Лицо Дэниела Маркуса занимает практически весь экран, висящий на стене в темной переговорной. Галлард смотрит внимательно и время от времени просит агента, управляющего камерами, переключиться на общий план. Видимо, хочет посмотреть на позу и жесты Маркуса.
Переговорная, где мы сидим, находится на втором этаже. Отсюда ведущие расследование агенты наблюдают за ходом интервью и передают вопросы непосредственно находящемуся с Маркусом специалисту. Я тихо расположился в уголке, на кармане пиджака у меня прицеплен бейджик посетителя. Когда мы вошли в переговорную, агенту Галлард представил меня просто как доктора Крея.
Опрос ведет агент Хоу, высокая темноволосая женщина, чрезвычайно уверенная в себе, и делает это профессионально, не проявляя ни снисходительности, ни скепсиса. Не знаю, как бы я сам справился, окажись у нее на допросе. Она сдержанна и терпелива, не торопится прерывать длинные паузы, заставляющие Маркуса углубляться в детали.
– Расскажите, что вы помните о том, как прошел четверг, восемнадцатое число, – просит она Маркуса.
Тот коротко качает головой:
– Практически ничего.
Николсон наклоняется ко мне и шепчет на ухо:
– Он добровольно вызвался дать показания. Полиция обнаружила его в придорожной зоне отдыха неподалеку от границы.
– Вы помните, как проснулись в то утро? – спрашивает Хоу.
Маркус ненадолго задумывается.
– Это скорее был уже день. Перед этим у меня была ночная смена. Да, я помню, как встал, оделся и поехал на место.
– Хорошо. А что вы помните про вечер того дня?
– Ничего.
– Ничего? – Агент Хоу замирает, видимо, прислушивается к вопросу в наушниках. – А вы делали какие-либо записи на месте работы?
– Да, делал. Заполнил несколько форм, потом спустился в раскоп. Провел там какое-то время, потом проголодался, еще подумал, что заболеваю. Многие работавшие с нами болели гриппом или чем-то таким. Из-за этого все были в напряжении.
Его голос спокоен на грани монотонности, будто он читает по бумажке. Я оглядываюсь посмотреть, как на это реагирует Николсон. Его позу прочесть проще, чем Маркуса – агент в растерянности.
– Что последнее вы помните в раскопе?
Маркус вздыхает.
– Не уверен. Я… Я помню какую-то тень… потом… ничего. А дальше меня нашли полицейские.
– Врач его осмотрел? – спрашиваю я Николсона.
– Сотрудник скорой на месте, и наш врач уже здесь. Мы хотели сперва с ним поговорить, а потом уже отправить в больницу на полное обследование.
Маркус выглядит так, будто пребывает в шоковом состоянии, но трудно сказать, так ли это, или он просто плохой актер. Галлард поглаживает подбородок и время от времени проверяет что-то на ноутбуке. Что-то в поведении Маркуса его беспокоит.
Я не специалист по психологии поведения. Что и говорить, я в поведении нормальных-то людей иногда путаюсь, не то чтобы разобрать, когда кто-то врет. Некоторые интуитивно чувствуют ложь. Ничего сверхъестественного, просто они улавливают изменения тембра голоса и нюансы поведения, свидетельствующие о том, что говорящий врет. Люди могут быть очень неплохими детекторами лжи. Например, такие люди даже по аудиозаписи могут относительно точно определить, изменяет ли рассказчик супруге, и это случается куда чаще, чем статистически вероятно для случайного угадывания. Причем женщины обычно делают это лучше мужчин. С приходом новых измерительных приборов – как те, что я применял в Москве, – тепловизоров, миллиметровых радаров, магнитно-резонансной томографии, – стало возможно получить массу новых параметров, чтобы понять, говорит ли человек правду. А новые исследования и применение искусственного интеллекта подняли точность такого анализа до пугающего уровня. Двойные слепые исследования убедительно доказали, что компьютер определяет ложь куда точнее человека и значительно реже принимает правду за вранье.
Привычное убеждение, что детектор может определить только, верит ли сам человек в то, что говорит, уже не актуально для современных методик. Мы в буквальном смысле можем посмотреть, какие зоны мозга активизируются при ответе на тот или иной вопрос. Если я сначала спрошу вас, где вы были в прошлый четверг, и вы при этом по-настоящему убедили себя, что были дома, а потом уточню, а что вы ели на ужин, вашему мозгу придется придумывать ответ, поскольку у вас нет готового. Вы сами можете не отдавать себе отчета, что создаете новый образ на ходу, но мы увидим, что активизируется зона мозга, отвечающая за воображение, а не за хранение воспоминаний. Сейчас технологии развились настолько, что если попросить вас вспомнить человека, с кем вы недавно беседовали, то компьютер сможет воспроизвести смутное изображение, которое тем не менее будет отличимо от изображения, которое будет появляться, если попросить вас подумать о каком-то абстрактном лице.
Это одновременно очень многообещающе и очень страшно. Мои знакомые, занимающиеся такими разработками, стараются быть предельно осторожными, чтобы технологии не были использованы во зло, несмотря на благие намерения использующих. Мне приходится проявлять такую осторожность в своей работе постоянно.
С учетом сказанного, я был бы очень рад возможности заглянуть Маркусу в голову и посмотреть, что там творится. Уверен, что возможно построить модели и программы машинного обучения, которые на имеющихся данных помогли бы нам получить намного больше информации, чем у нас есть сейчас, – намного больше, чем ничего. Даже из того, как на все это реагируют Николсон и Галлард, можно извлечь больше информации.
– И о потере сознания вы ничего не помните? – спрашивает Хоу.
– Не помню, – отвечает Маркус.
– А где ваша машина, вы можете сказать?
Маркус некоторое время обдумывает вопрос, потом отрицательно качает головой.
– На вас не та одежда, в которой вы пришли на работу. Когда и где вы переоделись?
Маркус снова качает головой.
– Не было ли у вас болевых ощущений, например головной боли?
Медицинское обследование покажет, была ли у Маркуса травма головы, но если ему ввели какое-то наркотическое вещество, то за последние сутки, что его не могли найти, оно уже полностью исчезло из его крови. Есть шанс найти след от укола шприцем, но если ему подсыпали что-то в еду или воду, ничего обнаружить или доказать, что воздействие было, не получится.
Последний вопрос не требует от Маркуса долгих размышлений.
– Я помню головную боль.
– После того, как пришли в себя?
– Кажется, да… но и раньше тоже. Тут все гриппом болели.
Галлард прищуривается, пытаясь осмыслить сказанное. Поведение Маркуса явно укладывается в какую-то схему, и мне жутко хочется спросить Галларда, что он обо всем этом думает.
На мой взгляд Маркус отвечает на вопросы очень неуверенно и неполно. Мне пока трудно понять – это умышленное умолчание, или он правда не помнит, что произошло.
– Можно уже поехать в больницу? – спрашивает Маркус.
– Хорошо, скорая вот-вот приедет. Вы можете вспомнить еще что-нибудь?
– Нет. А что другие говорят?
– Другие? – переспрашивает Хоу.
– Новак, – отвечает Маркус. – Новак и Ши.
– Они мертвы.
– Мертвы? – Маркус выглядит так, будто не понимает самого слова. – Но как?
– Это мы и пытаемся узнать. Вы уверены, что ничего больше не хотите рассказать?
Маркус качает головой и откидывается на стуле. Он опускает взгляд и отказывается отвечать на последующие вопросы. Через пару минут приезжает скорая, и его увозят в больницу.
Когда экран гаснет, Галлард поворачивается ко мне.
– Проанализируете?
– Вы спрашиваете дилетанта. С тем же успехом можно подкинуть монетку, ответ будет точнее, чем мои впечатления.
– Рад, что вы понимаете пределы своей компетентности. И все же каковы ваши впечатления?
– В своей работе я обычно опираюсь не на ощущения, а на объективные данные. Не обижайтесь, но наиболее интересные данные можно сейчас получить, наблюдая за вами и Николсоном. И уж точно этих данных больше, чем можно извлечь из того, что сказал Маркус. Николсон был чрезвычайно удивлен тем, как Маркус говорил, как будто не узнавал его. Вы… вы же наоборот, видели что-то знакомое или по крайней мере ожидаемое.
– А вы не такой уж и невнимательный, как прикидываетесь, Тео. Я готов поделиться тем, что знаю, но сначала расскажите все-таки о ваших ощущениях. Не как ученый, а по-человечески, что вы увидели в поведении другого человека.
– Хотелось бы верить, что он был под воздействием веществ и не отдавал себе отчета в том, что делает, но инстинкты мне говорят, что он лжет. Единственное, чего я не могу понять, почему он вообще согласился разговаривать с вами без адвоката.
– На этот счет у меня тоже есть гипотеза. Но давайте теперь послушаем, что скажет Николсон, – Галлард поворачивается к агенту. – Вы же знали Маркуса.
Николсону явно не по себе. Его голос сбивается.
– Это… это был как будто не Дэниел.