Я ПРОСНУЛАСЬ, И МЕНЯ охватил ужас. Мой взгляд метался по сторонам, но я не узнавала ничего вокруг. Я напрягала слух, пытаясь уловить знакомый шорох животных в стойлах. Но ничего не услышала. Их не было здесь. И я даже не знала, что это за место.
Я резко села и ахнула, вспомнив все, что случилось вчера. По крайней мере, я думала, что вчера.
Междуместье по-прежнему было окрашено в серые и черные тона. Молнии плясали среди грозных туч, освещая пространство вспышками, но ни одна не ударила в землю.
После долгих лет ожидания крестный все-таки пришел за мной. Забрал к себе. Привел сюда. Щедро осыпал подарками: ожерелье, деревья, дом, обещания прекрасного будущего. Может, не совсем того будущего, которое я выбрала бы для себя, если бы могла. Но мне было лишь двенадцать лет – мне, бедной девчонке из бедной семьи, – и та будущность, которую уготовил мне Меррик, была лучше всего, на что я смела надеяться, если бы осталась в Гравьенском лесу вместе с родителями.
Я моргнула. Мои родители. Вчера я ни разу не вспомнила о них, поглощенная впечатлениями от Междуместья. Но теперь, в тишине нового может-быть-утра, я задумалась, что сейчас делают мама и папа, что происходит дома. Я все ждала, когда же во мне шевельнется грусть – первым предвестием тоски по дому, – но никакой грусти не ощутила. Мне вспомнилась, как мама ползала по земле, жадно сгребая золотые монеты. Она даже не взглянула на меня. Даже не попрощалась. Это было обидно и задело сильнее, чем мне бы хотелось.
Я встала в кровати и обвела взглядом свой маленький дом. Меррик не уточнил, когда вернется, и я не знала, чем мне заняться. Как провести первый день на новом месте.
Мое внимание привлекла медная ванна, и я вдруг осознала, что от меня плохо пахнет: грязными сальными волосами, кислым потом. Казалось, этот противный запах заполняет всю комнату. Я и не помнила, когда в последний раз принимала ванну, и мне вдруг отчаянно захотелось смыть с себя следы прошлой жизни. Растереться мочалкой, пока верхний слой кожи не счистится вместе с моим прежним «я», а потом все стечет в слив и исчезнет навсегда.
На кухне был кран с ручным насосом, и я принялась за работу: наполняла ведро за ведром, нагревала их на огне, а кипяток выливала в ванну. Я сняла грязное вонючее платье и старые чулки и бросила их в горящий камин. Теперь я буду носить ту одежду, которую для меня создал Меррик. Мне больше никогда не придется ходить в затасканных обносках, доставшихся мне от старших сестер.
В ванне было достаточно места, чтобы вытянуться в полный рост и скользнуть под воду, что я и делала, когда мыла голову и терла себя жесткой мочалкой. Наконец моя кожа сделалась чистой и гладкой, как морской камушек. Я сидела в воде, пока она окончательно не остыла. Пока я не покрылась мурашками, пока пальцы на руках и ногах не сморщились, как чернослив.
Завернувшись в мягкое банное полотенце, я подошла к шкафу, изучила его содержимое и выбрала платье из желтой саржи. Воротник украшала искусная вышивка: крошечные белые маргаритки. Меня поразило, как тщательно Меррик продумал каждую мелочь, каждую деталь моей новой жизни в Междуместье. Меня поразила его невероятная щедрость. Ему было необязательно создавать для меня столько красивых нарядов. И пуховую перину, и такое количество подушек и покрывал. Меня осчастливила бы даже малая доля того, что он мне подарил. Но он осыпал меня дарами.
На завтрак я поджарила хлеб и сделала бутерброд с толстым ломтиком темно-оранжевого сыра, который нашла в холодильном ларе. Спешить было некуда. Устроившись в кресле, я медленно ела и размышляла, чем сегодня заняться.
Краем глаза я заметила движение в дальнем углу, но, когда посмотрела в ту сторону, там было тихо. Ничто не шевелилось. Но вдруг что-то прошелестело в другом углу.
Я знала, что, кроме меня, здесь никого нет. Ни в доме, ни во всем Междуместье.
А потом… Что-то мелькнуло на самой границе моего поля зрения, так что я уловила движение, но не смогла разглядеть, что его создает. Я напряглась, вслушиваясь в тишину. Что это? Может быть, мыши?
Мыши меня не пугали. В этом странном, таинственном мире, где я оказалась совсем одна, мне бы не помешала компания, пусть даже усатая и покрытая мехом.
За спиной послышался едва различимый шорох. Я стремительно обернулась и успела заметить, как шевельнулась одна из книг. Я удивленно моргнула. У меня на глазах книга открылась. Зашелестели страницы, словно их перелистывала чья-то невидимая рука, и остановились на первой главе. Оглядевшись по сторонам, я заметила, что многие книги тоже лежали открытыми, словно приглашая меня приступить к чтению, как велел крестный.
Я отвернулась от них. Мне не хотелось разглядывать пугающие картинки. Не хотелось забивать себе голову мудреными словами вроде «термопунктура», «трепанация» и «абсцесс». Мне нравилось помогать старой знахарке в лесу, нравилось слушать ее наставления, когда лучше всего собирать эхинацею – под светом новой осенней луны, когда корни напитаны силой, – но у меня не было желания учиться по книгам. Где столько длинных незнакомых слов. Без наставника. Без объяснений.
Я решила выйти из дома. Возможно, деревья, наколдованные Мерриком, обладают целительной магией, которую я смогу продемонстрировать ему позже. Но как только я взялась за дверную ручку – восьмиугольник из граненого зеленого стекла, чистого, как горный хрусталь, – снаружи поднялся ветер, пронесся по черной долине, просвистел мимо моего домика, так что в окнах задрожали стекла. От его воя у меня заложило уши, а по спине пробежала дрожь.
Я отдернула руку от двери, и буря вмиг улеглась. Я прищурилась, снова взялась за ручку и рывком распахнула дверь. Дождь хлынул внезапно. Колючие холодные капли летели мне в лицо, жалили, словно сердитые осы. Волей-неволей пришлось закрыть дверь, да еще и налечь на нее всем весом, чтобы преодолеть сопротивление ветра. Буря тут же затихла.
Я в третий раз потянулась к дверной ручке, но застыла, ощутив силу неудержимой стихии, которая затаилась снаружи и готовилась снова обрушиться на меня, если я попытаюсь выйти из дома. Я убрала руку.
– Ладно, – сказала я вслух, уверенная, что крестный меня услышит, где бы он сейчас ни был. – Понятно.
С сердитым вздохом я плюхнулась в кресло и схватила первую попавшуюся книгу. «Трактат об особенностях человеческой анатомии». Я устроилась поудобнее, перекинула ноги через подлокотник, открыла книгу и начала читать.
Я читала несколько часов. Пока у меня не онемело тело. Пока онемение не сменилось покалыванием. Пока строчки не начали сливаться, а слова не утратили смысл. Лишь тогда я поднялась, потянулась и пошла искать медицинский словарь, который видела вечером накануне.
Словарь быстро нашелся. Я изучила незнакомые слова, которые мне было трудно даже произнести, не то чтобы понять их значение, и снова открыла анатомический трактат. Я решила перечитать его еще раз и попробовать разобраться, что к чему.
Я читала внимательно, вдумчиво, постоянно сверяясь со словарем, и постепенно – очень постепенно – сложный текст начал обретать смысл, превращаясь во что-то такое, что я могла бы запомнить, уложить в голове, объяснить и, самое главное, применить в деле. Я отложила книгу только тогда, когда у меня в животе заурчало так громко, что мое внимание отвлеклось от трактата.
Часов в доме не было, и в отсутствие солнца – за окнами царила бесконечная ночь – я не могла даже примерно сказать, сколько сейчас времени.
Но я проголодалась и села обедать. В холодильном ларе нашлась тарелка с нарезанной ветчиной, которую я не заметила раньше. Я сделала себе бутерброд. Здесь никто не следил за моими манерами, никто не кричал и не бил по рукам, и я макала бутерброд прямо в горшок с горчицей, упиваясь свободой делать то, что захочется, и брать все, что вздумается, не считаясь ни с чем, кроме собственного удовольствия.
Горчица была ярко-желтой, густой, с мягкими зернышками, которые застревали между зубами. Не горчица, а наслаждение.
Не в силах остановиться, я съела два бутерброда. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой сытой. Набитый живот округлился и выпирал даже больше подвздошных костей. Я с восхищением провела по нему липкими пальцами, испачкав красивое платье.
– Ilium, – пробормотала я, вспомнив ученое название подвздошных костей. Я узнала его из анатомической книги и была очень довольна, что сумела запомнить.
Я провела рукой вниз по ноге, мысленно перечисляя кости, о которых узнала сегодня. Дойдя до последней фаланги большого пальца, я проделала то же самое с рукой, проговаривая путь от ключицы и акромиона к плечевой кости, локтевой кости, пястным костям и фалангам.
У меня получилось. Я все запомнила. Мне не терпелось рассказать Меррику о своих успехах. Я сидела на кухне, барабанила пальцами по столу и гадала, когда он вернется.
– Наверное, скоро, – сказала я, просто чтобы разбить тишину.
На кухонном столе высилась стопка книг, и я прочитала названия на корешках. Наиболее интересной мне показалась третья сверху: «Дурные болезни и медицинское вмешательство». Значит, ее и возьмем. Я не сомневалась, что, если попробую выйти на послеобеденную прогулку, снаружи снова поднимется буря и разрушит все планы, кроме тех, которые наметил для меня Меррик.
Я наполнила чайник водой и поставила его кипятиться над огнем, горящим без дров. Потом села в кресло, открыла книгу и начала читать.
Я вздрогнула и проснулась. И снова не сразу сообразила, где я и что со мной произошло. Во рту было сухо и неприятно. Язык будто покрылся налетом.
Который час? По ощущениям, было поздно. Глухая ночь, когда положено спать в постели, а не дремать в кресле. Сколько же я проспала? Сколько времени вообще я здесь пробыла?
Меррик оставил меня вчера вечером, и я легла спать. Трудно следить за временем без часов, но я не сомневалась, что спала крепко и долго. Часов десять, не меньше. Или даже двенадцать. Возможно, еще больше. Потом ванна, завтрак, усердное чтение, обед. Снова чтение. Час за часом. В одиночестве и тишине. Прошел как минимум день.
Почему Меррик еще не вернулся? Чем он сейчас занят? Чем вообще занимаются боги?
– Меррик, – тихо позвала я, надеясь, что он услышит.
Ничего не произошло. Никто не ответил.
– Меррик, – позвала я чуть громче и, поборов нерешительность, добавила: – Крестный.
Я подошла к окну и прищурилась, вглядываясь в темноту. Я никого не увидела, но это ничего не значит, ведь так?
Нас учили, что боги всегда где-то рядом, наблюдают и судят своим высшим судом. Нас учили молиться богам – всем богам, – говорили, что они всегда слушают, что они слышат. Так где же Меррик? Почему он не слышит?
Пытаясь справиться с нарастающим беспокойством, я убеждала себя, что он мне не так уж и нужен. Я меня есть еда, крыша над головой, теплый дом. Я ни в чем не нуждаюсь. Он хорошо обо мне позаботился.
Но тогда почему при одной мысли, что Меррик ушел и забыл обо мне, мне делалось дурно и горькая желчь подступала к горлу?
Я понимала, что мои страхи нелепы. Он не забрал бы меня из семьи, не привел бы в Междуместье, не создал бы замечательный дом и остальные чудесные вещи – платья, книги, деревья – лишь для того, чтобы потом меня бросить. Я его крестница. Он столько для меня сделал, подтвердив, что я для него что-то значу, что он мной дорожит.
– Он меня не забыл, – проговорила я.
Это казалось логичным и правильным.
– Ты уверена, что не забыл? – прошелестел у меня в голове противный тоненький голос.
Он был таким реальным, что я испуганно огляделась по сторонам, проверяя, нет ли кого-то рядом.
– Уверена, – твердо произнесла я, пытаясь прогнать гадкую мысль. Конечно, это всего лишь мысль. Я здесь одна, а значит, и голос у меня в голове не что иное, как отзвук моих размышлений.
Мои мысли – я надеялась, что это только мысли, – надо мной насмехались.
– Он забыл.
– Не забыл. – Я испугалась, что схожу с ума.
– Один раз он тебя уже бросил.
Я промолчала, не зная, что возразить. Он действительно меня бросил. Когда я была совсем маленькой и нуждалась в нем больше всего. Он появился и сразу ушел. И лишь через долгих двенадцать лет вспомнил, что надо вернуться.
Я поднялась на ноги и чуть не упала. Мышцы одеревенели от недостатка привычной нагрузки. Впервые в жизни я провела день в праздности и безделье, практически неподвижно – разве что перелистывала страницы да подносила ко рту чашку с чаем. Мышцы болели, но вовсе не так, как болят после тяжелой работы, и у меня вдруг мелькнула страшная мысль, что я проспала в кресле гораздо дольше, чем мне представлялось. У меня возникло чувство, что я оказалась в пограничном пространстве, где время бежит стремительно и его прошло слишком много. Меррик отсутствовал не один день, а годы, века, тысячелетия. Я уже не девчонка двенадцати лет, юная, легкая и проворная. Я стала старухой, древней, вечной. В этот миг что-то сломалось в моем сознании.
Я поняла, что мне трудно дышать. Грудь будто сдавило невидимым обручем. Это давление все нарастало. Казалось, еще немного – и мои глаза выскочат из орбит.
– Костных орбит, также именуемых глазными впадинами, или глазницами, – пробормотала я себе под нос, и эта фраза из трактата по анатомии, выученная несколько часов назад, подействовала как волшебное заклинание. Паника отступила, и я снова могла дышать, думать и слышать что-то еще, кроме грохота крови в ушах.
Я не позволю ему так со мной обращаться. Он не будет держать меня здесь, в этом доме, как в плену, да еще и указывать, что делать. Я не безвольный автомат, который безропотно выполняет любые приказы. Я его крестница, и мне надоело, что со мной не считаются.
Без дальнейших раздумий я распахнула дверь и шагнула навстречу буре, которая поднялась, как я и ожидала. Ветер выл. Дождь хлестал.
Если Меррик наколдовал бури, чтобы заставить меня слушаться, то пусть узнает, что они меня не остановят. Я вышла под дождь. И мгновенно промокла до нитки. Я не ожидала, что ливень окажется таким холодным. Холоднее теплых весенних дождей, которые уже начали поливать Гравьенский лес.
Я дрожала от озноба, но не повернула назад. Я вошла в рощу цветущих деревьев, наблюдая, как в небе сверкают молнии, бьют между тучами, опаляют их яркими вспышками, но не могут ударить в землю.
Ветер метался в ветвях у меня над головой, выл и рычал, и мне сразу вспомнились страшные истории, которые Реми рассказывал у очага долгими зимними вечерами: истории о лугару, людях-оборотнях, которые в полнолуние превращаются в свирепых волков, вечно голодных и жадных до человеческой крови.
– Я все равно вышла из дома! – Я повысила голос, стараясь перекричать рев ветра и грохот ливня. Мне хотелось заявить о своем бунте как можно громче, чтобы Меррик услышал. – Я не позволю тебе запереть меня и забыть о моем существовании еще на двенадцать лет!
Ветер растрепал мои косы. Он хлестал меня по лицу, резал глаза. Я дрожала от холода. Тело покрылось гусиной кожей. Зубы стучали. Я наверняка подхвачу воспаление легких. Но мне было все равно.
– Я не боюсь! – крикнула я. – Слышишь, Меррик? Я не боюсь!
– Какая забавная смертная мелюзга, – прошипел незнакомый зловещий голос.
В прошлый раз, в доме, у меня получилось убедить себя, что голос, который я слышала в голове, – это мои мысли. Но сейчас все было иначе. Со мной говорил кто-то. Внезапно я разглядела среди теней чью-то фигуру. Здесь. Рядом со мной. В роще.
Сверкнула молния, и я различила лицо. Расколотое лицо многих богов, делящих одно тело.
– Не боишься? А надо бы.