы знаем, они у тебя. Где ключи?»
Потом я услышала, как они выдвигают ящики. Видите ли, в гардеробной мужа есть сейф, где он обычно держит наличные деньги, довольно крупные суммы. Леони говорит, что они вытряхнули все из сейфа, забрали деньги, но, видимо, того, за чем охотились, не нашли. Потом, слышу, высокий, проклиная все на свете, велит мужу одеваться. Но тут, видно, какой-то шум в доме спугнул их, и они втолкнули полуодетого мосье Рено в спальню.
– Pardon, – прервал ее Пуаро, – а другого выхода из гардеробной нет?
– Нет, мосье, там только одна дверь – в спальню. Они погнали моего мужа к двери – впереди коротышка, а последним высокий с ножом в руке. Поль пытался вырваться, подойти ко мне. В глазах его было отчаяние. «Мне надо поговорить с ней!» – крикнул он им, а мне сказал: «Ничего страшного, Элоиза. Только не пугайся. К утру я вернусь». Он старался говорить спокойно, но в его глазах был ужас, я видела. Потом они вытолкали его за дверь, и высокий сказал: «Только пикни попробуй – и тебе конец». Потом, – продолжала мадам Рено, – я, должно быть, потеряла сознание. Очнулась, только когда Леони растирала мне руки и уговаривала выпить немного бренди.
– Мадам Рено, – сказал следователь, – как вы думаете, что искали убийцы?
– Понятия не имею, мосье.
– Не замечали ли вы, что вашего мужа что-то тревожит?
– Да, я видела, что он очень переменился в последнее время.
– Как давно?
Мадам Рено подумала.
– Наверное, дней десять.
– Не раньше?
– Возможно, и раньше. Но я ничего не замечала.
– А вы не пробовали расспрашивать его?
– Да, один раз, но он ответил как-то очень уклончиво. Тем не менее я была совершенно уверена, что он страшно о чем-то тревожится. Но он не хотел открыться, и, понимая это, я старалась делать вид, что ничего не замечаю.
– Было ли вам известно, что мосье Рено прибег к услугам детектива?
– Детектива? – воскликнула мадам Рено, видимо, очень удивленная.
– Да, вот этого джентльмена – мосье Эркюля Пуаро. – Пуаро вежливо поклонился. – Он прибыл сегодня по вызову вашего мужа.
Достав письмо, которое мосье Рено отправил Пуаро, следователь подал его мадам Рено.
Она прочла его с неподдельным изумлением.
– Я и понятия не имела. Очевидно, Поль был уверен, что ему грозит опасность.
– А теперь, мадам, я прошу вас ответить мне совершенно откровенно. Когда ваш муж жил в Южной Америке, не случилось ли с ним чего-нибудь, что могло бы пролить свет на это дело?
Мадам Рено глубоко задумалась, но потом отрицательно покачала головой.
– Не знаю, что и сказать. Конечно, у мужа было много недоброжелателей – ему многие завидовали, но ничего особенного я не могу припомнить. Возможно, что-то и было, только мне об этом ничего не известно.
Следователь разочарованно погладил свою бородку.
– Не могли бы вы сказать, в котором часу произошло нападение?
– Конечно, я отчетливо помню, как часы на камине пробили два раза.
И мадам Рено кивнула на часы с восьмидневным заводом, в дорогом кожаном футляре, стоящие посередине каминной полки.
Пуаро подошел к камину и принялся внимательно их разглядывать, потом кивнул, видимо, вполне удовлетворенный результатами осмотра.
– А вот еще одни часы, – воскликнул мосье Бекс, – наручные, их, видно, смахнули с туалетного столика. Стекло, правда, вдребезги. Преступникам невдомек, что это может обернуться уликой против них.
Он осторожно собрал осколки.
Внезапно мосье Бекс замер.
– Mon Dieu! – невольно вырвалось у него.
– В чем дело?
– Стрелки показывают семь часов!
– Что?! – воскликнул в свою очередь следователь.
Однако Пуаро, находчивый, как всегда, взял часы из рук растерявшегося комиссара, поднес их к уху и улыбнулся.
– Ну да, стекло разбито, но часы идут.
Услышав столь простое объяснение, все облегченно вздохнули. Однако следователь не успокоился:
– Но, позвольте, ведь сейчас еще нет семи?
– Да, только пять минут шестого, – спокойно заметил Пуаро. – Вероятно, эти часы спешат, не так ли, мадам?
Мадам Рено нахмурилась, не зная, что ответить.
– Да, они спешат, – сказала она. – Правда, я не думала, что так сильно.
Следователь, нетерпеливо махнув рукой, прервал обсуждение темы разбитых часов и продолжил допрос:
– Мадам, парадная дверь была приоткрыта. Наверняка убийцы проникли в дом через нее, и, однако, – никаких следов взлома. Вы могли бы объяснить почему?
– Вероятно, муж выходил вечером погулять и, возвратившись, забыл запереть дверь.
– По-вашему, это возможно?
– Вполне. Он был очень рассеян.
Говоря это, мадам Рено слегка сдвинула брови, похоже, рассеянность покойного порой раздражала ее.
– Думаю, у нас есть основания сделать одно немаловажное заключение, – вмешался вдруг комиссар. – Убийцы предложили мосье Рено одеться, стало быть, место, где, как они предполагали, запрятаны интересующие их бумаги, должно находиться далеко отсюда.
Следователь кивнул в знак согласия.
– Несомненно. Однако и не слишком далеко, ведь мосье Рено сказал, что к утру вернется.
– Когда отходит последний поезд из Мерлинвиля? – спросил Пуаро.
– В двадцать три пятьдесят в одном направлении и в ноль семнадцать – в другом, но, скорее всего, у них был автомобиль.
– Конечно, – согласился Пуаро, который, казалось, был чем-то озабочен.
– А ведь у нас, пожалуй, есть шанс напасть на их след, – воодушевляясь, снова заговорил следователь, – вряд ли автомобиль с двумя иностранцами остался незамеченным. Это же замечательно, мосье Бекс.
Но, тут же согнав с лица довольную улыбку и вновь став серьезным, Отэ обратился к мадам Рено:
– Еще один вопрос. Вам говорит что-нибудь фамилия Дьювин?
– Дьювин? – задумчиво повторила мадам Рено. – Нет, я не знаю никого с такой фамилией.
– Может быть, ваш муж когда-нибудь ее упоминал, не помните?
– Нет, никогда.
– Нет ли у вас знакомых по имени Белла?
Следователь так и впился глазами в мадам Рено, стараясь уловить в ее лице признаки замешательства или смятения. Но мадам Рено покачала головой с совершенно невозмутимым видом. И мосье Отэ снова принялся задавать вопросы:
– Известно ли вам, что вчера вечером у вашего мужа был посетитель?
На щеках мадам Рено выступил легкий румянец, что не укрылось от глаз следователя.
– Нет, кто это был? – ответила она, сохраняя тем не менее совершенное спокойствие.
– Дама.
– В самом деле?
Однако следователь, казалось, удовольствовался тем, что услышал, и не стал продолжать расспросы. Едва ли, подумал он, мадам Добрэй имеет отношение к убийству, а расстраивать мадам Рено без веских к тому оснований ему не хотелось.
Он посмотрел на комиссара, тот согласно кивнул. Тогда мосье Отэ встал, прошел в другой конец комнаты и принес стеклянную банку, которую мы видели в сарае. Вынув оттуда нож, он обратился к мадам Рено.
– Мадам, узнаете это? – спросил он как можно мягче.
Она негромко вскрикнула:
– Конечно, это мой кинжальчик.
Увидев на нем пятна, она отшатнулась, глаза ее расширились от ужаса:
– Это что – кровь?
– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Он быстро убрал нож с глаз долой. – Уверены ли вы, что это тот самый нож, который лежал ночью на вашем туалетном столике?
– О да. Это подарок моего сына. Во время войны[36] он служил в авиации. Он был слишком молод, и ему пришлось прибавить себе два года, чтобы его взяли. – Чувствовалось, что мадам Рено гордится своим сыном. – Ножик сделан из авиационной стали, и сын подарил мне его в память о войне.
– Понимаю, мадам. Перейдем теперь к другому вопросу. Где сейчас ваш сын? Необходимо немедленно телеграфировать ему.
– Жак? В данное время он на пути в Буэнос-Айрес[37].
– То есть?
– Да. Вчера муж телеграфировал ему. Сначала он отправил Жака в Париж, а вчера выяснилось, что ему необходимо немедленно ехать в Южную Америку. Из Шербура[38] как раз вчера вечером отошел пароход в Буэнос-Айрес, и муж телеграфировал Жаку, чтобы он постарался успеть на него.
– Не знаете ли вы, какие дела у вашего сына в Буэнос-Айресе?
– Мне об этом ничего не известно, мосье, знаю только, что оттуда он должен ехать в Сантьяго.
– Сантьяго! Опять Сантьяго! – в один голос вскричали мосье Отэ и мосье Бекс.
Упоминание о Сантьяго поразило и меня, а Пуаро, воспользовавшись замешательством, подошел к мадам Рено. Все это время он стоял, мечтательно глядя в окно, и я даже не был уверен, следит ли он за тем, что происходит. Он молча поклонился мадам Рено, потом сказал:
– Pardon, мадам, не позволите ли взглянуть на ваши руки?
Слегка удивившись, мадам Рено выполнила его просьбу. На запястьях были видны глубокие ссадины – следы от веревок. Пока Пуаро рассматривал руки мадам Рено, я наблюдал за ним и заметил, что огонь возбуждения, горевший в его глазах, погас.
– Представляю, как вам больно, – сказал он, а я подумал, что мой друг, кажется, опять чем-то удручен.
Между тем следователь спохватился и заспешил:
– Надо немедленно связаться по радио с молодым мосье Рено. Нам крайне необходимо узнать все об этой его поездке в Сантьяго. – И, подумав, добавил: – К тому же, будь он здесь, мы могли бы избавить вас от лишних страданий, мадам.
Мосье Отэ многозначительно умолк.
– Вы имеете в виду опознание трупа? – глухо спросила мадам Рено.
Следователь молча склонил голову.
– Не тревожьтесь, мосье. У меня хватит сил вынести все, что потребуется. Я готова сделать это прямо сейчас.
– О, и завтра не поздно, уверяю вас…
– Нет, я хочу покончить с этим, – сказала она тихо, и судорога боли исказила ее лицо. – Не будете ли так любезны, доктор, позвольте опереться на вашу руку.
Доктор поспешил к ней на помощь, кто-то накинул плащ на плечи мадам Рено, и мы стали медленно спускаться по лестнице. Мосье Бекс бросился вперед и отворил дверь сарая. Мадам Рено подошла и остановилась на пороге. Она была очень бледна, но полна решимости. Прикрыв лицо рукой, она сказала:
– Минутку, мосье, я соберусь с силами.
Потом она опустила руку и взглянула на покойного.
И тут поразительное самообладание, с которым она держалась все время, оставило ее.
– Поль! – вскрикнула она. – Мой муж! О боже!
Она пошатнулась и без чувств упала на пол.
Пуаро мгновенно бросился к ней, приподнял веко, пощупал пульс. Убедившись, что мадам Рено действительно в глубоком обмороке, он отошел в сторону и, схватив меня за руку, воскликнул:
– Болван, какой же я болван, мой друг! Я просто потрясен! В голосе мадам Рено было столько любви и горя! Моя версия оказалась совершенно несостоятельной. Eh bien![39] Придется начать все заново!