Лучан застонал. Рёбра и правая рука невыносимо болели и пульсировали. Ужасно горели щёки. Богатырь облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Над ним навис сухой соломенный потолок, устланный на нескольких жердях. С них свисали разнообразные пучки трав и береста. Было тепло и сухо. Где-то недалеко потрескивали поленья – не иначе печь. Правда трубы видать не было, да и дыма тоже.
Над раненым нависла молодая девушка. У неё были рыжие волосы и веснушчатое лицо. Карие хитроватые глазки чуть прищурены, а пухлые губы слегка разомкнуты. Девица коснулась губами лба воина и прокричала кому-то на неведомом языке. Вскоре появился мужчина. Молодой, но старше девы. Он был смугл, черноволос и так же кареглаз. Незнакомец что-то спрашивал у воина, пытался объяснить жестами да всё без толку.
Потом пришёл бред. Он терзал душу богатыря до позднего вечера. Безумные видения сменялись полным забвением. Яркие вспышки и кромешная тьма. И снова вспышки. Жар.
Когда Лучан пришёл в себя, то сначала увидел огарок свечи едва ли не у самого носа. Вскоре расплавленный воск, упавший на щёку, окончательно привёл его в чувства. Свечу держал всклокоченный дед с непокорной гривой седых волос, напоминавшей одуванчик. Щетина клочками проступала на бороде, а один ус незнакомца был острижен чуть короче. Дед тоже принялся что-то втолковывать раненому. Тот морщился и всячески старался показать, что ни слова не понимает.
– Уруг? – нахмурился тогда дед.
– У?
– Я говорю, ты – уруг?
– К… то… это…
– Угу, говоришь, как уруг, стало быть уруг, – заключил старик. – Мы видели, ты победил змея, ты настоящий воин. Я впервые видел такое. Это честь для нас ходить за тобой.
И снова навалился бред. Отпускал несколько раз за ночь. Потом накатывал с новой силой. Ужасно ныла шея, рука беспокоила не так. Подобным образом прошло два дня. За Лучаном всё больше ухаживала девка, кормила его, поила и делала перевязки. Однако некоторой помощи стоило ожидать только от мужика. Вроде – сходить до ветру.
Пару раз наведывался дед. Он давал короткие указания молодцу и девице, косо поглядывая на богатыря, однако ему самому ничего не говорил.
Спустя седмицу воин смог подниматься без посторонней помощи, а через месяц самостоятельно ходить до ветру и совершать короткие прогулки по двору.
В семействе Плеста он оказался сразу после боя со змеем. Оказывается, звуки битвы разошлись далеко окрест. Семья была маленькая: дед Плест, внук Хорт и внучка Полидея. Именно Полидея нашла Лучана, когда тот в бреду медленно, но верно уходил в трясину. На её крики и сбежались слобожане, кои вытащили героя и оказали помощь.
Сам богатырь никогда не слышал об этой слободе. Она насчитывала всего десять дворов и, насколько заверили её жители, не принадлежала ни одному княжеству или народу. Эдакое междумирье на самой границе земель неревов с псеглавцами.
Больше всех Лучан тянулся к Полидее. Её лицо он видел первым после возвращения с того света, она больше всех ухаживала за ним и, в конце концов, она была просто обворожительной, но вместе с тем, скромной милой девушкой. Её, порою детские сужденья, забавляли богатыря.
Она часто любовалась закатом, мечтательно запрокинув голову назад, и временами покусывала губы. Она любила по утрам в душистом ромашковом венке принести раненому парного молока. Она любила слушать россказни своего постояльца о том, как он мужественно справлялся с тем или иным гадом. Она просто любила. Любила жизнь. Любила каждое её проявление в мерцании утренней росинки, в колосьях нескошенной ржи. Во всём Полидея находила неясное, почти сказочное очарование. Она любила жизнь.
А Лучан любил её. Он жадно ловил каждый порывистый вдох груди, взгляд, движение губ. Её сарафан всегда казался ярче остальных, её слова журчали речкой жизни, в то время, как остальные лишь тяжёлыми образами оседали в мимолётной памяти.
В один из вечеров, когда девушка сидела на соломенной крыше и жадным взором разглядывала алые росчерки закатного пера, богатырь заметил кучку перепуганных людей. Они хватались за головы, ругались на чём свет стоял и бежали в сторону полей.
– Что стряслось? – пробасил Лучан.
– Летавцы, – хмуро ответила Полидея, – они вернулись. Прошлым летом повадились брачные игры заводить на наших полях, чуть все посевы не пожгли. Голод был страшный. Много народа померло. Весной сеяли в страхе, но вроде все было благополучно, я уж и забывать стала… – вздохнула девица.
– Ну-ка, пойдём глянем, – тоном, не допускающим возражений, молвил богатырь и прыгнул с крыши.
Поля находились неподалёку от слободы. Взору открылось воистину ужасающее зрелище – горстка жителей вымирающего селения жались друг к другу и в оцепенении наблюдали, как горят их посевы. А чуть выше в воздухе с дикими криками носились странные существа, коих, если бы не пара кожистых крыльев, можно было бы принять за горящие веники.
– Если они сожгут поля и в этот год, не выживет уже никто, – мрачно предрекла Полидея.
– У вас есть кузнец? – меж тем, справился богатырь.
– Есть… Но ведь ты не собираешься с ними сражаться? – ахнула девушка.
– Придётся, кто если не я? Это работёнка для богатыря.
– Это работёнка для рива, – хмуро заметил, стоявший неподалёку Хорт. – Но денег на него у нас нет.
– Тогда вам остаётся только богатырь, – прорычал Лучан. – Ведите к кузнецу!
– Не нужно никуда вести, – громко воскликнул невысокий полноватый мужчина с густой каштановой бородой и красными щеками. – Уж, не взыщи, но я подслушал разговор. Я – кузнец. Догадываюсь, для чего тебе понадобился. Завтра к утру твой меч будет готов. Меч достойный величайшего из воинов.
– Мы слышали рёв чудовища, когда ты с ним сражался на болотах, – сказал нескладный конопатый незнакомец. – Ты – настоящий герой, Лучан. И могу поклясться, что разори ты гнездо этих тварей, о тебе сложат былины.
– Не надобны мне ваши былины, – богатырь подошёл к Плесту и взглянул в отцветшие серые глаза. – Коль выгорит, отдашь за меня внучку?
Старик долго смотрел на него, а потом смиренно склонил голову.
– Мой род не сможет удостоиться большей чести…
– Тогда решено. Кто знает о гнёздах летавцев?
– Лучан, опомнись! – закричала девушка. – Летучий змей был один! Хоть и огромен, но один! А этих будет тьма…
– Тем хуже для них, – он взял девушку за хрупкие плечи и, глядя в глаза, тихо спросил. – Я иду туда, это решено. Но вернусь ли я… Зависит от того, будешь ли ты…
– Буду! – она не дала ему закончить и крепко прижалась к груди. – Конечно, буду. Только ты обязательно возвращайся, обещаешь?
– Обещаю.
Небо хмурилось. Серые кучевые облака бродили с самого утра. Холодный ветер катал по обугленной, наполовину покрытой травой и опавшими листьями брусчатке ржавый сфероконический шлем. Такие уже тысячу лет никто не носил.
Вокруг вздымалось разрушенное городище. На обломках каменных домов росли мхи и лишайники. Крыши провалились, и лишь немногие постройки были похожи на место, где когда-то жили люди. В тонкой пожелтевшей траве можно было увидеть домашнюю утварь, разбросанную тут везде.
Лучан по обыкновению отпустил Горенка, на случай, если отсюда уже не вернётся. Убедившись, что конь ускакал далеко, богатырь выхватил меч. Это был чудеснейший клинок, кованный из гибкого булата. Чистая, ровная сталь.
Воин мысленно помолился и осторожно пошёл вдоль каменных руин, разбитых вдрызг, покрытых углями и сажей, словно здесь прошёл исполинский огненный смерч. Пахло гарью.
Судя по некоторым обломкам зданий, здесь некогда стоял великий белокаменный город, но с ним случилось какое-то ужасное событие, и город был сожжён до основания. А время и мародёры довершили дело, не оставив от Сожжённого города почти ничего. Даже названия.
Впереди высились каменные обломки древнего терема. Чёрные, прокопчённые стены местами были оплавлены, словно их жгли в дедеровой кузнице. Второй этаж неведомые разрушители уничтожили полностью, лишь кое-где можно было разглядеть жалкий намёк, что он когда-то был.
Вокруг терема густо росли кусты жимолости.
Лучан осторожно подбирался к нему, стараясь лишний раз не задевать голые ветки кустов. Меч держал наготове. Богатырь никогда не брал с собой щита, а вот сейчас чувствовал, что напрасно.
Стояла мертвецкая тишина. Только тихий шелест кое-где ещё не опавшей листвы напоминал, что мир жив. Редкими хлопьями на землю тихонько падал снег. Изо рта клубами валил пар.
Слух богатыря уловил далёкие хлопки кожистыми крыльями. Муж схоронился меж трёх особенно густых кустиков, которые ещё не до конца сбросили листву.
В небе показалась пара летавцев. Огненные монстры резво носились кругами над обломками Сожжённого города и истошно орали. От их крика у богатыря заложило уши. Видимо, бестии всё ещё пребывали в бурном восторге от брачных игр, которые учинили шесть дней назад на полях вольницы. Заложив несколько кругов, летавцы камнем бросились вниз и пропали где-то внутри разрушенного терема.
Воин глубоко вдохнул и осторожно поднялся на крыльцо. Прижимаясь спиной к холодной почерневшей стене, он осторожно заглянул внутрь. Как будто всё тихо. А в тихих омутах, как известно, черти водятся.
Изнутри терем казался меньше, чем снаружи. Кое-где на стенах сохранились небольшие куски фресок, едва-едва проступавших сквозь гарь и копоть. Пахло мертвечиной и застоявшейся водой.
Богатырь перехватил меч и осторожно направился вперёд. Он не сомневался, что где-то поблизости должен быть вход в подземелье или, чего доброго, в другой мир. Поскольку, если бы летавцы прятались где-то здесь, вся трава и кусты вокруг были бы выжжены на корню.
Наконец, Лучан обнаружил небольшую овальную ямку с опалёнными краями.
Муж перевёл дыхание и прыгнул вниз. Он оказался прав – в Сожжённом городе существовали подземелья, и, скорее всего, огненные бестии обитали именно здесь.
Пахло гарью и сыростью. Темнота стояла хоть глаз коли. Чтобы хоть как-то осветить себе путь, богатырь достал из-за пазухи трухлявую болотную гнилушку, источавшую тусклый бело-зелёный свет. Увидел немного, лишь сырые замшелые стены, наспех вытесанные из горной породы, и полугнилые деревянные опоры, подпиравшие своды.
Ноги вязли в зловонной грязи вперемешку с известняковой пылью. Лучан осторожно крался вдоль заброшенной штольни, выставив перед собой руку с гнилушкой. Меч пока опустил, чтобы не устать раньше времени.
Когда мужчина добрался до первого перекрёстка, его взору предстали ржавые рельсы. Не веря своим глазам, богатырь поднёс светильник ближе и тут же отскочил – на густом лишайнике, росшем на каменных шпалах, буквально роились маленькие змейки. Скорее всего, ужики, даже не ядовитые, но всё одно дрожь продирала до костей. Ведь всякому ведомо, что, если змея семь лет не увидит солнечного света, она может стать летучим змеем. Совсем как тот, с коим Лучану давеча случилось биться. Против одного-то солоно пришлось, а коли таких тут несколько? Эвон, сколько гадов ползает.
Стиснув зубы, воин взял себя в руки и пошёл направо вдоль рельсов, стараясь держаться подальше от змей.
Неподалёку раздался дикий писк. Пещера озарилась ярким светом, и из-за поворота появился летавец. Горящая бестия снова закричала и ринулась прямиком на человека.
Лучан прижался спиной к склизкой холодной стене, и тварь пронеслась мимо. Его обдало жаром, в горле запершило так, что кашель едва не согнул мужа пополам. Богатырь полоснул мечом наугад, пытаясь побороть позывы кашля. Летавца он убил, огненное тельце громко плюхнулось в грязь и зашипело, испуская смрадные клубы пара.
От столкновения с горящей бестией клинок во мгновение ока раскалился настолько, что обожжённая рука сама выпустила его. Богатырь оторвал рукав и наскоро замотал правую ладонь. Когда он поднял меч, лезвие светилось ярко-оранжевым цветом, словно его только что пропустили через горн.
Над головой роилось уже пять летавцев. Они не спешили нападать, просто сновали туда-сюда и донимали человеческий слух невыносимым писком. А потом, словно соткавшись из дикого крика существ, прозвучал тихий старческий голос:
– Довольно смертей, Лучан. Этот летавец не повинен в увядании вольной слободы, он даже никогда не был там. Мне сообщили о том, что творится в полях вольницы, и можешь мне поверить, больше ничего подобного не случится.
– Ты кто? – осведомился богатырь, приподняв светящийся клинок на уровень плеча, чтобы в случае чего было удобней бить.
Перед ним, тяжко опираясь на высокий кривой посох, стоял плешивый старик, горбун. Одёжей ему служили затасканные до неузнаваемости лохмотья и ремки. Незнакомец гадко ухмылялся.
– Я приглядываю за здешними подземельями. За ними и теми, кто в них живёт. Догадываюсь, для чего ты пришёл. Поверь, в этом нет нужды, больше ни один летавец не появится в землях тех. Мы здесь сами были разгневаны, экую срамоту учинили паршивцы! Но не думай, всё уже решено, твой меч не надобен. Не спеши возражать, я не закончил! – горбун повысил голос и вытянул руку раскрытой ладонью вперёд. – Знаю, что от моих озорников слобода на грани вымирания, поэтому я дам тебе золото. Столько, чтобы вы смогли запастись зерном и шерстью на три зимы вперёд.
Лучан уже опустил клинок, поскольку понял, стоявшая перед ним сила только с виду немощна. Едва ли горбуна можно было взять каким-либо из человеческих орудий. Если повезёт, незнакомец окажется колдуном. А коли нет – страшно даже представить.
С раскалённого меча падали крупные железные капли. Подарок вольницкого кузнеца таял на глазах, точно вешний снег.
– Это ведь не просто гнездо летавцев, верно? – спросил богатырь.
– Для богатыря ты умён, – нагло оскалился противный старик.
– Не жалуюсь, – ответил мужчина, думая про себя, что, наверное, умён всё-таки недостаточно, уж коли додумался сюда прийти. Надо было слушать Полидею, ей одной, видимо, было до него дело.
– Знаешь, Лучан, положа руку на сердце, я думаю, тебя привёл сам Горний, – горбун медленно подошёл к сырой каменной стене и пальцем начертал непонятный знак, в то же мгновение стена провалилась, открывая ещё одну пещеру. – Вот уже много веков, сюда не ступала нога человека, я даже стал забывать человеческую речь, – на этот раз странному горбуну удалась непринуждённая и лёгкая улыбка. – А теперь, когда погибло сразу два хранителя, и чувствую, недолго осталось третьему, появляешься ты. Ты ведь не думаешь, что сюда открыта дорога всякому проходимцу, решившему перебить всех и вынести легендарные сокровища Кричани?
– Чего?
– Кричани. Именно так назывался Сожжённый город, до тех пор, пока не сгорел.
– Почему он сгорел? – богатырь сознательно тянул время, подыскивая варианты, чтобы уйти, хотя догадывался, что, скорее всего, обречён.
Старик понял это и гадко сощурился.
– Ты уйдёшь отсюда живым и невредимым, но сперва я тебе кое-что покажу. Ступай за мной.
Деваться некуда, Лучáн выпустил из рук бесполезную размякшую железяку и мрачно последовал за горбуном. Его вели всё теми же склизкими штольнями вдоль рельс. Ужики больше не попадались, а путь освещала пара, сновавших под низким замшелым потолком, летавцев.
Скоро они пришли к высокой бронзовой двери, снизу доверху покрытой непонятными витиеватыми символами, так непохожими на саньтарский алфавит. Никаких видимых замков или отверстий в ней не было. Тяжко ступая, горбун подошёл и шесть раз постучал оголовком посоха. Двери распахнулись плавно и совершенно бесшумно.
Богатырь оказался в круглом белокаменном помещении. С потолка без всяких видимых причин сочился приятный голубой свет. Со стен на вошедших слепо взирали скульптуры людей и разных диковинных существ. В центре стоял круглый ребристый алтарь, над которым в воздухе висело три предмета: пшеничный колос, куриное яйцо и игрушка. Остальной зал был расчерчен неглубокими канавками на четыре секции, в каждой по три хрустальных гроба.
Лучан осторожно подошёл ближе и оторопело заглянул в каждый. Двенадцать прекрасных женщин покоились в подземельях горбуна. Они были покрыты белыми саванами, и, казалось, лишь дремали. Каждая женщина держала на груди какой-то предмет из трёх, что были над алтарём.
– Это берегини, – тихо произнёс старик, – они вовсе не умерли, как ты, быть может, решил. Они спят, дожидаясь своего часа. И дотоле их ни в коем случае не должны разбудить. На то я здесь и поставлен. Но, как ты понимаешь, один в поле не воин.
Слова горбуна доносились словно из бочки. Всё внимание богатыря было поглощено сказочными созданиями, с чьей красотой не смогло бы сравниться ни одно существо подлунного мира.
Лучан кончиками пальцев водил по кромке хрустального гроба и, как заворожённый, любовался их лицами. Нигде, ни в чертах лица, ни в силуэте, никто не разглядел бы изъяна. Совершенство.
– Поэтому, кроме меня есть хранители, – меж тем, продолжал горбун. – Это люди, готовые положить свою жизнь во сохранение этой красоты и безмятежности. Если берегини очнутся раньше положенного, наш мир ждут невероятные беды, – речь хранителя подземелий лилась почти неслышно, едва-едва уловимо.
Богатырь внезапно ощутил, как глаза затягивает сладкая дрёма, мысли в голове становились словно ватными и в то же время тягучими. Они ворочались еле-еле, всё вернее уступая дорогу вкрадчивому голосу противного старика. И скоро он полностью завладел умом Лучана.
А горбун всё плёл, глядя в пустые глаза пришельца, про ужасные беды, грозящие миру от пробуждения женщин. В ярких красках он описывал, как туго придётся всякой твари, населявшей Горний. И как бы исподволь намекал, что подобное может измыслить лишь враг рода людского, а посему, ему – Лучану, как богатырю и защитнику простого народа, престало быть верным охранителем сна небесных дев. Ибо всё – все подвиги и деяния, которые до сего дня совершил воин – даже в совокупности не могут сравниться с этим.
Голос таинственного старика отражался от стен, становясь глубже и бархатистее. Он обволакивал, проникал в самые потаённые уголки души.
– Разумеется, ты не будешь жить в подземельях. Вернёшься обратно в вольницу, – вкрадчиво продолжал горбун, – скажешь, что вопрос с летавцами решён и заживёшь преспокойно. Но буде станет тебе известно, что кто-то замыслил войти в подземелья, останови его. Любыми средствами и путями.
И сам не зная почему, поддавшись какому-то неясному наитию, богатырь произнёс:
– Я согласен.
– Ну, вот и славно, – гадко улыбнулся горбун.
Обломки каменного терема всё так же безмолвно вздымались над обнажёнными раскидистыми кустами. День клонился к закату, угасающее солнце приняло багровый оттенок. Порывистый ветер позёмкой кружил пушистые хлопья первого снега.
Лучан кутался в серый конопляный плащ и медленно брёл угрюмый и злой. Его плечи сгорбились, словно на них навалилась вся тяжесть мира. Богатырь то и дело оступался и запинался о сучки и коряги. В левой руке он волоком тащил увесистый мешок, доверху набитый саахадскими дариями.
Когда на горизонте замаячили снежные пики Арапейского нагорья, муж остановился. Он оглянулся, воровато, исподлобья. Взгляд испепелял обломки Сожженного города, города-призрака.
Раздался мерный стук копыт. Верная скотина возвратилась, нашла своего хозяина, не отступила, не бросила. Как и всегда. Человек потрепал коня по гриве и вскочил в седло.
– Вот так, Горенко, – медленно пробасил Лучан, – вот так.
Конь понимающе заржал и тихонько понёс его к уже знакомой слободе.