Я ПОДБЕЖАЛА К ОКНУ и издала удивленный возглас. Созданный Мерриком цветущий сад с фантастическими деревьями исчез. На его месте стояли другие деревья: бук и ольха, кипарис и тис. После года, проведенного в Междуместье, их обыденность почти поразила меня.
Я еще раз оглядела комнату и с удивлением обнаружила двери, ведущие в другие помещения. Этот дом был гораздо больше прежнего, с высокими стропилами и мощными потолочными балками. Я уже представляла, как развешу на них пучки трав и цветов для сушки. Здесь было просторно. Много солнца и воздуха. Сквозь открытые окна лился солнечный свет. Тюлевые занавески колыхались под легким весенним ветерком. Я сделала глубокий вдох. В воздухе витал аромат свежевскопанной земли, распустившихся цветов и пьянящей смеси зеленых растений. В Междуместье не было подобных запахов, там вообще их не было. Мои органы чувств напряглись, переполненные изобилием впечатлений. Казалось, в моей крови вспыхивает фейерверк.
– Тебе нравится? – спросил Меррик, сцепив пальцы в замок.
Было заметно, что он волнуется. Переживает, что неправильно все понял и мне не понравился дом. Что мне здесь неприятно находиться, а значит, если брать шире, неприятен и он сам.
Я прошла в соседнюю комнату. По одной стене тянулся ряд окон с ромбовидными стеклами в металлических переплетах. Противоположная стена была заставлена книгами. Пробежавшись пальцами по корешкам, я заметила множество новых названий среди знакомых. История и естествознание, география и искусство, романы и поэзия.
– Хейзел… – Меррик вошел в комнату следом за мной.
Я заметила, что он соблюдает дистанцию между нами.
Следующей оказалась кухня. Белые шкафы и буфеты, расписанные крошечными голубыми цветами. Медные кастрюли и сковородки, большой холодильный ларь и чугунная печь в углу. Длинный стол, табуреты. Травы в горшках на подоконнике. Тарелки и чашки, которых хватило бы для застолья на шестерых.
Я заглянула в каждую дверь. Зашла в прихожую и кладовую, в уютную гостиную и ванную комнату, обустроенную в самом доме, – такую красивую, что у меня перехватило дыхание. Наконец я вошла в спальню. Казалось, она тонет в зелени. Из огромных окон, занимавших три стены, открывался изумительный вид на лес и луга с колышущимися под ветром высокими травами. Крестный подарил мне деревья.
Я обернулась. Меррик стоял на пороге пригнувшись, чтобы не задевать головой низкую притолоку.
– Ты создал все это для меня? – прошептала я, пораженная.
Он кивнул, и я бросилась его обнимать, позабыв о прежней вспышке ярости. Он действительно знал, что мне может понравиться. Он создал для меня восхитительный дом и прекрасные вещи, роскошные, но при этом практичные. Он продумал все до мельчайших деталей и не упустил ничего.
Мое сердце наполнилось радостью и благодарностью. Значит, я ему небезразлична, рассуждала я. Никто не стал бы так стараться ради подопечной, которую он терпит лишь из-за принятых на себя обязательств. Да, он не пришел за мной сразу, а после оставил одну на целый год, но он сделал мне невероятный подарок. Он хотел, чтобы мне было здесь хорошо. Если это не доказательство привязанности и любви, то что тогда?
– Ты останешься тут, со мной? – спросила я, увлекая его за собой в сторону кухни. Мое сердце наполнилось отчаянной надеждой. – На этот раз в доме больше посуды.
Меррик посмотрел на полку. Мне показалось, он пересчитывал тарелки и чашки, словно не веря моим словам.
– Да. Я буду бывать здесь часто.
Внутри у меня что-то оборвалось.
– Но не каждый день?
Он покачал головой. Кажется, с искренним сожалением.
– Твоя работа, – догадалась я.
– И твоя, – заметил он, уклонившись от моего слабого тычка в бок. – Теперь, когда ты завершила учебу, то готова принять мой следующий подарок.
– Ты и так дал мне столько всего!
Меррик расплылся в улыбке:
– Да, Хейзел. Но этот подарок важнее прочих.
А затем, уже во второй раз, Меррик рассказал историю моего дня рождения. В тот солнечный весенний день он рассказал ее до конца.
Когда он закончил, я села в мягкое кресло в новой гостиной, уставилась на лес за окном и стала обдумывать то, что услышала.
– Значит, я смогу вылечить все, что угодно? – уточнила я, снова чувствуя себя попугаем, повторяющим его слова. Но мне нужна была полная ясность.
Я увидела, как он кивнул.
– Все, что поддается лечению.
– Просто вот так… – Я подняла руку, изображая, что прикасаюсь к чьему-то лицу.
Меррик снова кивнул. У меня в голове закружились десятки вопросов, требующих ответа.
– Тогда зачем ты заставил меня прочитать те книги? Зачем мне учиться, если у меня такой… дар?
Это было неверное слово, не совсем верное. Меррик долго молчал, размышляя над моим вопросом.
– Помнишь наш разговор о волшебстве и силе?
Я кивнула, вспомнив тот день в Междуместье ровно год назад.
– Способы исцеления… твое умение их разглядеть… это волшебство. Они уже есть в этом мире и только ждут, чтобы их обнаружили. Мой дар тебе – умение видеть – не что иное, как ловкость рук. Способность раздвинуть завесу и взять то, что уже существует. Сила, настоящая сила, заключается в том, чтобы иметь понятие, как ее применить. Что толку знать, что кому-то необходимо наложить швы, если ты не умеешь зашивать раны? Понимание, что перелом надо вправить, и умение вправить его – это разные вещи. Если ты видишь, что нужно определенное снадобье, но не сможешь его приготовить, больной умрет. Я дал тебе время, чтобы получить знания, накопить силу. Мой дар добавит тебе уверенности, что ты все делаешь правильно.
В этом был смысл. Я хотела расспросить Меррика подробнее, но раздался оглушительный стук в дверь. Кто-то яростно колотил в нее кулаками и звал на помощь.
– Эй! Откройте! Есть кто-нибудь дома? – Посетитель перевел дух и закричал еще громче: – Мне нужна врачея!
– Врачея? – Я оцепенела.
Глаза Меррика сверкнули, словно мое замешательство его позабавило.
– То есть ты.
– Но откуда он знает, что я живу здесь? Мы же только что появились в этом месте.
– В этом доме и раньше жила целительница. Когда я наткнулся на его бывшую обитательницу… – Меррик осекся и слегка поморщился, недовольный выбором слов. – Я подумал, что, если тут кое-что поменять, это будет идеальное место, где ты отработаешь свои врачебные навыки.
– Ты наткнулся на бывшую обитательницу, – растерянно повторила я и поняла, что он имеет в виду. Я секунду помедлила и спросила упавшим голосом: – Она умерла?
Крестный раздраженно вздохнул.
– Я же не оставил здесь тело. – Он нетерпеливо указал на дверь. – К тебе пришел первый пациент. Ты не собираешься его впустить?
Я поднялась из-за стола, направилась к двери, но остановилась на полпути и в панике оглянулась на Меррика:
– А как же ты?
– Он меня не заметит, – сказал он, щелкнув пальцами.
Я по-прежнему его видела, но что-то странное случилось с моим восприятием пространства. Плотность воздуха ощущалась иначе. Будто я была здесь одна.
– Я тебя вижу, – проговорила я сдавленным шепотом.
– А он не сможет.
Он… За дверью ждал кто-то, кому я нужна. От этой мысли у меня скрутило живот.
– Иди, – приказал Меррик, почувствовав мою нерешительность.
Я так спешила к двери, что ударилась бедром об угол столика в прихожей. Я только что оказалась в Алетуа. Я еще не освоилась в новом доме, а меня уже просят покинуть его и позаботиться о больном, хотя я даже не знаю, что у него за хворь и по силам ли мне ее исцелить.
– Сейчас или никогда, – пробормотала я себе под нос и открыла дверь.
Стоявший снаружи мальчишка уже поднял кулак, чтобы постучать еще раз, и чуть не ударил меня по лицу. Резко появившись перед ним, я застала его врасплох. Он был запыхавшийся, раскрасневшийся и растрепанный. Его рубашка, расстегнутая на груди, промокла от пота.
Я никогда не видела такого красивого мальчика. Смуглая кожа с каштановым отливом. Густые черные кудри. Теплые карие глаза. Еле заметный шрам на щеке. Мне захотелось спросить, откуда у него этот шрам. Мне захотелось задать ему дюжину вопросов.
Я весь год провела в одиночестве в Междуместье. Я соскучилась по человеческим голосам. По общению, по разговорам, по…
– Где врачея? – спросил он, хватая ртом воздух.
– Она з-здесь. Это я… я в-врачея, – ответила я, заикаясь на каждом слове и чувствуя себя глупой девчонкой.
– Ты врачея? – Он с сомнением посмотрел на меня.
Я его понимала. На его месте я тоже бы усомнилась. Мы с ним были примерно ровесниками, и ему, конечно, не верилось, что тринадцатилетняя девчонка может владеть врачебным искусством. – Я… да, я врачея. – Я велела себе успокоиться и протянула ему руку, изображая уверенность. – Меня зовут Хейзел.
– А меня Кирон. – Он заглянул в прихожую, словно надеясь увидеть кого-то из взрослых.
– И тебе… нужна помощь? – Я присмотрелась к нему повнимательнее. Он вовсе не выглядел больным, но мне стало интересно, что я увижу, если возьму в ладони его лицо.
Он покачал головой:
– Не мне. Моему дяде. Он совсем расхворался. Ты наверняка его знаешь. Он живет там, за холмами. – Кирон указал на полосу деревьев за дальним краем луга.
– Я… я недавно приехала в Алетуа.
– Но ты сумеешь ему помочь?
– Я… – Я запнулась, не желая брать на себя обязательства в том, чего не знаю. – Сначала мне нужно собрать лекарства. Заходи в дом и, пока я собираюсь, расскажи, что с ним такое.
– У него сильный жар, он весь горит, – сказал Кирон, переступая через порог.
Когда мы подошли к кухне, он шагнул вперед, открыл дверь и придержал ее для меня. Вряд ли его учили хорошим манерам. Видимо, рыцарское отношение к девушкам было у него в крови.
– Спасибо, – пробормотала я, поднырнув под его руку. Мои щеки обдало жаром от смущения. Он был намного выше меня, широкоплечий, поджарый, но мускулистый, как настоящий сын фермера. Мне хотелось спросить, что они выращивают на ферме, много ли у них земли. Хотелось знать о нем все.
Я открыла рот, собираясь узнать о шраме, но вовремя остановила себя. Сейчас не время. Он пришел просить помощи. Его дядя серьезно болен. Судя по беспокойству в глазах Кирона, все очень плохо.
Отбросив пустые мечтания, я направилась в рабочую комнату – мой лекарский кабинет. Я помнила, что видела там кожаный саквояж и целый арсенал сушеных трав и пузырьков со снадобьями.
– Говоришь, у него сильный жар?
– Уже несколько дней, – уточнил Кирон. – Он говорит, что его постоянно знобит, но жутко потеет, когда укрываешь его одеялом. Он вдовец, живет один. Когда мы узнали, что он заболел, мама послала меня к нему, чтобы я за ним присмотрел.
– Есть ломота в суставах? – спросила я, отыскав саквояж. Сосредоточься, Хейзел, сосредоточься.
Пока Кирон говорил, я проверила, что лежит в саквояже, и решила, что еще надо взять.
– Ломота кошмарная. Я думал, это обычная летняя простуда, но потом… ему становилось все хуже. А сегодня… – Он побледнел и нервно сглотнул.
– Хейзел, – сказал Меррик, внезапно возникший в дверном проеме. – Я полагаю, пора закругляться с обменом любезностями. Тебя ждет больной. И чем скорее ты до него доберешься, тем лучше.
Я испуганно обернулась к Кирону, но он смотрел на меня и не замечал моего крестного, бога Устрашающего Конца, который взирал на него сверху вниз с нескрываемым любопытством.
Я улыбнулась ему своей самой милой улыбкой, хотя губы дрожали, и я это чувствовала.
– Ладно. Веди меня к своему дяде.