Томас Димсдэл, студент Эдинбургского университета, проводил дни своей жизни в квартире на третьем этаже, состоявшей из маленькой спальни и большой гостиной, служившей, как принято у студентов, в то же время и столовой и рабочим кабинетом. Над камином было вделано засиженное мухами зеркало, по обеим сторонам которого стояли две подставки для трубок. На средней полке шкафа были в порядке расставлены серьезные книги: «Остеология» Голдена, «Анатомия» Квена, «Физиология» Кирка и «Беспозвоночные» Гексли. Все эти книги отличались подозрительной чистотою, которая показывала, что их редко брали в руки. На другой полке помещался небольшой запас книг для легкого чтения, гораздо более засаленных, чем медицинские трактаты. Над шкафом висела фотографическая группа, изображавшая футбольную команду Эдинбургского университета. Вот какой вид имела эта студенческая келья в то утро, о котором идет здесь речь. Мы не упомянули только об одном: а именно, что, развалясь в большом кресле, положив ноги на стол, сидел сам молодой джентльмен с коротенькой деревянной трубкой во рту.
Трудно было бы найти лучшего представителя британской молодежи, чем этот сероглазый молодой человек, белокурый, с широкой грудью и тонкой талией, обладавший силою быка, грацией и проворством оленя. У него было типичнейшее англосаксонское лицо, открытое, с широкой переносицей, с едва пробивающимися усами, которые были светлее его загорелых щек. Застенчивый и сильный, он был из тех людей, которые говорят очень мало, да и то, что говорят, выражают плохо, но делают больше, чем все ораторы и писатели, взятые вместе.
– Неужели Джэк Гаррауэй еще не готов? – пробормотал он, поглядывая на потолок: – уже одиннадцатый час.
Он зевнул, взял кочергу, встал на стул и трижды ударил ею в потолок. Из верхней комнаты послышались три ответных удара. Димсдэл слез со стула и неторопливо снял пиджак и жилет. На лестнице раздались торопливые шаги, в комнату вошел худощавый мускулистый молодой человек среднего роста. Он тоже снял пиджак и жилет и надел боксерские перчатки. Димсдэл также надел перчатки и, красивый и мужественный, стал посреди комнаты.
– Наноси первый удар, Джэк. Вот сюда, – и рукою в толстой перчатке он коснулся своего лба.
Джэк стал в позицию и, размахнувшись, нанес удар в указанное место. Димсдэл ласково улыбнулся и покачал головой.
– Так не годится, – сказал он.
– Я бил изо всех сил, – оправдываясь, говорил тот.
– Не годится. Попробуй еще раз.
Гость понатужился и из последних сил ударил еще раз.
Димсдэл опять печально покачал головой.
– Ты не понимаешь, как нужно бить, – сказал он. – Надо вот как.
Он ринулся вперед, послышался резкий звук, и гость, пролетев через всю комнату, чуть не вышиб дверь своим черепом.
– Вот как нужно бить, – совершенно спокойно сказал Димсдэл.
– Да, так надо бить, – повторил гость, потирая голову. – Все это было дьявольски интересно, но я думаю, что я лучше понял бы, если бы ты показал мне на ком-нибудь другом. Такой удар – нечто среднее между взрывом порохового погреба и землетрясением.
Его наставник мрачно улыбнулся.
– Только так и можно научиться, – сказал он.
В то время, как в комнате у студента разыгрывалась эта сцена, пожилой, среднего роста толстяк медленно шел по Гау-Стрит, следя за номерами домов. На его большом красном лице сияли черные проницательные глаза, не лишенные скептической иронии. Но при этом в нем проглядывала не утраченная с годами мальчишеская веселость.
Дойдя до тринадцатого номера, он остановился и постучал в дверь набалдашником трости.
– Миссис Мак-Гэвиш? – спросил он вышедшую на его стук женщину.
– Да, это я, сэр.
Если я не ошибаюсь, у вас живет мистер Димсдэл?
– На третьем этаже, сэр.
– Что, он дома?
Женщина подозрительно посмотрела на него.
– Вы хотите получить с него по счету? – спросила она.
– По счету, добрая женщина? Нисколько. Меня зовут доктор Димсдэл. Я отец этого молодого человека, и приехал из Лондона, чтобы повидаться с ним. Я надеюсь, он не переутомляется от занятий науками.
Легкая улыбка заиграла на губах у женщины.
– Не думаю, сэр, – ответила она.
– Ну, хорошо, хорошо. Третий этаж, вы говорите? Он не ждет меня так рано. Я застану милого мальчишку за работой.
Бодрый маленький человечек, тяжело ступая, поднялся по лестнице до первой площадки и остановился.
– Боже мой! – пробормотал он, – кто-то выбивает ковры. Неужели они думают, что мой бедный Том может заниматься при таком шуме?
На второй площадке шум удвоился.
– Да здесь, должно быть, танцкласс, – решил доктор.
Дойдя до двери комнаты, где жил его сын, он уже не сомневался, откуда шел этот шум. Раздавались топот, шарканье, пыхтение, а по временам и глухие удары, будто кто-то бился головой о мешок, набитый мягкой шерстью.
– Это припадок падучей болезни, – с ужасом прошептал доктор и, повернув дверную ручку, ворвался в комнату.
Он сразу понял, что здесь происходила борьба. Не было времени входить в подробности. Какой-то сумасшедший напал на его Тома. Доктор бросился на этого злодея, оттащил в сторону, повалил и сел на него.
– Вяжи ему руки, – сказал он сыну, очень довольный собой.
Прошло не мало времени, прежде чем сын, задохшийся от смеха, объяснил энергичному доктору, что джентльмен, на котором он сидит, отнюдь не опасный лунатик, а, напротив, безобиднейший, ни в чем неповинный человек. Когда, наконец, доктору стало все ясно, он освободил своего пленника и начал рассыпаться перед ним в извинениях.
– Это мой отец, Гаррауэй, – сказал Димсдэл. – Я не ждал, что он придет так рано.
– Тысяча извинений, сэр. Я близорук, а очки надеть не успел. Мне казалось, что это была борьба не на жизнь, а на смерть.
– Ничего, ничего, сэр, – благодушно сказал Гаррауэй.
– А ты, Том, бездельник, так-то ты занимаешься по утрам! Думал, что застану тебя за учебниками. Ведь, через несколько недель у тебя выпускные экзамены!
– Все сойдет хорошо, – с важностью отвечал Том, – Мы с Гаррауэем ежедневно упражняемся в боксе перед тем, как засесть за работу.
Доктор взглянул на Медицинские книги, на разобранный череп, и все его неудовольствие исчезло.
– Я вижу: пособия у тебя под рукой, – заметил он.
– Да, папа, они всегда у меня наготове.
– Эти кости напоминают мне старое время. Я хоть и позабыл многое из анатомии, но все же думаю, что заткну вас за пояс. Ну, что вы знаете об отверстиях в клинообразной кости, какие ткани проходят через них? а?
– Иду! – громко закричал Том. – Иду! – и стремглав выбежал из комнаты.
– Я не слышал, чтобы его звали, – заметил доктор.
– Вы не слышали, сэр? – спросил Гаррауэй, надевая пиджак. – А я как будто слышал.
– Вы, кажется, занимаетесь вместе с моим сыном?
– Да, сэр.
– Может быть, вы можете сказать мне, какие ткани проходят через отверстия клинообразной кости?
– О, да, сэр, так… Сейчас, Том, сейчас! Простите, сэр. Он зовет меня, – и Гаррауэй вылетел из комнаты.
Доктор остался один, курил папиросу и думал, что за последнее время у него испортился слух.
– Наконец, оба студента вернулись, немного смущенные, и сейчас же затрещали без умолку о погоде, о городе, об университете, – обо всем, обо всем, но только не о клинообразной кости.
– Я еще не успел выразить вам, папа, как я рад вас видеть, – говорил Том.
– И я рад видеть тебя, мой милый мальчик. Мама и Кэт приезжают ночью. Я нанял комнаты в гостинице.
– Кэт Гарстон? Я помню ее маленькой, тихонькой девочкой с длинными каштановыми волосами. Это было шесть лет тому назад. Она обещала стать хорошенькой.
И она сдержала свое обещание. Впрочем, ты увидишь сам. Ее опекун – Джон Гердлстон. Кроме нас у нее нет никаких родственников. Ее отец приходился мне троюродным братом. Увезти ее от Гердлстона было труднее, чем вырвать у него зуб. Но я так надоедал ему, что он в конце концов согласился.
Маленький доктор засмеялся; вспомнив о своей победе и протянул свои толстые ноги к огню.
– Этот экзамен помешает мне часто бывать у вас.
– Так и следует, мой мальчик: пусть ничто не мешает твоей работе.
– Впрочем, я думаю, мне нечего бояться. Я рад, что вы приехали. Через неделю состоится международный футбольный матч. Я и Гарроуэй – беки шотландской партии. Вы должны непременно посмотреть это состязание.