Глава 7. Начало следствия
ИЗ ДВУХ ПРЕДЛОЖЕННЫХ Ушаковым кандидатов в следователи, как и предполагал Разумовский, к назначенному времени явился только Шешковский. Маленький и тощий, с остреньким носом, не по возрасту рано редеющими на висках темно-русыми волосами, глубоко посаженными серыми глазами, он не был красив, но при этом оставлял вполне благоприятное впечатление. Отчего-то подумалось, что так может выглядеть студент-медикус, писарь в какой-нибудь затрапезной конторке, приказчик или даже… если припудрить, подкрасить, напялить курчавый парик и приличное случаю платье… м-да… учитель в богатом доме, приехавший ко двору иноземный герцог-приживал. Алексей Григорьевич задумался: во внешности Шешковского было интересно уже то, что он словно был создан менять обличья. Конечно, с его росточком было бы проблематично переодеться в гвардейца императора Фридриха II, но при этом через десяток другой лет он, пожалуй, с легкостью мог бы исполнить роль самого Фридриха. А действительно, Шешковского было сложно определить и по национальному признаку, да и возраст… только что Разумовскому казалось, что перед ним неоперившийся птенчик, мальчишка в мундирчике с чужого плеча, а вот теперь, умывшись с дороги и согревшись горячим пуншем, «хамелеон» вдруг буквально на глазах преобразился в весьма привлекательного молодого человека, так что, если бы Алексей Григорьевич не знал о цели приезда дознавателя к Ушакову, вполне мог бы вообразить, что юноша приходится грозному Андрею Ивановичу ближайшим родственником.
К обеду вместо Степана Федоровича прискакал его денщик с письмом. Оказалось, что тот решительно не может оставить занятого вистом канцлера, за что просил прощения, далее шли уверения в преданности и сыновней любви, с полагающимися в таком случае поцелуями матушке. Так что сели за стол вчетвером. Ушаков с супругой, Разумовский и весьма довольный подобным поворотом событий Степан Шешковский.
После обеда вернулись в кабинет Андрея Ивановича, довольный порученным ему заданием Шешковский водрузил на стол привезенные с собой папки с протоколами допросов по делу о пропаже колье. После приказа Елизаветы Петровны дело значилось под грифом «секретно», так что Степан сумел отыскать их среди других документов только благодаря как всегда точным наставлениям Ушакова. Так как бумаги оказались не пыльными, можно было догадаться, что Шешковский успел пересмотреть их в дороге.
– Итак, разбираться будешь на месте. – Ушаков кивнул дознавателю, чтобы тот слушал и не зевал. – Вот список всех придворных дам и комнатных девушек, находящихся в тот день в покоях цесаревны, сразу же докладываю вам, Алексей Григорьевич, статс-дама Наталья Федоровна Лопухина[41], урожденная Балк, была более вашего под подозрением. Помните, что между ней и Елизаветой Петровной на том самом маскараде приключилось?
Под пристальным взглядом Андрея Ивановича Разумовский вдруг залился предательским румянцем.
Ушаков бегло пробежался по листку взглядом и, кивнув в пустоту, передал список Разумовскому. – Вот все, кто шил и перешивал костюмы, а также размеры, цвета и цены на материал и украшения. Обратите внимание, на бурятском наряде изначально не было этих красных и зеленых бусин. Точнее, бусины были, но матерчатые, а также стеклышки, под которые подкладывали фольгу.
– Получается, что кто-то срезал предписанные украшения и пришил перекрашенный жемчуг? – удивленно поднял брови Степан.
– В точку.
– А удалось ли обнаружить бусины, которые были отпороты от костюма? – Лицо следователя загорелось задорным румянцем.
– Как не быть, – ухмыльнулся Ушаков. – Всю мастерскую, помнится, на карачках исползали.
– Точно ли те же самые? Мастерская на то и мастерская, чтобы там с избытком водилось всякой галантерейной мелочевки, – усомнился Шешковский.
– Действительно. В мастерских же полно разных бусин и бисера? – изумился такой простой мысли Разумовский.
– На некоторых сохранились нитки, те же нитки частично оставались в костюме. Что свидетельствует о том, что отрезали их с поспешностью. – Ушаков был явно доволен таким началом.
– Значит, сие было придумано буквально в последний момент, – предположил Степан. – К чему сначала пришивать одни бусины, а затем отрывать их и заменять другими, вдруг кто заметит? Куда как проще сразу же расположить перекрашенный жемчуг. И следов не останется.
– Согласен. – Разумовский зевнул. – Известно, кто конкретно шил бурятский костюм?
– Бурятский костюм был прислан в подарок, но здесь его решили малость украсить, все-таки дворец, вот девице Шакловитой и было приказано расшить платье бусинами да блестками, что она и сделала. Получила три коробки с мишурой и разукрасила ими платье и кокошник.
– А почему тогда эта самая Шакловитая не обратила внимание на то, что после платье было разукрашено уже по-другому? Почему вообще никто не возмутился, что оно выглядело не так, как было предписано?
– Я не сумел допросить Шакловитую, так как к тому времени, как обнаружилась кража, она уже лежала в горячке, и цесаревна потребовала перенести больную подальше от дворца. М-да… это тогда я решил, что в горячке, зимнее время, сквозняки… теперь понимаю, неспроста. Да и кто же мог хотя бы предположить, что драгоценные жемчуга на платье пятилетнего ребенка? Проворонил, каюсь. Другие девушки были допрошены, но ничего подозрительного не заметили. А те, что забирали костюмы из мастерской, Мария Яковлевна Долгорукая[42] пятнадцати лет и Мария Иродионовна Кошелева[43] четырнадцати, собрали целый ворох платьев и понесли их в покои. Всем хватило, все влезли, ну и слава богу.
– Получается, что никто не знал, как должен выглядеть бурятский наряд, – подытожил Разумовский.
– Я и сейчас, признаться, не представляю, – улыбнулся Степан. – Никогда не видел, надеюсь, он не сильно пострадал после стирки? Вы говорили, залинял? Сильно?
– Сильно, к тому же жемчужины с него уже срезали и по описи передали в Тайную канцелярию, – с явным недовольством пояснил Андрей Иванович. – Торопятся, когда не надо, сукины дети.
– Да, у нее и тогда ручонки были вымазаны в чем-то красном, и рот тоже… – рассеянно произнес Разумовский.
Оба следователя уставились на него.
– Я, признаться, тогда еще подумал, уж не наелась ли наша Айдархан краски, не дай бог.
– Вы это сами видели? – подскочил со своего места Ушаков. – Точно видели? Отчего же ничего не сказали?
– Так меня и не спрашивали, – в свою очередь удивился Разумовский. – А красотка Айдархан у меня полвечера на коленях сидела, пирожные уминала. Очаровательная была, доложу я вам, девочка, великая княжна в ней души не чаяла, Мария Семеновна Чоглокова официально сделалась ее крестной матерью.
– Хотите сказать, что краска была непросохшая? – поднял брови Степан.
– Полагаю, что, как всякая пятилетняя глупышка, она эти бусины в рот тянула, вот краска и потекла. – Ушаков довольно потирал руки.
– Но в этом случае получается, что девочка могла увидеть жемчуг? – не поверил сказанному Разумовский.
– Да если и увидела, что она могла понять? Что бусинка из красной сделалась белой?
– А почему тогда этого никто больше не заметил? – парировал Шешковский.
– Да потому, что маленькая троглодитка только по-пробовала бусинку, та оказалась невкусной, а Алексей Григорьевич ее тут же отвлек аппетитными пирожными. Бусину же она полизала и бросила, так что та не стала полностью белой или стала, но была где-то в малодоступном глазу месте. Да и кто станет придирчиво разглядывать платье пятилетней девочки, когда вокруг полно прелестнейших созданий? – предложил свою версию Ушаков.
– Как же не доглядывать, если Айдархан – любимица цесаревны, за ней во всякое время две няньки наблюдали, вот эти вполне могли заметить, как пигалица грызет бусинки, и хлопнуть ее по шаловливым пальчикам или даже губам, – Алексей Григорьевич нахмурился, – только не помню я, как звали этих нянек.
– В любом случае перво-наперво я бы к самой Айдархан заглянул, вызнал, что она обо всем этом думает, – довольно откинулся в кресле Шешковский.
– Заглянешь, разумеется, да только она же сама жемчужины сдала, добровольно, никто ее за руку не тянул или… – Ушаков пристально посмотрел на Разумовского. – А точно ли она одна платье стирала? Может, помогал кто? Или зашел не вовремя, чудо углядел, так что немыслимо было уже припрятать.
– А может, она начала стирать, бусины залиняли, Айдархан напугалась, что ее обвинят в порче платья, и на помощь позвала? – перебил начальника Степан.
– Государыня сказывала, что так и было, Айдархан звала на помощь и… А вот был ли кто-то с ней… – Разумовский задумался.
– Ничего, Алексей Григорьевич, выясним. Одна загадка уже свой хвост показала. А ты, Степан, не забудь и про другую, что стало с девушкой, которая платье бурятское расшивала? Кто приказал? Кто мишуру принес, с кем ела, пила, ну, все, что в таких случаях спрашивают. После того как дело закрыли, я ее в покое оставил. Ан, теперь вижу, – зря.
