У восемнадцатилетней Маши Глобиной голова шла кругом от того, что случилось в последние дни. Неделю тому назад она еще еле-еле сводила концы с концами, подрабатывая официанткой в кафешке на Московской кольцевой дороге. Ей удалось вырваться в Москву из захудалого городка в Нечерноземье, а это нелегко для девушки из неполной семьи, поступить в художественное училище и окончить его, и она на лето осталась в столице, чтобы подготовиться к поступлению в художественную академию.
И тут внезапно ее мать, особенно о ней не беспокоившаяся, появилась в Москве. Раньше же могла и месяцами не звонить, не интересоваться личной жизнью дочери – с кем она, как? И не просто мамаша появилась! Оказалось, что у нее теперь трехкомнатная квартира в столице. Правда, в районе Кольцевой, но в новостройке. При всем при этом мамаша оставалась недовольной.
– Мог бы и получше чего мне купить, – заявила она дочери.
Выяснилось, что отыскался отец Маши – Григорий Иванович Диваков, в настоящее время преуспевающий бизнесмен в области строительства. Можно даже сказать, олигарх. Отыскался он не по своей воле. Постарались журналисты. Окольными путями они докопались в социальных сетях до информации, что в студенческие годы, когда он сам «был никем и звали его никак», у Гриши Дивакова случился короткий роман с Ларисой Глобиной. От которого впоследствии и родилась Маша. В «желтой» газете появилась хлестко написанная статья – вот, мол, какое мурло на самом деле у олигарха Дивакова. У него внебрачная дочь, о которой он никогда не заботился.
Вроде бы и приятно обнаружить, что у тебя есть взрослая дочь. Но если к этому прибавить, что ты ею все эти годы не занимался, не вспоминал о ней, не давал на ее воспитание денег, а сам теперь ворочаешь сотнями миллионов, то репутация твоя как бизнесмена может пошатнуться. Диваков вовремя сориентировался. Из скандальной истории следовало сделать слезливую мелодраму в стиле телевизионных сериалов – народ такое любит и, самое странное, верит в подобное.
Он приехал к своей бывшей зазнобе Ларисе и предложил ей элементарно откупиться. Григорий приобретает ей квартиру в Москве, дает кое-какие деньги, а она в обмен на это расскажет журналистам историю, похожую на правду. Мол, она сама во всем виновата, не сказала ему, что беременна. Думала, что толку из Григория не получится. А вот потом, спустя долгие годы, узнала его, увидев по телевизору. Поняла, что обездолила дочку, отыскала Дивакова и во всем ему призналась. Сюжет с мамашей журналисты, купленные бизнесменом, уже сняли и выпустили в эфир, написали статью, которую планировалось издать в гламурном журнале. И теперь увидеться с отцом предстояло самой Маше. А чтобы сюжет получился по-настоящему гламурным, девушка должна была приехать к отцу, чтобы встретиться с ним на его яхте в Средиземном море. Так Дивакову посоветовали имиджмейкеры.
И вот теперь Маша стояла, держась двумя руками за ветровое стекло катера. Плавсредство стремительно мчалось, подпрыгивая на волнах. Соленый ветер бил в лицо, трепал распущенные волосы. За штурвалом стоял вышколенный матрос в белоснежной униформе. За спиной у Маши работал телеоператор. Снимал трогательную историю встречи дочки с отцом, которого она никогда прежде не видела.
Глобина щурилась от яркого солнца, вспоминая наставления мамаши. Та перед отъездом учила, что требовать нужно максимально много. Всего не даст, но что-то «лишнее» обломиться может.
– Больше он тебе ничего солидного никогда не предложит. Так, копейками откупаться станет.
Маша понимала, что мать, скорее всего, права. Честно говоря, ей не слишком хотелось видеться с отцом. Поскольку вспоминались и другие слова матери, которые она говорила в сердцах дочери, когда они поругались. Было это еще до появления Дивакова в новом качестве.
«Представляешь, я, дура, все думала, что он на мне женится. Потому и тянула с абортом. А когда поняла, что перетянула, то пришла к нему денег на аборт просить. Он мне их не дал. Дал бы – и тебя б не было. И нужно-то было немного».
Воспоминание было не из лучших. Маше живо представлялось, что на свет она появилась случайно, без особого желания родителей.
Чайки носились над водой, пикировали в пенный след катера, спеша подхватить клювами оглушенную рыбу.
– Маша, повернитесь, пожалуйста, в профиль, – просил оператор. – И волосы придержите, чтобы на глаза не падали. Вот так. Только подбородок чуть поднимите и мечтательно улыбнитесь. Вдаль глядите. Отлично получилось. Вы не на актрису учитесь? Стоит попробовать.
Катер мчался к большой серой моторной яхте, которую Маша, прежде чем увидеть, представляла себе совсем по-другому. Ей казалось, что яхта должна быть непременно деревянная, под парусами. Пусть и не алыми, а белыми. Но теперь они приближались к мрачной серо-стальной громаде. Зеркальные стекла надстройки, вращающаяся антенна радара. Судно скорей напоминало современный военный корабль в миниатюре, чем яхту.
Катер сбросил скорость, подошел к борту яхты, сверху спустили шторм-трап.
– Я взойду первым, – предупредил оператор, взбежал на борт и, заняв позицию, стал снимать.
Маша поднималась медленно, глядела не вперед, а под ноги, боясь оступиться. Пышное белое платье трепетало на ветру. Вот наконец ее нога ступила на палубу. Девушка подняла взгляд. Перед ней, раскрыв объятия, стоял холеный мужчина с цепкими глазками. Казалось, что вместо зрачков у него два острия тонких гвоздиков.
– Доченька, – с широкой неискренней улыбкой произнес он. – Подойди, я обниму тебя.
Оператор, снимая, стал приближаться. Маша нетвердо ступила вперед, Григорий Иванович обнял ее, погладил по волосам.
– Доченька, – еще раз проговорил он, изображая тронутого встречей отца. – Если б я только знал о тебе. Но мама не сказала о тебе ни слова.
Маша не почувствовала никаких чувств. Скорее, испытала даже легкое отвращение. Ей вспомнилось, что точно так же пытался притянуть ее к себе выпивший посетитель кафе. И тон у него был такой же приторный, ненатуральный. Вроде не хотел и обидеть, но лез туда, куда его не просят, – в душу.
Маша напряглась. Григорий Иванович почувствовал это и наконец-то отстранился.
– Дай-ка посмотреть, какая ты у меня. – Он отступил и всплеснул руками. – Какая большая! Дорого бы я дал за то, чтобы можно было все вернуть назад. Я бы тебя в парке за ручку водил. Мороженое бы покупал. – Диваков так вошел в роль обретшего дочь отца, что даже достал носовой платок и промокнул сухие глаза.
– Поворачивайтесь, Маша, поворачивайтесь, – прошептал оператор.
Девушке не хотелось, как дрессированной собачке, исполнять команду. Но и новообретенный отец показывал ей – махал ладонью. Пришлось поворачиваться, словно она была школьницей и демонстрировала на новогоднем карнавале костюм принцессы.
– Хороша, хороша. Пости меня, доченька.
– Извините, Георгий Иванович, – вклинился оператор. – Вы сказали «пости», а надо «прости». Давайте переснимем этот момент.
Пересняли. На этот раз Диваков произнес «прости» подчеркнуто.
– Я понимаю, что виноват перед тобой. Держи, – Диваков протянул ей, предварительно продемонстрировав на камеру, кредитную карточку и связку ключей. – Вот тебе ключи от квартиры в Москве и ключи от машины. Ну и деньги на расходы. Этим, конечно, не отменишь того, что случилось, – Диваков изобразил вздох. – Но теперь мы будем вместе. Мы знаем друг о друге.
Маша взяла подарок, отказываться в ее положении было глупо. Но тут же всплыло в памяти предостережение матери. Папаша оказался предприимчивее своей дочери. Он не дал ей возможности попросить хоть что-то. Дал ровно столько, сколько посчитал нужным.
«Ну и черт с ним, – подумала Маша. – Наверное, и квартирка маленькая, на окраине и машина дешевая».
Вновь встрял оператор:
– Я не хотел бы мешать вашей встрече. А потому давайте я сразу досниму несколько моментов, а потом улетучусь, чтобы вы могли спокойно поговорить.
– Хорошо. К сожалению, доченька, на экране не все так, как в жизни.
– Станьте у борта и возьмитесь за руки. Просто смотрите вдаль, – продолжал распоряжаться оператор. – А теперь, Георгий Иванович, положите руку на плечо дочери… Пройдитесь вместе… Подайте ей руку, чтобы она могла спуститься на трап… Отлично. Все снято, – доложил он, опуская камеру.
Широкая улыбка сползла с лица Дивакова.
– Только не забудь мне показать смонтированный ролик, – напомнил он оператору.
– Непременно. Я работаю профессионально – заказчик всегда прав.
– Надеюсь, я не зря тебе деньги плачу.
– Все будет в лучшем виде. Я еще немного компьютерной графики добавлю. Ну там солнечные блики на волнах, блеск в глазах на «крупняках». – Оператор почувствовал, что им уже тяготятся. – До встречи, до свидания, – откланялся он и сбежал по трапу в катер.
Вскоре плавсредство уже чертило на море дугу белопенного следа. Диваков проводил его взглядом. Маша чувствовала в душе странную пустоту. Вроде бы стоило радоваться. Нашелся отец, сделал очень дорогой подарок, о котором она не могла и мечтать – собственную квартиру в столице. Да и денег подкинул. Правда, сколько не сказал, но это можно будет проверить в любом банкомате.
Однако пустота из души не уходила. Рядом с ней стоял абсолютно чужой ей человек.
– Пошли, дочка, – сказал Диваков, указывая на раздвижную дверь зеркального стекла.
Яхта казалась безлюдной, хотя было понятно, что на ней находится команда. Маша оказалась в просторной кают-компании. Три стены стеклянные, одна глухая, облицованная какой-то дорогой древесиной.
– Мореный дуб, – пояснил хозяин яхты.
– Понятно, – сказала девушка.
Посередине стояли два огромных дивана-бегемота, обтянутые шкурами зебры. На глухой стене была распята шкура белого медведя. Довольно экзотичная для здешних широт, но, наверное, она должна была напоминать о российском происхождении яхты.
– Садись, дочка, – Диваков указал на диван.
– Спасибо.
Маша присела на самый краешек. Сам Георгий Иванович подошел к бару, открыл дверцу, внутри загорелся мягкий желтый цвет.
– Ты что будешь пить? – спросил он так, словно бы бар был безразмерным, и в нем могло найтись все, что угодно.
– Я не пью. – Маша и сама бы не объяснила, почему соврала, она себе иногда позволяла немного выпить.
– Странно, – пожал плечами Диваков. – Мать твоя выпить любила, и немало, – как о покойнице, в прошедшем времени, сказал о Людмиле Георгий Иванович. – А я вискаря глотну. Разволновался. Честно, разволновался.
Диваков вернулся к мраморному столику между диванами с бутылкой виски и бутылкой минеральной воды, двумя стаканами. Плеснул себе спиртного, затем налил дочери воды.
– Ну за знакомство, Маша.
– За знакомство.
Девушка почувствовала, что не в состоянии сказать отцу «ты».
– Как у тебя дела? Поступать собралась?
– Собралась. Мама просила привет передать, – вспомнила Маша.
– Спасибо.
Пока удавалось обходиться фразами, где не надо было употреблять обращение «ты» или «вы». Диваков прочувствовал и этот момент.
– Говори мне «ты», «папа», ну, в крайнем случае, «отец».
– Хорошо, отец.
– Ты же сама слышишь, как неправильно это звучит. Скажи мне «папа».
– Хорошо, папа.
– Вот теперь в самом деле хорошо, – рассмеялся Григорий Иванович.
И тут у него в кармане рубашки зачирикал телефон. Он вытащил мобильник, взглянул на экран.
– Извини, по делу звонят, – сказал он. – Бизнес – такая вещь, что не я деньгами кручу, а они мной, – усмехнулся он.
– Мне выйти? – спросила девушка.
– И не думай. У меня от тебя секретов быть не должно, – Диваков щелкнул ногтем по экрану, ответил: – Слушаю… Да, да, реанимируйте наш архитектурный проект, раз уж участок освобождается… «Геотехнологии» правильное заключение дали… Ну и с Минкультом согласуйте, только срочно… Прессу подключите, чтобы потом меньше проблем было… Да, даю добро. Держите меня в курсе.
Диваков отключил телефон, положил его на стол, посмотрел на дочь, та отвела взгляд.
– Я не могу привыкнуть, – сказала она.
– А ты привыкай. Я тебе не чужой человек. Конечно у меня сейчас другая семья.
– Я как-то упустила. У тебя… в смысле у меня есть братья или сестры?
– Есть брат, как-нибудь познакомлю. Он сейчас в Штатах пропадает. – Диваков взял мобильник, вывел на экран фотографию.
Маша глянула – типичный мажор.
– Ничего такой. На тебя похож, – сказала она чистую правду.
– Ты тоже на меня похожа, – улыбнулся Диваков. – Как только твою фотографию увидел, сразу понял, что ты моя дочь. Даже экспертизу не заказывал. – Он разжал кулак, положил на стол раскрытую ладонь. – И ты свою рядом положи, – попросил он, затем принялся сравнивать линии, оказалось, что они тоже похожи.
– Я тебя не таким представляла, – произнесла девушка.
– Понимаю, тебя с самого детства мать против меня настраивала. Ожидала увидеть монстра. А я не такой.
Вновь зачирикал мобильник. Диваков глянул на дисплей, отвечать не стал.
– Жена звонит, – пояснил он. – Я тебя с ней тоже как-нибудь познакомлю. Молодец, что приехала.
– Спасибо за подарки, – неуверенно произнесла Маша.
– Ерунда, – махнул рукой Диваков. – Ты моя дочь, и этим все сказано. Твоя квартира пока без отделки. Ты же сама дизайнер, вот я и решил, чтобы ты на свой вкус все там сделала. Так что пока можешь пожить на моей вилле под Марселем. А мне завтра в Москву возвращаться надо – дела.
– Мне тоже в Москву надо, к поступлению готовиться. Вместе и поедем. Можно?
Диваков задумался.
– Это хорошо, что такая настырная, время не хочешь терять, учиться собираешься. Твой брат не такой, к сожалению. Что ж, дочка, вернемся вместе. Вместе и поживем у меня дома, пока ты свою квартиру в порядок приведешь.
– Я не готова.
– А я готов. Дочь ты мне или не дочь? Вот и не спорь с отцом.
Чувствовалось, что Диваков говорит искренне. Если раньше он хотел просто откупиться от Маши, то теперь почувствовал в ней жилку, умение цепляться в этой жизни – то, чего начисто был лишен его единственный сын. В конце концов, бизнес, деньги имеют смысл, если есть их кому передать. Не оставить, а именно передать. Григорию Ивановичу показалось, что Маша в будущем вполне может претендовать на часть его строительной империи. Правда, он не стал этого озвучивать, решил получше присмотреться к дочери.
– Значит, решено, завтра мы с тобой в Москве.