Глава 10. Тяжело в ученье
РАСПРОЩАВШИСЬ С МАРИЕЙ Семеновной, Степан отправился в зимний сад, где его друган и боевой товарищ – следователь Антон Синявский – опрашивал слуг. Походив вокруг да около и поняв, что ждать придется дольше, нежели он собирался, Шешковский отметил, что Айдархан среди вызванных для допроса нет. Должно быть, ее уже заперли от греха подальше. Он приметил только юного бурята, должно быть, брата Айдархан, с которым дознаватель как раз в этот момент начал беседу.
Несмотря на то, что Антоша Синявский был старше Степана аж на девять лет, продвижение его по служебной лестнице происходило отнюдь не стремительно. Антоха поступил в контору отроком на подай-принеси, быстро прошел школу экзекутора, поднялся до дознавателя, где вот и сидел уже одиннадцатый год, не поднимаясь ни на ступеньку выше.
Привыкший управлять сравнительно небольшим штатом ближников, Ушаков требовал от своих подчиненных не только прилежания и служебного рвения, под его неусыпным контролем служащие Приказа постепенно становились мастерами на все руки. И если изначально они поступали на должности курьеров, топтунов-соглядатаев, фискалов, слухачей и прочее, постепенно ушаковские ученики должны были осваивать и прочие профессии. Но если красиво и быстро вести протоколы дознания могли единицы, и особо талантливые оставались на этих нехлопотных должностях годами, не привлекаемые к расследованиям, погоням и участию в экзекуциях, то остальные были просто обязаны уметь как ассистировать при допросах с пристрастием, так и выполнять всю прописанную в специальной инструкции процедуру самолично.
Каждый пришедший в Приказ новичок должен был в совершенстве изучить искусство быстро зафиксировать подследственного, эту науку преподавал Степану Антоха. Ловкий, как кошка, он набрасывал хомутик на шею отданного им на этот день для постижения науки воришке. Степан мучительно переживал из-за своего маленького роста, из-за которого он никак не мог сразу набросить чертову петлю на шею подопытного. Но да, тяжело в учении, легко в бою. Промучившись полный день и чуть не сломав нос подследственному, к ужину Степа, наконец, изобрел личный способ фиксирования допрашиваемого, для чего он не накидывал петлю сверху, как это делал Антон, а ловко оборачивал ее вокруг подбородка жертвы, словно поправлял воротник. Зашедший поглядеть на успехи юнца Ушаков остался доволен.
После того как Шешковский освоил различные узлы и уразумел, для чего в пыточной какой крюк приспособлен, главный экзекутор Кузьма поставил его учиться сечь розгами. Сечь приходилось с двух сторон, для этого жертву либо раскладывали на специальном столе, фиксируя руки и ноги, либо подвешивали за руки. Вопреки ожиданию, сечь было трудно, и за несколько минут Степан потел так, что его рубаху можно было выжимать. Наблюдая ученика в действии, Кузьма поучал его, заставляя то подойти к жертве под правильным углом, то следить за тем, когда с другой стороны удар наносит другой экзекутор.
При этом Кузьма особенно напирал на то, чтобы Степан учился контролировать силу своего удара, намекая, что рано или поздно ему придется столкнуться с деликатным предметом. Что такое этот самый деликатный предмет, Шешковский не знал, полагая, что, когда придет время, его известят об этом, снабдив новыми инструкциями.
Как-то раз, зайдя на привычную уже порку в пыточную, Степан застыл в дверях, превратившись ненадолго в соляной столб. Перед ним, подвешенная за вытянутые руки, висела совершенно обнаженная девица, пышные ягодицы которой оказались почти на уровне глаз Шешковского. Оторопело уставившись на внушительного размера задницу осужденной, Степан сделал пару шагов на ватных ногах, когда Кузьма возьми да и подтолкни его, так что незадачливый помощник экзекутора буквально врезался в безвольно висящее перед ним упругое, пахнущее розовой водой тело.
– Ой! – взвизгнула девица.
– Ой, – сказал Степан, теряя сознание.
В Тайную канцелярию то и дело присылали находящихся при высочайших особах барышень, дабы те набирались ума посредством хорошей порки. При этом один из служащих, чаще всего этим занимался Прокопыч, разъяснял негоднице причину ее нахождения в Приказе, отечески советуя, что следует делать и особливо чего не делать, дабы вновь не подвергнуться наказанию.
Неудивительно, что девственник Степан после означенных упражнений с розгами до утра не мог глаз сомкнуть. Коварный Ушаков не мог не знать, что творится с парнем, но в ответ на все просьбы избавить его от созерцания обнаженных нимф отвечал ехидным смехом: «Пообвыкнешься». И правда, не поспав кряду четыре ночи, на пятую Степан блаженно растянулся на своей узкой кроватке и заснул, не видя во сне пышные прелести очаровательных созданий и не фантазируя, как бы чудесно он мог провести время с одной из них, не стой у него над душой Кузьма и не будь в этот момент в пыточной второго помощника экзекутора.
Постепенно он освоился настолько, что рискнул предложить Ушакову сечь приближенных Ее Императорского Величества девиц не в пыточной, где их могли видеть посторонние люди, последнее подчас наносило неисправимый вред репутации наказуемых, а выделить для этого дела специальный дом где-нибудь на окраине города, да хоть у дворца Разумовского на Аничковой заставе.
– Представьте, Андрей Иванович, собирается такая-разэтакая фру-мамзелина на куртаг, оделась, причесалась, припудрилась, села в карету и поехала. Едет себе, о танцах раздумывает, о кавалерах, кому бы сегодня голову вскружить, и того не знает, что по пути-то кучера ее на другого заменили, – разливается соловьем Шешковский.
– Как это заменили? На полном ходу, что ли, прыгать? – уточнял въедливый Ушаков.
– Так в городе чай кареты не быстро ездят, да и коли приказ высочайший вышел деву сию полагающейся порке подвергнуть, неужели с кучером не договоримся? – Степан дождался, когда Ушаков махнет ему кружевным платком, давая разрешение продолжать, и не спеша зачал мысль развивать. – Привозит этот новый кучер прекрасную деву в наш тайный дом, там ее уже встречают добрые люди и под белы рученьки проводят в кабинет. Девица, понятное дело, ничего не понимает, но что ей делать? Места вокруг незнакомые, подчиняется. Ее же вежливо усаживают в специальное кресло, села, и тут оно вдруг хлоп и провалилось вниз, так что на поверхности на уровне пола одна голова ее торчит. В таком положении она не имеет возможности увидеть экзекуторов, расположенных, как вы догадываетесь, этажом ниже, и, пожелай в дальнейшем отомстить, не сможет опознать, кто конкретно сек. Внизу же ее тело остается как бы зафиксировано таким образом, чтобы она ничего себе не повредила, но и самолично выбраться не могла.
– Любопытно, – Ушаков даже закусил длинную буклю седого парика. – И что же внизу?
– О, самое интересное, – улыбнулся Шешковский и тут же потупился, не к лицу ему, радости плотской не познавшему, своему непосредственному начальнику о таких вещах намекать, о делах, в которых нимало не смыслит, толковать. Впрочем, пронесло, не заметил запинки Ушаков, должно быть, о своем размышлял. – Внизу им задирают юбки, снимают аглицкие панталоны, ну и секут.
– А кресло мешает! – нашел ошибку Андрей Иванович.
– Не мешает, когда кресло начало опускаться, тело фиксируется, скажем, в районе талии, так что жертва невольно хватается руками за эту опору, голова опять же наверху. Кресло опускается все ниже и ниже, так что приговоренная повисает. Такое ее положение дает возможность экзекуторам сечь столько, сколько прикажут. Внизу ее крики и проклятия практически не слышны, так что не только жертва не знает, кто ее сечет, но и экзекуторы понятия не имеют, с кем связались.
В конце процедуры кресло поднимается на том же механизме, так что экзекуторы сначала помогают выпоротой занять место, а затем поднимают ее на самый верх. Наверху ей уже объяснили, за что порота, это я забыл сказать, каюсь. Ей дают возможность привести себя в порядок, после чего в той же карете она доставляется туда, куда должна была прибыть.
– А как экзекуторы узнают, что пора заканчивать, если сверху до них не доносятся даже стоны? Нешто Прокопыч будет всякий раз бегать на нижний этаж? А если вдруг приговоренная или приговоренный, мы же и мужской пол, м-м-м, обслуживаем, чувств лишится?
– На этот случай я бы рекомендовал оборудовать кабинет специальным колокольчиком вроде того, каким слуг вызывают. Чиновник наверху дергает шнурок, внизу звенит колокольчик, сей звон сообщает о начале экзекуции. Кресло едет вниз, экзекуторы же входят в пыточную по звонку. В конце, когда внушение произведено и можно заканчивать, Прокопыч дергает за шнурок во второй раз.
– Эн ты дело говоришь, парень! – обрадовался Ушаков. – Сегодня же попрошу у государыни, чтобы выделила средства на столь полезное новшество!
Сказал и гордого собой Степана в тот же час собственной волей перевел в младшие дознаватели с повышением годового жалования.
– Вот женишься, семьей обзаведешься, поселим мы тебя в таком доме, будешь в нем жить и когда нужно фрейлин да юнгфер неразумных уму-разуму учить. Что зело удобнее, нежели сечь их на работе, к тому же всякий раз после встречи с «прекрасными нимфами», – передразнил он вдруг Шешковского, – чтобы не к потаскухам бегал, а к жене родной и любимой. Так, глядишь, и потомство у тебя вышло бы преизрядное, и польза отечеству.
