Глава 2 Первые впечатления
Коллежский советник добирался до места три дня. Уже двадцатый век, а скорости все равно черепашьи. Научатся ли люди когда-нибудь летать, как птицы? Последнюю ночь Лыков провел в купе бакинского поезда. В половине девятого утра он ступил на пыльный перрон станции Тифлис-город Владикавказской железной дороги. И сразу почувствовал себя на Востоке. Крик стоял такой, словно вокруг происходило массовое убийство, а это всего лишь носильщики делили пассажиров. Кроме них подскочили факторы гостиниц, продавцы сувениров и чичероны. Отмахнувшись от всех сразу, Алексей Николаевич вышел на площадь и сел в первый попавшийся фаэтон. Приказал ехать в «Лондон», который ему хвалили петербургские знакомые. Возница оказался старовер, чистенький, аккуратный. Экипаж только что помыли, и он источал сильный запах керосина. Приняв седока, извозчик гикнул, как абрек, и погнал. А командированный стал вертеть головой по сторонам. Ого! Ай да перемены!
Он не был в столице края с того самого времени, когда ловил турецкого шпиона Лемтюжникова[7]. Девятнадцать лет прошло, и Тифлис сильно изменился. По крайней мере та его часть, которая раньше называлась Колония. Немцы-колонисты уехали отсюда, и на месте их поселения выросли новые широкие проспекты. Дома в три этажа, вполне европейской архитектуры, а главное – улицы прямые, что не принято было в Тифлисе раньше. «Теряет, теряет старый город свое туземное очарование… Будто ты в Варшаве или на Петербургском форштадте Риги», – думал Лыков.
Впрочем, отличия нашлись быстро. Посреди проспекта (извозчик назвал его Михайловским) почему-то были навалены кучи земли и камня. Экипажи с трудом их объезжали. Мостовая оказалась разворочена, а по бокам рабочие устанавливали необычные столбы. Рельсы конно-железной дороги выкорчевывали, и на их место клали новые.
– Это не трамвай ли у вас тянут? – догадался гость.
– Ага, – подтвердил возница. – Электрическая железная дорога. Вот сделают ее, и не будет нам работы совсем, анафема! Всех седоков себе заберут.
– Не бойся, без вас не обойдутся. Я был и в Киеве, и в Нижнем Новгороде. Там эта дорога уже есть, а извозчиков меньше не стало. Когда еще до окраин рельсы протянут.
Молоканин тут же вцепился в пассажира как банный лист: стал расспрашивать про трамваи, как они уживаются с извозным промыслом. Экипаж тем временем свернул на площадь с каким-то памятником (Воронцову, вспомнил сыщик) и выехал на мост. Лыкова и раньше удивляло, почему вода в Куре такого зеленого цвета. Посреди находился большой плоский остров – Мадатовский, весь занятый лесопильными заводами. Когда стали переезжать правый рукав, внизу обнаружилось множество плотов. От рукава исходило сильное зловоние: он был запружен, рядом стояла большая мельница. И зачем сделали помойку посреди города?
Фаэтон остановился перед гостиницей. Лыков осмотрелся и поморщился: шумно вокруг, да и с реки пахнет. «Лондон» стоял в конце Мадатовской улицы, прямо возле Михайловского моста. В обе стороны по нему ехали повозки, вперемешку с ними гнали стадо коров, громко кричали уличные продавцы.
– Погоди, не уезжай, – сказал приезжий вознице. – Я, может, передумаю. Потише-то есть места?
– Отсюдова вид хороший, лучший в городе. Которые… как их? Ну, зеваки приезжие…
– Туристы?
– Во! Туристы. Они любят тут селиться. Александровский сад опять же близко.
Лыков подозвал городового и попросил совета: где есть хорошие гостиницы, но чтобы в тихом месте. Тот, видимо, нюхом учуял полицейского чиновника, потому ответил подробно и с тактом. По его словам, номеров в городе много: «Северные», «Южные», «Французские», «Московские», есть даже просто «Номера». Но лучшей считается гостиница «Кавказ» на Эриванской площади.
Коллежский советник вручил служивому полтинник и приказал извозчику:
– Вот туда и вези.
Фаэтон покатил по улицам, которые делались все менее европейскими и все более восточными. Молоканин пояснял:
– Это вот Солдатский базар. А это Пушкинская улица. Сочинитель был такой… Там дале Армянский базар, все что хошь купить можно.
Вскоре они выехали на большую площадь. С одной ее стороны стояло красивое здание в мавританском стиле, с башенкой и часами – Городская дума. С другой – скучный корпус казенной архитектуры, с колоннами и часовым у входа. Лыков узнал штаб округа – девятнадцать лет назад ему приходилось тут бывать. Середину площади занимал караван-сарай Тамамшева, напоминавший огромный сундук. Надо же было так выстроить, подумал приезжий – караван-сарай уродовал площадь, съедая все пространство вокруг. Гостиница «Кавказ» открывала выходящую с Эриванской нарядную и широкую Дворцовую улицу. Солидно, пристойно и в самом центре. Лыков распорядился нести вещи – ему тут понравилось.
У его жилища быстро нашлись и другие преимущества: дворец наместника, в котором теперь жил главноначальствующий, находился в двух шагах. Гость позавтракал, побрился и принял ванну – большая редкость в Тифлисе. Он знал, что с водой в столице края проблемы, как, впрочем, и с уличным освещением, и с канализацией. Древний, полный легенд город отставал от веяний времени.
Переодевшись в вицмундир, командированный направился во дворец. Он взял из дома лишь старшие ордена. Много чести князю таскать на встречу с ним весь иконостас. Поэтому сейчас на мундире были оба Владимира и солдатский Георгий. Скромно и в то же время внушительно.
Однако в приемной князя думали иначе. Молодой прилизанный секретарь небрежно оглядел гостя и сказал, что его сиятельства нет и сегодня не будет.
А когда будет?
Кто ж его знает… Запишитесь на прием и оставьте свой адрес; когда назначат вам встречу, тогда известим. Но обычно князь заняты и поручают приемы своему помощнику. И вообще, разумнее сразу отметиться у Фрезе. После чего приготовиться ждать несколько дней, пока у того дойдут до гостя руки.
Лыков много бывал на окраинах империи и знал, как там распущены чиновники. Вдали от столицы они чувствуют себя царьками. Старые кавказцы, храбрые, гостеприимные и деятельные, все давно в отставке. А новые кадры, которые привел Голицын, ленивы и высокомерны.
Сыщик вынул открытый лист, подписанный Плеве, и предъявил секретарю. Тот внимательно его изучил, посерьезнел. С грозным министром внутренних дел ссориться дураков нет. А выражения в открытом листе были самые сильные: оказать полное и безотлагательное содействие.
– Господин коллежский советник, – пробормотал бюрократ. – Прошу понять меня правильно. У нас есть своя специфика…
– Она не в том ли заключается, чтобы игнорировать распоряжения верховного начальства?
– Нет, конечно же нет. Я затрудняюсь в выборе выражений. Дело в том, что его сиятельство сейчас не сможет вас принять. После тех событий визиты к нему действительно сведены к минимуму… Чтобы не перегружать раненую голову князя.
Лыков не поверил своим ушам:
– Не перегружать голову? Наместнику огромного края? А как же он вообще служит, если здоровье не позволяет?
Секретарь беспокойно оглянулся, словно боясь, что их услышат. И понизил голос:
– Этот вопрос не ко мне, извините, а к тому самому верховному начальству.
– Вы хотите, чтобы я его туда передал?
Чиновник начал сердиться:
– Опять вы меня неправильно поняли! Я мелкая сошка, мне ли судить главноначальствующего. Да и не вам, уж коли на то пошло, господин приезжий. Государь без нас с вами разберется. Или вы с ним на короткой ноге?
– Я нет, но министр – да. Наш с вами общий министр, напомню. Я прибыл по его личному распоряжению. Дело срочное, важное и секретное. А вы предлагаете мне оставить адрес и подождать несколько дней.
– Готов сию минуту отвести вас к Александру Александровичу Фрезе, – принял серьезный вид секретарь. – Поверьте, так будет и быстрее, и лучше. Князю сейчас ставят пиявки. После них он обычно делается раздражительный. В интересах дела, сами понимаете, лучше начать с Фрезе. А если понадобится, он лично устроит вашу встречу с князем.
– Ладно, ведите, – смирился командированный. Он подумал, что надо сообщить министру о царящих тут порядках. Но не сейчас, по приезде в край, а потом, на докладе. Тем более ему прямо поручено составить мнение. Если во дворце сибарит, то и подданные его обычно не перетруждаются на службе. Значит, подобные сцены сыщик увидит еще не раз. И бумага за подписью Плеве чем дальше удаляешься от Петербурга, тем меньше весит. Знакомая ситуация.
Лыков немного знал помощника главноначальствующего. В 1896 году Фрезе недолго был товарищем министра внутренних дел Горемыкина, и сыщик по службе с ним общался. Поэтому сейчас генерал встретил питерца радушно:
– Получил телеграмму от Плеве, жду вас, Алексей Николаевич. Как доехали? Где поселились?
– Спасибо, все в порядке. Позвольте сразу к делу?
Фрезе насупился. Лыков понимал, что перед ним человек опытный и ответственный. Александр Александрович трижды резко менял свою жизнь. Начинал он как горный инженер. В этом качестве молодым офицером принял участие в туркестанских походах, искал полезные ископаемые на присоединенных землях, резался с кокандцами. Затем перешел на военную службу и там преуспел. На русско-турецкой войне он сначала состоял в отряде Гурко, потом осаждал Плевну. Когда гарнизон крепости под командой Осман-паши ринулся на прорыв, полковник Фрезе предложил командованию срочно послать на левый фланг турецкой позиции Самогитский полк. Этот маневр оказал важное влияние на ход битвы. Фрезе стал георгиевским кавалером и генерал-майором. Долго служил в Петербурге и, между прочим, семь лет командовал лейб-гвардии Егерским полком. Потом поехал на Кавказ начальником штаба округа – и там сменил военную службу на гражданскую. Был Эриванским, затем Виленским губернатором, товарищем министра, а в 1897-м получил назначение помощником к князю Голицыну. В минувшее Рождество стал генералом от инфантерии. Часто замещал главноначальствующего, который любил надолго уезжать в столицу и не спешил возвращаться… И вот теперь Фрезе тянул весь воз административной работы – даже при наличии во дворце хозяина края.
– Ваше дознание касается штабс-капитана Багдасарова?
– Да, ваше высокопревосходительство.
– Будет вам, Алексей Николаевич. Какое я превосходительство? Помнится, в Петербурге мы именовали друг друга по имени-отчеству.
– Так то в Петербурге, Александр Александрович. Столица отсюда далеко. Увы, мое дознание касается офицера. Как это ни прискорбно.
– Вы подозреваете его в соучастии в мошенничестве?
– Слишком мягко сказано, – ответил сыщик. – Он, возможно, помогает бандитам «отмывать» запачканные кровью деньги. Все преступники попадаются на сбыте добычи, это самый опасный для них момент. И штабс-капитан, как мы считаем, уменьшает их риски. Много хуже, чем просто мошенничество, согласитесь.
Фрезе скривился, по его суровому лицу ходили желваки. Наконец генерал сказал:
– Я не могу взять это на себя в обход главноначальствующего. Князь… э-э…
– …должен лишь дать санкцию, – подсказал Лыков.
– Да, именно так. Пусть их сиятельство только кивнет. Остальное мы сделаем. Но вам надо повидаться с князем и убедить его кивнуть. Потому как речь идет об офицере.
– Я понимаю, Александр Александрович. Для этого и пришел. Секретарь сразу все пояснил. Когда мы с вами увидим князя Голицына?
Фрезе откинул крышку часов:
– Сейчас Григорию Сергеевичу ставят пиявки. Э-э…
– Секретарь и это пояснил. Нужно, чтобы к его сиятельству вернулось спокойное расположение духа. Когда это случится?
Генерал виновато посмотрел на гостя:
– Алексей Николаевич, уж извините, но у нас так… Минут двадцать лучше обождать, для пользы дела. Расскажите заодно петербургские новости.
– А чаю с пахлавой дадите?
– Конечно! Вы когда последний раз были на Кавказе?
Умница и труженик Фрезе развлекал коллежского советника полчаса. Лыков терпеливо отвечал на его вежливые вопросы. Наконец помощник сказал:
– Теперь можно. Пойдемте.
И начал оправлять перед зеркалом мундир. Ну и дела…
Князь Голицын принял командированного на площадке у бокового выхода. Изящная лестница из белого камня спускалась отсюда в сад. Под навесом помещались стол и единственное кресло. В нем восседал хозяин края. Рядом вытянулся во фрунт стройный красавец грузин с погонами ротмистра на черкеске. Внизу лестницы застыл часовой, возле ворот – еще один. Похоже, террористы сильно напугали князя.
Голицын увидел посетителей и захлопал глазами. Отодвинул чашку, сунул помощнику руку, не поднимаясь с кресла, и уставился на незнакомца.
– Это коллежский советник Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции, – пояснил Фрезе. – Он прибыл по личному распоряжению Плеве. Дело касается возможного участия офицера Кавказского военного округа в преступном сговоре.
– Мой офицер и в сговоре? – удивился князь. – Такого не может быть.
– Фамилия офицера – Багдасаров, – уточнил Александр Александрович.
– Багдасаров? – фамильярно влез в разговор грузин. – Армяшка, что ли?
– Начальник личного конвоя главноначальствующего ротмистр Чачибая, – представил Лыкову собеседника Фрезе.
Мужчины обменялись короткими поклонами. Тут князь оживился:
– Армяшка? Ну, тогда понятно. От этих обезьян можно ожидать и не такого. Александр Александрович, распорядитесь.
И потянулся к заварному чайнику. Чачибая повел бровью, камердинер бросился помогать главноначальствующему. А Фрезе за рукав потянул Лыкова на лестницу. Они спустились в сад и пошли вглубь его. Когда крыльцо пропало за деревьями, генерал облегченно вздохнул:
– Ну и слава богу. Санкция получена, остальное за мной. Не обессудьте, Алексей Николаевич, так в последнее время выглядит управление краем.
– Это он после ранения? – осторожно предположил коллежский советник.
Генерал сказал о другом, будто оправдываясь:
– Я нарочно акцентировал фамилию офицера, чтобы получить нужный результат.
– А если бы подозреваемый был, к примеру, грузин?
– Тогда не знаю.
– Чачибая подзадоривал князя. Он близкий к нему человек?
– Начальник личной охраны всегда близкий человек, – невесело усмехнулся Фрезе. – А этот Арзакан Георгиевич так… прихвостень. Все его интересы заключаются в получении повышенного оклада содержания.
– Почему Голицын ненавидит армян?
– Никто не знает. Так было с самого начала. А когда выяснилось, что покушавшиеся принадлежали к партии «Гнчак», стало совсем худо.
– Армяне – влиятельные и богатые люди, весь Кавказ у них в руках, – не удержавшись, стал горячиться Лыков. – Как можно с ними ссориться? А зачем князь покусился на имущество их церкви? Ведь столько людей из-за этого погибло!
Фрезе терпеливо возразил:
– Не делайте скоропалительных выводов. Поживите у нас, осмотритесь.
– И что я тогда увижу, Александр Александрович?
Генерал от инфантерии и коллежский советник уселись на скамейку. Фрезе стал объяснять:
– Противоармянскую политику начал еще покойный государь. Александр Третий увидел, или ему кто подсказал, что на Кавказе оживился национализм…
– А это действительно имело место? – перебил генерала сыщик.
– Имело, – отрезал Фрезе. – При Александре Втором ребятам дали слишком много воли. На них поставили, чтобы воспрепятствовать исламизму. А в результате у армян быстро развилось чувство национальной исключительности. При свойственном этой нации нахальстве представляете, что вышло? Потом от чувства исключительности уже полшага до независимости. Армяне заговорили о возрождении своего великого царства, причем от Турции аж до Воронежа! Где гора Арарат и где Воронеж? Государь в итоге повелел уменьшить их присутствие на государственной службе, и чернявых стали массово увольнять. Следом царь издал указ, исключающий преподавание истории и географии Армении из школьных учебных планов. А вскоре и сами армянские школы присоединили к общерусской системе образования. Так что начал не Голицын, а предыдущий русский самодержец.
Армяне первое время терпели гонения, а татары[8] терпели армян. Все было более-менее спокойно до девяносто второго года. Но потом государь Александр Третий снова вмешался: отменил старое городовое положение. По нему, гласные городских дум наполовину состояли из христиан, наполовину – из иноверцев. Государь повелел оставить нехристианам резко пониженную норму – одну пятую от состава всех гласных. Догадываетесь, что после этого началось?
– Эта мера была направлена против евреев, заполонивших думы в западных губерниях, – сказал Лыков.
Генерал досадливо отмахнулся:
– Я не знаю, что там в западных губерниях. А у нас на Кавказе просто нет столько христиан. Нет, ясно? Подавляющая часть населения – мусульмане. И по новому положению они оказались почти не представлены в городских думах. Квоту, которую у них отобрали, тут же заняли армяне.
– Почему не грузины?
– А черт его знает! Грузины мало интересуются такими вещами, им скучно утверждать бюджет, заниматься канализацией или проведением трамвая. Сидеть в духане и пить вино – вот их любимое занятие.
– Александр Александрович, но ведь это не так. Зачем вы наговариваете на достойный народ?
Генерал смутился:
– Виноват, совсем тут обайбачился. Конечно, это не так. Грузины – храбрые и доброжелательные люди. Но согласитесь, что предприимчивости им, в сравнении с армянами, не хватает.
– С этим соглашусь, – не стал спорить Лыков. – Однако что с городскими думами?
– Ах, с ними. Так вот, когда почти всех татар повыкидывали из гласных, их места, как я только что сказал, заняли исключительно армяне. Ладно еще у нас в Тифлисе: их сорок процентов населения. А в Баку меньше десяти! И такое непропорциональное присутствие в городском самоуправлении. Нет, я считаю закон от тысяча восемьсот девяносто второго года ошибкой.
– Мусульмане обиделись?
– И очень сильно. Их можно понять. Армянам принадлежат вся торговля и вся промышленность. Они ведут себя как жиды в Западном крае! Скупают за полушку, а продают за рубль. И их никак не обойти, сразу бойкот. Но народ на Кавказе дикий. Конфликты решают не в суде, а кинжалом. Тем более армяне всегда считались у горских народов законной добычей. Баранами, которых можно и должно стричь. И вдруг они забрали всю власть.
– Так, значит, не одни армяне виноваты! – воскликнул сыщик. – Кому хочется быть бараном? Веками эту нацию стригут и бреют все, кому не лень. Им в конце концов надоело.
– Кавказ – страна джигитов, а не хлебопашцев, – со вздохом согласился Фрезе. – Кража чужого скота не считается тут преступлением, а идет за доблесть. В ходу кровная месть. Разбойников больше, чем во всей остальной империи, вместе взятой. Поездите по здешним дорогам: за каждым поворотом таблички на скале. Я сначала слезал, читал их. Везде одно и то же: на этом месте в таком-то году была ограблена почта, или коляска, или караван, были убиты такие-то и такие-то. Кавказ истекает кровью без всякой войны. Человеческая жизнь тут ничего не стоит. Вот буквально вчера был случай в Эриванской губернии. Шел по дороге бакинский татарин[9]. Его обогнала арба с другим татарином. Пешеход попросил подвезти до базара, а в ответ услышал ругань. Не думая ни секунды, он снял с плеча винтовку и застрелил обидчика! За пустяк, за грубое слово. Своего земляка и единоверца. Вот так здесь обстоят дела. Но самое нелепое произошло дальше. Убийца залез в арбу и покатил в ней на базар. А труп хозяина подложил под себя, чтобы удобнее было сидеть. Приехал, бросил повозку и отправился за покупками. Народ смотрит – из арбы течет кровь. Заинтересовались, нашли мертвеца и начали делать предположения. Кто-то вспомнил, откуда взялась повозка и кто в ней сидел. Отыскали убийцу в духане – тот как ни в чем не бывало закусывал. Схватили дурака, а он лишь удивился: вай, как я мог забыть про тело, надо было его по дороге в пропасть выкинуть. Ума палата! – Генерал передохнул и продолжил: – Для чего я вам это рассказываю? Чтобы вы поняли, как тут все устроено. И вот армяне захватили власть в городах. В которых живет подобное дикое население. И что из этого получилось? Распря между теми и другими. Грузины, хоть и православные, тоже сплошь и рядом принимают сторону татар. А тут в костер подкинули новых дров.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду армянскую резню в Турции в конце века. И наш закон от тысяча девятьсот первого года, по которому семьдесят пять тысяч армянских беженцев оттуда были расселены в пределах России.
– Но государь спас этих людей. Турки их просто убивали.
– Надо было подумать в первую очередь о своих подданных, – горячо возразил генерал. – Кавказ не каучуковый, свободных земель тут нет. Пришли толпы новых людей и сломали привычный уклад жизни. Пахотных угодий, воды, леса и без них не хватало. А стало еще хуже. Туземцы возненавидели армянских пришлецов, начались конфликты. Но те явились не сами по себе, они привели с собой «Дашнакцутюн»[10]. И это накалило обстановку до крайности. Ведь не было до той поры в России никаких армянских боевых отрядов, и жили – не тужили. Как-то обходились без фидаинов[11]. А теперь от них никому спасения нет, ни своим, ни чужим.
– Ни своим? – удивился Лыков. – Что плохого делают фидаины своей нации?
– Как что? – удивился в свою очередь генерал. – А то вы не знаете? Боевики-дашнаки обложили армянских предпринимателей данью – пять процентов от прибыли. Кто не хотел платить, был убит; теперь платят все. В полицию сообщать боятся, понимают, что она их не защитит.
– Для каких целей собираются эти деньги? Александр Александрович, поверьте: в Петербурге об этом знают единицы. Я, например, совершенно не в курсе, хотя служу в Департаменте полиции двадцать с лишним лет. Поясните, будьте добры.
Фрезе покосился на гостя: не смеется ли он? Понял, что нет, и вздохнул.
– Тут давняя история. Заварили кашу турки, а хлебаем ее мы. В тысяча восемьсот девяносто четвертом году в Османской империи начались массовые убийства армян. Резали курды, по приказу султана Абдул-Гамида…
– Для чего это понадобилось султану? – перебил сыщик. – Ему что, спокойная жизнь надоела?
– Так ведь турки! Мусульмане-фанатики. Султан – глава панисламизма и даже больше – пантюркизма. Слыхали об этом?
– Слыхал. Уже несколько лет туземцы на Кавказе и в Туркестане получают подметные письма: скоро будет война с неверными, все мусульмане должны выступить вместе под властью великого султана. Уже и в Казани получили такие письма-инструкции. Эмиссары приезжают, электризуют людей. А теперь стали запасать на окраинах оружие.
Фрезе вздохнул:
– Мягко как формулируете… То ли фактов не знаете, то ли уклоняетесь от честного разговора. А разговор трудный! Пантюркизм глубоко въелся в умы татар. Сами они, кстати, все чаще называют себя кавказскими турками. Идеологи мутят народ вовсю…
– Идеологи? Известно, кто они?
– А то! Главных двое. Журналист Ахмед-бей Ага-оглы Агаев (кстати, выпускник Сорбонны) и врач Али-бей Хусейн-заде. Оба проживают в Баку как ни в чем не бывало и от полиции не прячутся. Они пропагандируют объединение всех народов «великой тюркско-татарской расы», живущих между Босфором и Тихим океаном. Ссылаются при этом на мифологическую прародину Туран, на монгольских ханов Чингиза и Тамерлана. А центром объединения выставляют Османскую империю. И вообще, Алексей Николаевич, дело плохо. Пахнет жареным. Готовится большая война между христианами и мусульманами. Боюсь, что она наложится на ту войну, которую готовят против нас германцы с австрияками. Представляете, что здесь начнется?
– Александр Александрович, давайте продолжим про армян.
– Давайте. Так вот, курды начали резню, которую они на самом деле никогда и не прекращали. К ним присоединились и другие: турки, черкесы, лазы… Следует признать, что армянам крепко доставалось: их убивали и грабили все кто ни попадя. Но тут неожиданно среди этой мирной торговой нации нашлось несколько сотен храбрых людей, которые взялись за оружие и ответили на насилие насилием. Мусульмане здорово удивились. Как так? Армяне и огрызаются? Ну-ка мы им сейчас! И началось уже кровопролитие, которое нельзя было скрыть или замолчать. «Дашнакцутюн» создавали в России, а воевали ее боевики в Турции. Когда наши власти спохватились – от султана пошли жалобы на потакание террористам – дашнаки перебрались в Персию. Там теперь их базис, а в Тебризе даже собственный оружейный завод. Фидаины дали прикурить будь здоров! Они начали убивать губернаторов, вождей курдских племен, полицмейстеров и прочих, кто потакал погромщикам. «Дашнакцутюн» сначала объявила целью своей деятельности создание автономии в Турецкой Армении. Но потом вошла во вкус и начала говорить о создании независимой Великой Армении. Такой оборот не понравился уже не только турецкому султану, но и русскому царю. Но когда он из соображений человеколюбия принял семьдесят пять тысяч несчастных беженцев, те привезли с собой боевиков-дашнаков. Как в истории о троянском коне, мы сами пустили врага внутрь. И теперь хлебаем полной ложкой. Князь Голицын имел поэтому основания для репрессий в отношении армяно-григорианской церкви. Ее священники все поголовно поддерживали дашнаков, и доходы свои церковь тратила на помощь им. Но сделал князь все топорно. Умнее, тоньше надо действовать на Кавказе… Да еще закрыли все армянские школы в крае! Это-то зачем? Когда в Баку стали отбирать храмовое имущество, сбежалась толпа и напала на полицию. Были убитые и раненые. И это в Баку, где большинство населения – татары. А когда пришли в Эчмиадзин, представляете, что там началось? Дурак Накашидзе, губернатор Эриванской губернии, будто нарочно хотел возмутить армян. Вспыхнули волнения в Шуше, Елисаветграде, Эривани, у нас в Тифлисе. Погибло много людей… В итоге князь-главноначальствующий в ссоре с самым предприимчивым народом, боится выйти из дворца, а в пороховой бочке, какой всегда был Кавказ, уже зажгли фитиль. – Фрезе перевел дух и завершил свою речь так: – Вы уж, Алексей Николаевич, расскажите Плеве, что здесь происходит. Надо что-то менять, ей-богу. Пора мириться с армянами.
– А вы? Генерал от инфантерии, второе лицо в крае. Вы что пишете в Петербург?
– Будто не в России служите! – рассердился Фрезе. – Вторые лица у нас в государстве ничего не пишут. А то, что пишут, никто не читает!
Лыкову пришлось извиняться. Тем не менее он сказал:
– Чтобы менять политику в крае, надо сначала сменить его начальника.
– Вы правы, – опять вздохнул генерал. – Голицын только портит. Но кто убедит государя? Не вы же. Или ждать, пока бочка с порохом рванет? Людей жалко: столько крови прольется.
– Вячеслав Константинович велел мне присмотреться, когда отправлял сюда, – понизил голос Лыков.
– Даже так? Значит, в Петербурге догадываются?
– Вероятно. Я мелкая сошка, мне всего не говорят. Но министр внутренних дел недоволен Голицыным. И государь тоже.
– Скорее бы, – просящим голосом произнес Фрезе. – Я готов уйти в любой момент. Появится новый человек, он найдет себе другого помощника, я понимаю. За должность не цепляюсь.
– Пока вам уходить нельзя. Иначе такое начнется! Когда князь уезжает в Петербург?
– Через неделю. И хочет пробыть там долго, месяц-другой. В Тифлисе летом жарко.
– Лето для князя начинается в мае?
– Угу.
Они помолчали, потом генерал поднялся и сказал:
– Посекретничали, и будет. Знайте, что я ваш союзник. Так и напишите Вячеславу Константиновичу. Только…
– Не бойтесь, Александр Александрович, мы с его высокопревосходительством общаемся шифром.
– Вот и хорошо. Будьте осторожны с Чачибая, он наперсник князя. И не так прост, как кажется. Но когда Голицын уедет, станет легче обрезать его клевретов. А теперь извольте пройти со мной в канцелярию по военно-народному управлению Кавказского края. Это рядом, на улице Петра Великого.
– Зачем нам туда, Александр Александрович?
– Санкцию на дознание по делу штабс-капитана Багдасарова вы получили? Или уже забыли, для чего сюда приехали? – усмехнулся генерал.
– Но при чем тут канцелярия? Дайте мне казака в сопровождающие, я поеду в Гомборы и начну там дознание.
– Оно уже начато, – со значением сказал Фрезе.
– Вот как?
– Разумеется. Я, как получил телеграмму от министра, сразу распорядился о негласной проверке личности штабс-капитана.
– Очень хорошо. Но все равно не понимаю, при чем здесь канцелярия. Кто вел проверку, жандармы?
– Нет. Управление краем имеет особенности. В частности, в канцелярии есть особый отдел по полицейской части. Он занимается всеми секретными делами.
– Вроде охранного отделения?
– Говорю же: в европейской части ничего подобного не существует, отдел просто не с чем сравнить. Ему подчиняется вся наружная полиция и закавказская полицейская стража. А по некоторым вопросам даже губернские жандармские управления и конвойные части. Охранных и сыскных отделений в кавказских губерниях нет – их функции тоже лежат на особом отделе. Он руководит борьбой с бандитизмом, с политической преступностью и даже ведет разведку сопредельных иностранных государств параллельно с военными.
– Ого!
– Я познакомлю вас с начальником особого отдела статским советником Трембелем. Это самый осведомленный человек на всем Кавказе. Значимость его подчеркнута статусом вице-директора канцелярии.
– А он ваш или Голицына?
– Карл Федорович себе на уме, но службу знает.
– Спрошу иначе: я могу ему доверять? У вас все так непросто.
– Где сейчас просто? – развел руками Фрезе. – А на ваш вопрос отвечу так: сотрудничать с ним можно, он будет вам крайне полезен. Особенно после того, как получит мой категоричный приказ. А доверять – нельзя.
Лыков кивнул.
– И запомните мои слова, господин коллежский советник: здесь никому нельзя доверять. Это Кавказ, – сказал в заключение генерал.