5

Знаю-знаю. Всего лишь поцелуй. Я лишь едва дотронулся до твоей мураками и даже не лизнул твой лимончик, но все-таки… О боже, Джо. О боже. Что за поцелуй!

Когда рядом правильный человек, ты совершаешь правильные поступки, и я принял разумное решение отпустить тебя домой. Сам же отправился в «Комнату шепота» и послал благословения всем неподходящим женщинам, что были до тебя. Тогда я понял. Разумеется, ты сбежала. Настоящую любовь принять непросто, особенно в нашем возрасте.

Я не заскочил в «Пегас» по дороге на работу (мой сегодняшний кофеин – твой поцелуй), и да, ты оттолкнула меня, однако в этом вся суть зрелой любви, тем более когда в историю вовлечены дети: притянуть, оттолкнуть, притянуть, снова оттолкнуть… Я открываю дверь в библиотеку – притянуть – и не обнаруживаю тебя у стойки, а сегодняшняя «нафталина» явно меня недолюбливает. В день нашего знакомства она спросила, имею ли я отношение к известному ресторатору Голдбергу, и когда я ответил отрицательно, стала воротить от меня нос. «Нафталина» кивнула на кресло Номи.

– Не мог бы ты его передвинуть? У окна слишком холодно.

Я перетаскиваю гребаное кресло к стеллажам, хватаю свой обед – мы с тобой будем есть и говядину, и брокколи – и говорю «нафталине», что скоро вернусь, а та закатывает глаза. Невежа.

– Жаль тебя огорчать, но твоя подружка сказала по телефону, что заболела.

Нет. Нет! «Нафталина» просто издевается.

Ты не больна. Я иду в комнату отдыха; где же ты? Неужели вчера перепила? Наш поцелуй опьянил тебя не хуже текилы? Устремляюсь мимо книг Силверстайна прямиком в твой кабинет – дверь заперта. На чердаке тоже темно. Ты не больна. Ты испугалась.

Я занимаю свой пост в «Художественной литературе». День тянется бесконечно. Я рекомендую недавно овдовевшей бухгалтерше что-то из Стюарта О’Нэна и уговариваю лесбиянку, оказавшуюся в городе случайно на один день, прочесть первую главу «Жертвы моды» Амины Ахтар. Я отлично справляюсь со своей работой, но в твоем присутствии способен на большее. Весь день я не выпускаю из рук телефон, ты мне не пишешь, и я не пишу; впрочем, ты же меня поцеловала, так что, может, теперь очередь за мной, и я пытаюсь подобрать слова.

Привет.

Чересчур банально.

Эй.

Чересчур нахально.

Ты там?

Чересчур напористо.

Я тут.

Чересчур убого.

Ненавижу смартфоны, потому что, будь на дворе начало девяностых, никаких идиотских телефонов не было бы и в помине, а сейчас – ты проболталась Меланде о нашем поцелуе? Она уже промыла тебе мозги? Я выхожу в японский сад. Мог бы отработать смену потом – я всего лишь волонтер – и сейчас стоять под твоими окнами, как Джон Кьюсак[10] перед расставанием, но я не могу так поступить, потому что в этом году школу заканчивает Номи, а не ты. И я бездействую. Не стою под окнами и не краду телефон, больше нет. Проверяю твой «Инстаграм» – ничего; проверяю «Инстаграм» Сурикаты – о тебе ничего, только фотография Клиболда. Я мог бы отправить тебе кадр из «Истории любви», однако не хочу выглядеть придурком в твоих глазах. И прилипалой.

Мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас: чем дольше мы порознь, тем больше наш поцелуй кажется лишь пятнышком на лобовом стекле, которое легко стереть салфеткой; и я хочу знать, почему ты прячешься.

В конце бесконечной смены я прокрадываюсь обратно в комнату отдыха и гадаю, не перестарался ли с языком во время поцелуя, – и вдруг дверь открывается. Это ты. У тебя опухшие глаза, но ты натянуто улыбаешься.

– Привет.

– Привет, – отзываюсь я. – Ты пришла.

Может, обнимешь? Нет, ты меня не обнимаешь. На тебе выцветший зеленый свитер, улыбка сползла с твоего лица. Ты грызешь губу – явно не выспалась – и говоришь, что просто заскочила забрать кое-какие вещи. Ты сидишь напротив, и мы будто два «нафталина», сравнивающих результаты своих анализов крови, будто ты не впивалась мне в язык несколько часов назад. Я склоняюсь над столом, чтобы приблизиться, а ты отшатываешься. Холод. Если не хуже.

– Слушай, меньше всего я хочу, чтобы ты испытывала неловкость, – произношу я.

– Знаю, – отвечаешь ты. – Взаимно.

Я молчу. Ты молчишь. Ты так много рассказала мне вчера, но у меня возникает тошнотворное чувство, что ты рассказала не все, а только часть истории. Ты смотришь на меня, словно подготавливая к какой-то новости. Плохой новости. Худшей в мире новости.

И вот они. Предательские слова.

– Джо… мы не можем. Ты ведь никому не сказал?

– Конечно нет, Мэри Кей. Ты же знаешь, я бы никогда так не поступил…

Слишком явное облегчение на твоем лице.

– Это хорошо… Если здесь кто-то узнает, если кто-то расскажет Номи…

– Мэри Кей, взгляни на меня. – Ты поднимаешь на меня глаза. – Мой рот на гребаном стальном замке. Даю слово.

Ты немного успокаиваешься, хотя еще изредка вздрагиваешь и оглядываешься, как перепуганный узник Распятого острова[11]. Ты велишь не перебивать тебя. Говоришь, что прошлой ночью выпила лишнего и совершила ошибку (нет) и что не могла мыслить ясно (очень даже могла), а я возражаю, что все было идеально.

– Я уж точно не идеальна.

Мои слова звучат лживо, я и сам знаю, что ты не идеальна. Я тоже не идеален, только говорить, что вместе мы идеальны, слишком тупо и банально.

Ты поджимаешь губы, еще опухшие после нашего поцелуя. Моего поцелуя.

– Давай просто вернемся к обычной жизни? Ну, знаешь… как раньше.

Я киваю, словно дрессированный тюлень, которому не выжить в дикой природе и остается лишь послушно кивать.

– Ты абсолютно права, – соглашаюсь я. – Нам ведь некуда спешить. Можем двигаться постепенно. Я тоже не хочу торопиться.

Это откровенное вранье, и ты начинаешь кудахтать:

– В том-то и дело, Джо. Ничего нет, и не будет. У меня дочь.

– Я знаю.

– Я не могу заявляться домой пьяной среди ночи. Она должна быть на первом месте.

– Разумеется, Номи всегда на первом месте. Я знаю.

Ты закрываешь лицо руками и говоришь, что сейчас не готова к эмоциональной привязанности, а мне хочется взять кувалду и разнести к чертям лобовое стекло, потому что наш поцелуй ты притянула за уши к дочери. Ты отнимаешь руки от лица.

– Она в выпускном классе, Джо, и я не хочу пропустить ни единой минуты… – Тогда не просиживай две ночи в неделю за барной стойкой вместе с Меландой. – Я ей нужна. У нее не так уж много друзей. – Ты вырастила самостоятельную дочь, которая любит читать. Ну и что с того, если она нуждается в общении с людьми меньше, чем ты? Я в ее возрасте был таким же. – Ты думаешь, она уже взрослая, одной ногой в колледже… Но время летит незаметно, уже почти День благодарения, и через несколько месяцев она уедет. И я не могу что-то кардинально менять в своей жизни, когда перемены и так уже на пороге. – Ха! Как будто я требую разрешения на следующей неделе нарезать для всех нас индейку на праздничном столе. Ты ошибаешься, сильно ошибаешься, и ты вздыхаешь. – Понимаешь меня?

– Конечно, Мэри Кей. Ты права, не будем спешить. Отложим до лучших времен.

Ты улыбаешься.

– У меня гора упала с плеч! Спасибо, Джо.

Ты выигрываешь, потому что организовала мне боксерский поединок – против Номи, – и я не смог нанести ни одного удара. И все же ты пришла и стала оправдываться, потому что я тебе небезразличен и ты хочешь, чтобы я ел твою куриную грудку и трогал твою мураками. Да, твоя речь звучала фальшиво, Мэри Кей, ведь в глубине души ты знаешь, что уже принадлежишь мне.

Наши стулья поскрипывают, когда мы встаем, и ты понуро опускаешь взгляд.

– Ты меня ненавидишь?

Ох, ну ты же выше этого… Ты не задаешь глупых вопросов. Но я даю тебе глупый ответ, который ты сейчас заслужила.

– Конечно нет. Ты же сама знаешь.

Затем ты закусываешь губу и произносишь худшее слово из всех существующих:

– Друзья?

Ты не сможешь втиснуть меня между Шеймусом и Меландой, Мэри Кей, и мы не друзья. Ты хочешь меня трахнуть. Однако я жму твою руку и, подыгрывая тебе, как во второсортном сериале, повторяю слово, которое к нам неприменимо:

– Друзья.

Загрузка...