Дома был переполох: отец задерживался с работы. Мама бегала по квартире от окна к окну, заламывая руки!
– Сволочь, какая сволочь! Ведь обещал, что будет вовремя приходить. Нет, снова он со своими бабами где-то шляется…
Лиза не верила матери. Она ни разу не видела отца, чтобы он с бабами «шлялся». Несколько раз она видела его одинокого, с опущенной головой, бредущего по набережной в сторону дома. Он шёл медленно, смотрел под ноги, как будто боялся споткнуться. Лизе даже казалось, что он что-то бормочет себе под нос. Его тоску и обречённость усиливала дождливая погода. Было такое впечатление, что он не замечает моросящего дождя, не замечает пронизывающего ветра. Он просто брёл, брёл в никуда…
Постоянные причитания матери и сыпавшиеся оскорбления в его адрес плотно заняли свою позицию в душе девочки. Раз мама так говорит об отце, значит отец плохой! Значит он именно такой, как она о нём думает! Это повторялось уже не первый год. Не первый год в семье, когда-то дружной и согласованной, начались вот такие разногласия. И всё из-за ревности матери!
Лиза смотрела издалека на своего отца как на чужого человека. На постороннего мужчину. Незнакомого. Ей не было жаль его – одинокого, вяло бредущего, может быть, даже выпившего. Она не умела его жалеть. Никто её не научил это делать!
Лиза и дома сторонилась отца. Мать говорит, что он такой – сякой, значит он такой – сякой и есть. И надо держать сторону матери. Она сильнее, активнее, её больше!
Маме не интересно, как живёт дочь, чем живёт дочь. Её интересует только он, мужчина, который должен находиться рядом.
– Дети, посмотрите на своего отца! Явился! Нагулялся!
– Хоть домой не приходи!
– Вот и не приходи, кто тебя тут ждал…
Лиза закрыла дверь в свою комнату. В ней уже находился брат:
– Гад, опять маму мучает! Скорее бы вырасти! Я ему так врежу, что не очухается!
– Дурак ты, Генка! Таким же будешь.
– Сама дура! Лучше в свой дневник загляни! Двойки одни! Я мамке всё расскажу!
– Рассказывай. Предатель! В свой дневник загляни.
– Ты договоришься, маму не жалко тебе?
– Жалко. Сами разберутся.
– А ты курила! За школой! Курила… курила… Ма-а-ам, Лизка дерётся!
Эти, практически ежедневные стычки выматывали Лизу из сил. Она взяла учебники и вышла во двор. Позади остались крики родителей, они продолжали оскорблять друг друга, не замечая своих детей – подростков. Лизу давили слёзы. Она зашла в соседний подъезд. Позвонила в дверь.
– Лизонька, проходи! Вера, к тебе Лиза!
Лиза прошла в комнату подруги. Ей нравилось приходить в этот дом. Здесь всегда пахло пирогами и борщом. Захотелось есть. Лиза проглотила слюну и села в кресло.
– На пирожок. Горячие ещё.
Лиза взяла осторожно двумя пальцами румяный пирожок и поднесла его к носу. Она нюхала ароматное тесто и вспомнила то время, когда в её семье тоже пекли пироги и радовались жизни. Но тогда они не жили в этом городе. Тогда они жили в небольшом посёлке. Там всё было на виду. Мать всегда знала, где находится её муж, с кем он общается и что делает.
– Ешь, что зависла? Опять дома сыр – бор?
Лиза кивнула головой и откусила пирожок. Она ела его, захлёбываясь слезами. Ей было стыдно. Стыдно перед одноклассницей, с которой была совсем мало знакома. Ей совсем не хотелось, чтобы в классе знали об её проблемах дома. Но и сдержать себя она уже не могла.
«Мне постоянно было стыдно. Я боялась ситуаций, из которых нельзя быстро выйти. В классе, в транспорте начинала хотеть в туалет по-маленькому, боялась, что не выдержу, что потеряю контроль над собой, и у меня всё произойдет при всех.
Я была постоянно напряжена, потела, краснела… чувствовала запах своего пота и отходила подальше от людей.
На уроках считала минуты. Чем ближе к концу, тем легче. Много раз бегала в туалет, прежде чем зайти в замкнутое пространство: на урок, в кино, в автобус… Никому не могла об этом рассказать. Никому. Я одна со своими фобиями. Они долго мучили меня…»