Жизнь кадрового военного четко разделена на две части – «до» и «после». Одна и другая проходят словно в разных измерениях. Служба, дежурства, командировки в горячие точки, засады, смерть подчиненных и товарищей… А затем, после выхода в отставку, наступает затишье, обрушивающееся на человека, как мертвая тишина после оглушительного взрыва. Ему кажется, что время останавливается, а существование теряет смысл. Не каждому дано пережить такое без последствий для психики. Внезапно оказывается, что некуда спешить, некем командовать, не от кого получать приказы, утром можно спать, сколько хочешь, и даже не бриться. Но не каждому офицеру-отставнику дано понять на уровне ощущений и нервных реакций, что это не мир изменился. Мир остался таким, каким и был, а это ты стал иным, потерял свой статус, стал одним из гражданских, одним из тех, кого прежде подсознательно немного презирал за слабость, за неумение постоять за себя. Любой, кто не носил оружия, раньше казался тебе в чем-то неполноценным. И вот теперь ты один из этих неполноценных. Ты привык ощущать на плечах тяжесть погон, они сделались частью тебя, давали тебе право распоряжаться подчиненными. И вот они исчезли. Но состояние легкости не наступает. Кажется, что тебе обрезали крылья.
Можно накачать мышцы, закалить тело, «поставить» удар, можно даже заставить себя не бояться смерти своей и чужой. Жизнь начинает стоить меньше и меньше, чем чаще на твоих глазах ее теряют не только твои враги, но и товарищи, чем чаще ты убиваешь сам. Но очень трудно смириться с тем, что то, ради чего ты жил, радовался, ненавидел, страдал, преодолевал непреодолимое, убивал и рисковал собственной жизнью, осталось в прошлом. А впереди – зияющая пустота.
Природа не терпит пустоты – ни материальной, ни духовной. Она по определению должна быть чем-то заполнена. Заполнить же ее можно несколькими способами. Одни из отставников срываются, заливают ее спиртным, чтобы потом, захмелев, кричать на улице, хвататься за несуществующий «табель». Мол, я за вас, сволочей, мешками кровь проливал, за вас ребята гибли. А вы тут жировали, девчонок тискали, на красивых машинах ездили. Положу сейчас всех к чертовой матери. Поутру же, поднявшись с раскалывающейся от похмелья головой, стыдится своих вчерашних слов и поступков. Ведь воевал ты именно за то, чтобы длинноволосый парень, закосивший от армии, перед которым ты вчера потрясал воображаемым «макаровым», мог целовать на улице легкомысленную девушку с пирсингом. А у тебя с семьей из-за службы не сложилось. Он тебе еще говорил: «Да, все хорошо, батя. Ты герой…» Ты воевал, чтобы пролетарий после работы мог принять на грудь пузырь. Чтобы коммерсант заработал денег и рассекал по улице на новенькой машине. Они не просили тебя ни о чем, ты сам выбрал свою судьбу. Вот теперь и расплачивайся за это. Можно, выйдя в отставку, заняться любимым делом. Но к этому надо готовиться. Не каждый готовился.
Есть еще один вариант – устроиться работать охранником. Вроде бы и по специальности, но не всякий способен переломить себя. Превратиться из боевого офицера в соблюдающего гражданский дресс-код вахтера, из разведчика – в того, кто следит за покупателями в гипермаркете, чтобы чего не сперли.
Бывший прапорщик ВДВ Богдан Князев прошел все эти стадии. Были в его службе и горячие точки, и погибшие друзья. И командир-предатель, из-за подлой подставы которого он раньше срока без всякой надежды на военную пенсию оказался на гражданке, расплачиваясь за чужие грехи. После были и литры выпитой водки, и сомнительные приятели с женщинами, исчезавшие, как только кончались деньги, и временные подработки на разгрузке фур и вагонов. Пока, наконец, его не занесло в «тихую гавань» частной охранной фирмы «Викинг». Ее владелец, полковник ВДВ в отставке Карачун, решил дать Богдану Князеву шанс на новую жизнь. Взял его на работу с испытательным сроком…
В запомнившийся впоследствии до мелких деталей день Богдан сидел в комнатке отдыха на первом этаже частной московской клиники «Экомед», расположенной в старом здании в исторической части столицы. Это был всего лишь третий день его дежурства здесь. И Князев реализовывал свой законный получасовой перерыв на обед, сидя в удобном кресле. Электрический чайник уже начинал шипеть. На журнальном столике стояла вымытая до блеска вместительная чашка с ложкой и пакетиком чая. Высилась ваза с печеньем и конфетами «от фирмы». В старательно подновленном старорежимном стеклянном медицинском шкафу белела посуда. На стенах висела парочка картин, написанных маслом. Не копий, а авторских работ, о чем свидетельствовали таблички, прикрепленные на золоченом багете.
Комнатка, хоть и была маленькой, предназначенной исключительно для персонала, но обставлена так, чтобы оказавшийся в ней сразу же почувствовал – учреждение солидное, как и положено недешевой частной клинике.
В ожидании, пока закипит чайник, Богдан листал первое, что попалось ему в руки – глянцевый рекламный буклет клиники «Экомед», на обложке которого было изображено снятое с высокой точки здание, в котором он находился. Эти недавно отпечатанные буклеты ненавязчиво поджидали посетителей и пациентов повсюду. Разве что их нельзя было обнаружить в туалетных комнатах.
Буклет начинался обращением председателя совета акционеров «Экомеда». Его портрет с тщательно отфотошопленной голливудской улыбкой, по мнению художественного редактора, должен был располагать к доверию. Рассказ о непродолжительной десятилетней истории клиники сводился к двум фразам. А затем следовала информация, что «Экомед» в начале этого года с окраины столицы перебрался в историческое здание в центре Москвы. Случилось это благодаря тому, что совладельцы клиники не побоялись трудностей и выиграли аукцион по продаже выставленного на торги здания военного госпиталя, возведенного в первой четверти девятнадцатого века для ветеранов Отечественной войны 1812 года. Здание, построенное в стиле русского классицизма, – памятник архитектуры. А потому к нему неприменимо слово «ремонт», только «реставрация». Совладельцы «Экомеда» бережно отнеслись к бывшему госпиталю. Все сохранившиеся инженерные, строительные конструкции сохранены в неприкосновенности, при необходимости укреплены, восстановлена оригинальная лепнина, расчищены росписи на плафоне в вестибюле, раскрыты замурованные в советское время две кафельные печи. Таким образом, был сохранен памятник архитектуры и не поменялся профиль его использования. Бывший госпиталь стал клиникой. За все это в совокупности ЗАО «Экомед» и архитектор проекта были отмечены грамотой Министерства культуры. Затем вскользь, но с осуждением, в буклете упоминалось, что другие проекты использования здания, представленные на торгах, предусматривали коренную перестройку архитектурного комплекса госпиталя, превращение его в развлекательный комплекс, не соответствующий историческому и функциональному предназначению. Внутренний двор предполагалось перекрыть стеклянным куполом…
Князев дочитал до этих слов. Чайник закипел и отключился. Теперь Богдан уже с интересом обвел взглядом комнатку. Он сидел практически в музейном помещении, в оригинальных интерьерах почти двухвековой давности. Тут вполне могли бывать герои войны с наполеоновской Францией.
«А могли бы быть и несколько ресторанов с подземным паркингом, с гостиничными номерами, саунами, подпольным казино и проститутками, – резонно подумал Князев, потянувшись за чайником. – Это в том случае, если бы торги за архитектурный памятник выиграла другая фирма».
Но налить кипяток в чашку он так и не успел. Ложечка принялась мелко подрагивать. Сперва Богдан даже подумал о телекинезе, будто бы это его взгляд привел ложечку в движение. А она уже описывала круги, жалобно дребезжала. Ей отозвалась звоном и посуда в стеклянном медицинском шкафу. Князев вскинул голову – над ним раскачивалась выполненная под старину бронзовая люстра с подвесками. На потолке прямо на глазах у Богдана появилась извилистая трещина, посыпалась выкрошившаяся штукатурка.
– Землетрясение?! – вырвалось у охранника. – В Москве?
Если бы подобные явления происходили на двадцатом, тридцатом этаже, это было бы еще понятно. Даже слабые подземные толчки на высоте становятся ощутимыми. Но он сидел на первом этаже. Да и все здание имело в центральной части всего три этажа, а в боковых крыльях – два.
Он выбежал в коридор. Каменные плиты пола мелко вибрировали, растрескивались. В глубине коридора с потолка сорвался пласт штукатурки и разлетелся обломками. Вздрогнула и сама собой покатилась операционная каталка, стоявшая в коридоре. Завизжала медсестра.
Что бы это ни было, следовало, как понимал Богдан, срочно эвакуировать людей из здания. Еще один пласт штукатурки рухнул с потолка, обнажив под собой частые ромбики старой драни. Длинным бруском обвалилась лепнина. Оборванный электрический кабель в металлической оплетке раскачивался, искрил. Несколько раз моргнул – и погас свет. В полумраке, в поднявшейся пыли, как в ночном тумане, беспорядочно метались пациенты и медики. Кого катастрофа застала на рабочем месте, кого в палате, кого на приеме у врача или в процедурном кабинете.
– Выход там! – закричал Князев, направляя людей к вестибюлю.
Тех, до кого в панике не доходили его слова, он хватал, разворачивал за плечи и подталкивал в нужном направлении. И тут над Богданом угрожающе захрустело, он инстинктивно рванулся в сторону. С грохотом в коридор сползли деревянные балки перекрытия, густо перевязанные дранью. Путь к отступлению в вестибюль, а следовательно, и к выходу, оказался отрезан.
– Черт, – выругался Богдан.
Ему хотелось сказать что-либо покрепче, более соотносившееся с ситуацией, но рядом с ним оказалась молоденькая медсестра в коротеньком полупрозрачном халатике, под которым угадывались полоски нижнего белья. Она испуганно часто моргала нарощенными длинными ресницами, абсолютно неуместно смотревшимися в сложившейся ситуации.
– Боже, а там еще люди, – проговорила она, указывая в конец коридора.
– Раз люди, нам туда! – Богдан потащил медсестру к палатам, расположенным на первом этаже северного крыла.
Он не воспринимал сейчас медсестру как хрупкую женщину, она была служащей клиники и обязана спасать пациентов. Двери нескольких палат были открыты. На ходу Богдан заглядывал в них – пусто. Люди успели уйти. На полу у тумбочек валялись рассыпанные букеты, осколки от ваз. На стенах криво висели картины.
– Спасите! – послышалось из-за одной двери, следом раздался несильный удар.
Князев с трудом выбил заклинившую дверь из перекошенной коробки. Навстречу ему рванулась пожилая женщина в халате. Ее взгляд тут же наткнулся на непроходимый завал в коридоре.
– Куда же… – сказала она и осеклась.
– Пожарный выход там. – Князев бросил взгляд на план, висевший на стене, и закашлялся от забившей горло пыли.
Здание вздрагивало, трещало. По дороге Богдан выбивал закрытые двери, всего набралось семь человек, не успевших выбраться с первого этажа северного крыла. Это были люди, находящиеся на восстановлении после операций, вполне способные действовать самостоятельно. В государственной больнице их уже непременно выписали бы домой. Князев, медсестра, трое мужчин и четыре женщины добрались, наконец, до пожарного выхода. Массивная дверь вела на крыльцо внутреннего дворика.
Богдан налег на нее плечом, та не сдвинулась с места.
– Заперта?
Медсестра замотала головой.
– Еще полчаса тому назад я через нее выходила покурить.
– Заклинила.
В дверь били, но ничего не помогло. Перекошенная коробка надежно удерживала толстое полотно, восстановленное согласно исторической правде, – в девятнадцатом веке строили на века.
– Уж лучше бы там стояла современная пластмасса. – Богдану вновь захотелось выругаться.
Пришлось возвращаться к палатам. Другого выхода, если верить плану, отсюда не имелось. Путь к вестибюлю перекрывал завал из балок. Но и тут ждало разочарование. Во всех палатах первого этажа на окнах стояли искусно выкованные, казавшиеся легкими и ажурными, но на самом деле надежные стальные решетки. Богдан распахнул окно. Возле дома людей уже не было, разбежались. Сверху падала откалывающаяся штукатурка, слышались крики:
– Спасите!
На другой стороне неширокой улицы собралась толпа зевак, молодежь увлеченно снимала происходящее на айфоны. Единственным, кто находился на одной стороне улицы с клиникой, был пожилой водитель «Скорой помощи», он уже готов был завести машину и отъехать в безопасное место.
– Эй! – крикнул ему Князев.
Мужчина обернулся. Было видно, что ему не хочется здесь задерживаться.
– Чего не убегаете? – спросил он.
– Хороший вопрос. Там завал, не пробраться. А тут решетка. Трос есть?
– Есть, – неохотно сказал водитель.
– Давай один конец мне, второй цепляй на фаркоп.
Водитель сдал задом к окну, заехав задними колесами на тротуар, покосился на расколотую, слегка накренившуюся стену и подал Богдану петлю металлического троса.
– На тебе еще и монтировку, – расщедрился он. – Без нее трос не закрепишь.
Князев протянул петлю сквозь решетку, просунул в нее монтировку. Водитель сел за руль и обернулся глядя в открытую дверцу.
– Пошел, – махнул рукой Богдан.
«Скорая помощь» осторожно двинулась вперед. Трос натянулся. Задние колеса машины стали понемногу пробуксовывать на газоне. Трос звенел, вот-вот оборвется. Водитель попался умелый, он не рвал вперед, а шел, как принято говорить, «внатяг». Решетка заскрипела, подались заложенные в стену анкера. «Скорая помощь» съехала на асфальт, и за ней, подпрыгивая, высекая искры, потянулась кованая решетка. Водитель остановил машину, высунулся из кабины, подняв большой палец.
– Есть. Я, честно говоря, думал, стена завалится.
И это не было преувеличением. Стена время от времени вздрагивала.
– Выпрыгивайте, – теперь Князев был спокоен за пациентов.
Мужчины могли помочь выбраться женщинам. Высота небольшая, метра два с половиной. Да и водитель «Скорой» готов был помочь внизу.
– Наверху пациенты есть? – Богдан еще плохо ориентировался в планировке клиники.
Он проработал тут охранником только три дня, да и было в хитросплетении коридоров много нелогичного, доставшегося зданию из прошлого.
– Там, на втором этаже, палаты нетранспортабельных пациентов, – выдохнула медсестра.
В ее глазах Богдан прочитал животный ужас. Девушка не могла заставить себя подняться этажом выше. Здание разваливалось, о чем свидетельствовал постоянный хруст, сыпавшаяся с потолка и с раскалывающихся стен штукатурка. А спасение было совсем близко – раскрытое окно с выдранной решеткой. Что она, хрупкая, могла поделать с нетранспортабельными пациентами? Погибнуть вместе с ними?
– Выпрыгивай, я один, – сказал Князев медсестре.
Та благодарно взглянула на него и забралась на широкий подоконник. Взвизгнув, прыгнула вниз, прямо в руки услужливого шофера.
– А ты? – спросил тот.
– Я потом. Уводи людей от здания. – Князев скрылся в завесе пыли.
Он пробрался к лестнице, ведущей на второй этаж. Сверху долетали крики о помощи. Благо грузовой лифт стоял с распахнутой дверцей. Иначе еще пришлось бы проверять, не застрял ли кто в нем. Богдан взбежал по лестнице и буквально наткнулся на девушку в инвалидной коляске. Она балансировала на верхней ступеньке, не решаясь сделать последний отчаянный рывок.
– Убьешься, дура, – крикнул ей Князев, хватаясь за спинку коляски.
У девушки на ноге белела повязка из гипса, из нее торчали металлические спицы.
– Сейчас дом рухнет! Еще одну ногу сломаю, но жива останусь.
– Посмотрим.
Внизу грохотнуло. Богдан глянул. С первого этажа наползали клубы пыли, заволакивая обрушившиеся на марш балки.
– Вот и сломала бы ногу! Накрыло бы тебя, как на войне, – Князев покатил коляску по коридору. – Тут палаты нетранспортабельных?
– Тут после операций лежат, – подтвердила девушка, оборачиваясь к Богдану. – Мне страшно.
– Мне тоже. Сколько их человек?
– Откуда я знаю? У самой еле сил хватило в коляску перебраться! Ой, пол проваливается!
Пол качнулся, коляска вырвалась из рук, покатилась, набирая скорость. Но все же пол устоял, просто прогнулся. Девушка догадалась податься вперед, вытянуть руки, самортизировала ими при ударе о стену. Богдан подхватил готовую перевернуться коляску за спинку, выровнял ее.
– Бесплатный аттракцион! «Московские горки» называется, – крикнул он пациентке, чтобы хоть как-то поддержать ее.
– Мы погибнем.
– Погоди умирать. Выберемся.
Он подкатил коляску к раскрытому окну палаты. Тут было высоко. Хоть и второй этаж, но потолки высокие.
– Держись и жди меня.
Девушка мертвой хваткой вцепилась в подоконник и с ужасом смотрела на улицу, не понимая, каким образом охранник собрался спустить ее на землю.
В память Князеву врезалось то, что в коридоре он видел новенький пожарный кран с застекленным окошечком. Своим ярко-красным цветом и дизайном он разительно отличался от общего старинного интерьера. Дверца, как и следовало ожидать, была закрыта на ключ. А сам ключ находился черт знает где. Богдан ударил в стекло локтем. Зазвенело, посыпались осколки. Он, порезав в кровь руку, ухватил наконечник брандспойта, вытащил из пожарного ящика брезентовый шланг и поволок его за собой, разматывая катушку. Возвращаясь к палате, где он оставил девушку, Князев на ходу распахивал двери, кричал другим пациентам, что скоро придет за ними.
Люди, не ожидавшие его появления, кое-что предпринимали для своего спасения сами. Кто-то уже спустился на пол и ковылял к двери, придерживаясь за стену, кто-то извиваясь, полз к спасительному коридору.
Князев буквально ввалился в палату. Девушка испуганно глянула на него, полагая, наверное, что Богдан сошел с ума. Охранник появился с пожарным рукавом в руках, словно собрался гасить пламя, которого, к счастью, и в помине не было, хватало и других бед.
– Я… – успел сказать Князев на недоуменный взгляд, но не договорил.
Пласт штукатурки, сорвавшийся с потолка, ударил его вскользь по голове, по волосам густо потекла кровь.
– Ерунда, – проговорил Богдан, поняв, что он в относительном порядке, и рукавом стер кровь, залившую глаза. – Царапина.
Он вспрыгнул на подоконник, пропустил пожарный рукав одним оборотом через трубу парового отопления, протянувшуюся над окном. Связал петлю-сиденье. Спрыгнул на пол, подхватил, показавшуюся ему почти невесомой девушку на руки, посадил на подоконник.
– Залезай в петлю, садись в нее.
– Не знаю как.
Пришлось помогать. Бережно Богдан продел петлю через сломанную ногу. Здоровую девушка продела сама.
– Теперь держись.
– Боюсь сорваться.
– Тогда вылезай, других хватает, – жестко распорядился Князев. – Там еще пять человек своей очереди ждут.
– Боюсь! Помоги мне.
– Пошла! Первый пошел. – Богдан буквально вытолкнул больную за окно, придерживая второй рукой рукав, который тут же натянулся.
Девица завизжала и закачалась, елозя по стенке снаружи здания. Богдан легко удерживал пожарный рукав одной рукой, это позволяло делать трение, завернутого в два витка шланга о трубу парового отопления. Перебирая рукав, Князев стал его стравливать. Визг девицы привлек внимание людей внизу. Ее уже «встречали». Почувствовав, что натяжение ослабло, Богдан выглянул в окно. Девушку уже отводили подальше от дома.
Он стал выбирать рукав. Своей очереди на спуск дожидался пациент в инвалидной коляске. Спустил и его. А через несколько минут спасатели, прибывшие на пожарных машинах, выдвинули к окнам две лестницы.
Надобность в помощи Богдана отпала. Он и так сделал намного больше, чем от него требовалось по долгу службы. Он не стал занимать место на выдвижных пожарных лестницах. Спустился сам по пожарному рукаву, как по канату в спортивном зале. Дом продолжал трещать. Пожарные спешили эвакуировать пациентов. Возле пожарных машин крутились телерепортеры, мешали работать. Спасатели от них отмахивались. А потому одна из групп бросилась к Богдану.
– Мы видели вас, когда вы спускали из окна больных. Расскажите, как все началось. – Девушка-репортер сунула в самое лицо Князеву микрофон.
– Мне сейчас не до этого. – Богдан отвернул голову.
– Почему вы не хотите общаться с прессой? – последовал вопрос.
– Нет настроения.
– Но потом вы дадите нам интервью?
– Когда?
– Чуть позже.
– Не знаю, – ответил Богдан.
Репортер оказалась не слишком навязчивой, не стала додавливать охранника, просто протянула ему визитку.
– Позвоните мне, – предложила она.
Князев сунул визитку в карман и почти сразу же забыл о ней. Вокруг него сновали люди. Слышались выкрики, команды. Богдан заметил медсестру. Девушка в полупрозрачном коротком халатике сидела на металлическом заборчике ограждения газона. Богдан подошел к ней.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Катя, – ответила девушка. – Кажется, это вы меня и других пациентов спасли? Я плохо помню от страха.
– Кажется, я. – Богдан опустился на заборчик.
– Не угостите меня? – попросила медсестра.
Они сидели рядом и смотрели по сторонам. Спасатели уже эвакуировали последних пациентов и выбирались из здания сами. Катя запрокинула голову и глянула вверх.
– Какое голубое небо, – проговорила она. – Почему мы так редко смотрим вверх?
Князев тоже глянул на небо. Оно и впрямь было пронзительно голубым, как бывает только в высоких широтах. Но любоваться небом долго не пришлось. Раздался треск, грохот. Центральная часть клиники вместе с портиком и колоннами осела, рассыпалась на глазах у людей. Поднявшееся облако пыли поползло на зевак. Народ хлынул назад, послышались крики.
Богдан еле успел перемахнуть на другую сторону заборчика и утащить за собой Катю.
– Назад! – заорал он через головы напиравшим в задних рядах людям. – Здесь забор!
Но панику остановить тяжело. Люди продолжали напирать. Князев стал помогать передним перебираться через заборчик, буквально, выхватывал их. Люди уже падали, исчезали под ногами у толпы. Пыль густым туманом окутала место трагедии. С другой стороны уже вступили в действие спасатели, они оттаскивали людей.
Когда пыль развеялась и паника улеглась, людская волна отхлынула, на тротуаре остались лежать четыре неподвижных тела.