Елена проснулась словно от толчка и даже вздрогнула перед тем, как открыть глаза. Открыла – и секунды две соображала: где она, на каком свете?.. Вернувшись к действительности, тут же схватила телефон и набрала номер сына:
– Костя!
– Да, мама?
Ф-фу… Елена перевела дух, стряхивая остатки сна.
– Ты где?
– На площадке.
На территории имения Студенецких была, разумеется, оборудована и спортплощадка.
– Хорошо. – Елена взглянула на часы и добавила: – Скоро ужинать, не забывай.
– Да. Но папы еще нет.
– Приедет. Не опаздывай.
Она подошла к оконному проему и долго смотрела на ухоженный парк, погруженная в свои горькие мысли:
«Прошлого не вернуть. Будущего нет. Нет?.. Да вот же оно, будущее: жить ради сына, пока он не станет взрослым, женится, у него начнется своя, далекая от тебя жизнь… А тебе, Елена Сергеевна, собственно, на том можно и помирать».
От этой мысли слезы подступили к глазам, спазм перехватил горло. Елена сглотнула и резким движением руки смахнула слезы. Ну нет, не дождетесь! Будем жить. Что бы ни было, будем жить! А память… Ну что ж, она останется, и никто об этом не будет знать, кроме нее самой.
– Кого подозревать! – криво усмехнулся Студенецкий. – Ну, вы же понимаете, при моем статусе недоброжелателей хватает.
– Конкуренты?
– И они тоже. Но вряд ли они стали бы заниматься такими штуками.
– Это верно, – согласился Михеев. – А кроме них?..
– Есть и другие, вплоть до уволенных. Мало ли среди них придурков… всякие там патологические правдолюбы, сутяги… ну, понимаете.
Против этого тоже не возразишь, и Артем задумался.
– Ну, – сказал он, – давайте порассуждаем, насколько знаком с вашим бытом предполагаемый Икс. Он знает, где вы живете, как ездите на работу…
– Ну, это невеликие секреты.
– Согласен. Но звонок домой – надо же знать ваш домашний номер!
– Знаете, мне только сейчас почему-то пришло в голову, – встрепенулся Глеб. – Был у меня когда-то компаньон. Хороший парень, разумный, работоспособный. Но соблазнился быстрым заработком: пустить деньги в оборот под проценты. В общем-то, там действительно светил хороший куш, но риск был велик. Он обратился ко мне за советом…
– Как его звали? – перебил его Артем.
– Андрей. Андрей Тропинин, – как-то странно посмотрел на детектива Глеб. – Я сказал: решать тебе, но я бы не рискнул. Он не послушал, вложился. И прогорел. Действия его были квалифицированы как мошенничество в особо крупном…
– Ого!
– До десяти лет. Прокурор на суде и просил десятку, судья нашел смягчающие обстоятельства, снизил до восьми. Но и это, сами понимаете, не праздник. Жаль парня. Но… – Глеб прервался, нахмурился. И после паузы добавил: – Но он вообразил, что это я его подставил.
– А смысл какой?
– В том-то и дело, что формально смысл был, – многозначительно усмехнулся Студенецкий.
И разъяснил, что в уставе компании имелся хитрый пунктик, предусматривавший при наступлении форс-мажорных обстоятельств переход всех активов выбывшего компаньона к другому. Эта мера была своеобразной страховкой, а вообще между Глебом и Андреем царило джентльменское согласие.
Приговор суда также присутствовал в перечне форс-мажоров, хотя оба были уверены, что с ними такого никогда не случится. Но вот – от сумы да от тюрьмы…
– Разумеется, я уверял его, что все его активы вернутся к нему в должной пропорции, и, ведя дела, строго отсчитывал его половину. Плевать мне, кто там что думает на этот счет! Да, формально мотив есть: ищите, кому это выгодно, классика жанра… Но тогда, черт возьми, у каждого мужа, каждой жены есть мотив, ибо им выгодна смерть супруга, не так ли?!
– Не так, – возразил Артем. – Но это к делу не относится. Теперь позвольте вопрос: правильно я понимаю, что этот самый Тропинин должен был уже выйти из заключения?
– Нет. – Глеб с вызовом взглянул прямо в глаза Артему. – Формально да, но… Он умер.
Тяжкое мертвое слово из уст Глеба упало как-то так, что и Артема при всем его жизненном опыте передернуло.
– Умер, – повторил Глеб. – При… не знаю, при каких обстоятельствах.
– Там, в зоне?
– Да.
– Как вы это узнали?
– Признаться, точно не помню, – пожал плечами Студенецкий. – Связь с ним прервалась, когда его увезли на этап…
– Где отбывал?
– Не знаю. – В голосе Глеба прорвалась досада. – В Сибири где-то.
– Стало быть, никаких достоверных подтверждений, что он умер, нет?
– Выходит, что так.
– И вы допускаете…
– Допускаю! И не только это. Вообще допускаю все, что угодно. Посему я к вам и обратился, как к одному из лучших детективов.
– Ладно, – сказал Артем, после чего пошел разговор сугубо технический. Он посоветовал бизнесмену усилить охрану и установить дополнительные видеокамеры близ дома и офиса – самые рутинные и дежурные меры. Ну и, сказать правду, дело захватило его. Но внешне это никак не проявилось: Артем Михеев умел владеть собой.
Обговорив детали, партнеры подтвердили свои обязательства.
– Значит, я надеюсь, что завтра аванс будет на счету? – перед тем как попрощаться, вежливо спросил Артем.
– К вечеру, – пообещал Студенецкий.
Артем знал, что впечатления должны перебродить, устояться в нем, прежде чем он возьмется размышлять. Поэтому он сначала отдохнул, растянувшись на диване и стараясь ни о чем не думать, а когда дневная усталость отступила, занялся основным этапом работы, то есть постарался скрупулезно, до мельчайших деталей восстановить в памяти диалог со Студенецким. И чем дальше, тем отчетливее Артем сознавал, что в разговоре Глеб играл – как артист в театре, и достаточно умело.
Но в чем подтекст? Михеев стал прокручивать в голове отдельные эпизоды разговора…
Стоп! Вот оно. Поймал!
Артем вскочил, в волнении прошелся по комнате и снова сел.
Он вспомнил момент, когда Глеб заговорил об Андрее, и совершенно ясно понял: коммерсант к тому и подводил, чтобы о нем заговорить. С самого начала, может быть все две недели, Глеб подозревал этого загадочного Андрея, якобы покойника, в странных событиях, происходящих с ним.
Стало быть, надо разузнать самому о судьбе некоего Андрея Тропинина, некогда осужденного за мошенничество в особо крупном размере. Это, конечно, можно, если подключить Львова… да тому-то какой резон этим заниматься! Своих дел выше крыши.
И здесь такая мысль озарила Артема, что он замер.
Елена поймала себя на том, что ждет возвращения мужа как что-то неприятное, но неизбежное. Ожидание было тягучим, нудным, оно словно высасывало из женщины силы – черт подери, уж скорее бы пришел, что ли!..
Странная лень овладела ею. Костя сидел в своей комнате за компьютером, прислуга возилась внизу… а хозяйка роскошного дома с унылым видом сидела в кресле, и песчинки времени бесшумно сыпались и сыпались на нее.
Наконец во дворе послышался звук подъехавшей машины, и Елена, преодолевая слабость, подошла к окну. Ворота уже закрывались, а черный «Инфинити» медленно заезжал на стоянку. Она решила, что тянуть нечего, и спустилась вниз.
Муж и жена встретились на первом этаже в колонном зале, предназначенном для торжественных приемов.
– Добрый вечер, – поздоровалась Елена, ничем не выдавая своего настроения.
– Здравствуй, – вполне корректно ответил Глеб.
– Ужинать будешь?
– Что?.. Ах, это. Нет, спасибо. Пришлось в ресторан пойти с партнером, перекусили. Не беспокойся. Костя дома?
– Да, конечно.
– Ну, я к себе, надо поработать.
Все это говорилось мирным с обеих сторон тоном.
У Елены как камень с души свалился. Она сама не знала, чего ожидать от минуты встречи, а все разрулилось так просто и даже дружелюбно…
Почти.
– Я буду у себя, – сказала она, направляясь к своей комнате.
Муж кивнул и тоже удалился.
Зайдя к себе, Елена принялась задумчиво прохаживаться из угла в угол. Черт возьми! А может быть, не так уж все плохо?! Прошлого не вернуть, от будущего никуда не деться – так уж пусть это будущее будет таким… хотя бы сносным, что ли? Попробовать! Начать все снова!..
Сбросив пиджак и галстук, Глеб долго сидел в рабочем кресле.
Странная мысль блуждала в тайниках души, как подземная волна, способная грозно вырваться наружу – землетрясением, извержением вулкана… И он каждой своей клеточкой ощущал приближение этой волны.
Вспомнив, что у него есть бутылка с армянским коньяком, Студенецкий вскочил, раскупорил емкость и глотнул прямо из горлышка – грубо, по-плебейски, даже не ощутив дивный аромат и богатейшее послевкусие. Но черт с ним! Главное – коньяк горячо ударил в голову, и он вдруг понял, что надо делать.
Написать! Изложить все на бумаге. В прямом смысле. К черту все эти компьютеры! Перо, бумага – только так. Но с чего начать?.. Да с того, что есть, с него и начать!
Что чувствует убийца? Ничего. В том смысле, что эта гамма чувств не сравнима ни с чем, ее в этом мире как бы нет. Она принадлежит иному миру… если ее и сравнивать с чем-то, так только с ливнем, но с таким, как будто океан хлынул с небес и снес все, что мог. Да, это другой мир, бушующий, ревущий, другое измерение пространства!..
И ты другой.
Это самое главное. Переступить черту. Я прямо вижу ее. Это не бездонная пропасть, не стена до неба. Совсем нет! Просто черта, даже не краской, не мелом, а просто палкой прочерченная по земле. Пустяк.
Шагнул, и все. Чего проще? И все же большинство замирает перед ней в оцепенении. Табу! Запрет. Мышление дикаря, хоть и в современном обличье. Нельзя – и все. И разум отключается.
На этом запрете строится все здание цивилизации. В общем-то, правильно. Эта черта должна быть границей магического круга, за которую не дано заходить большинству.
Но есть те, кому позволено выйти. Кто способен. Их единицы, но больше и не надо. Это мы.
Я еще не встречал других, но знаю, что они должны быть. Пока же я знаю одного: себя. Имею право! Я разорвал заколдованный круг. И я живу уже в другом мире, дышу иным воздухом. Воздухом свободы.
Шаг за черту! Он был для меня совсем не труден. Я убедился, что все табу – лишь внутренний страх, призрак, вселенный в мою душу. Я сделал шаг – и призрак исчез. Отныне я сам работаю со своей душой и со всей этой жизнью. Я тот, кто решает, как этому миру жить.
Рука чуть было не дернулась написать: убийца. Но что-то остановило ее, и Глеб язвительно рассмеялся. Ишь ты! Стало быть, не все еще табу переступил, зря хвалился…
Но некто услужливый, невидимый тут же горячо шепнул в ухо: ну какой ты убийца? Убийца – значит, злодей, а ты разве делал зло?.. То-то и оно!
Готов ли я услышать о себе: убийца? Да, готов. Легко! Услышу – и отвечу спокойно, с достоинством: нет. Разве воин – убийца? Разве судья, выносящий приговор, – убийца?!
А ты – воин? Ты – судья? – тут же спросят меня. И я вновь отвечу достойно: да. Я – воин и судья большого мира.
Впрочем, вам этого не понять. Я делаю ваш мир лучше… хотя, сказать по правде, для меня это не главное. Главное – мой мир, который я создаю для себя. Я меняю себя, выхожу за черту, за кем-то положенные пределы, их больше нет для меня. Это мир без границ, это бесконечность…
– Глеб! – вдруг ворвалась в комнату Елена. – Глеб, слушай!..
– Куда?! – взревел он, вскочив. – Какого черта, кто позволил!.. – И бросился к ней с искаженным бешенством, совершенно сумасшедшим лицом.
Елена такого никогда не видела! Она замерла в страхе. На миг ей почудилось, что перед ней не муж, а кто-то совсем чужой. А еще через миг – глупая мысль! – что это и не человек, а какой-то демон. Ничего похожего на Глеба! Где его красивое лицо, где синие глаза?! Это существо надвигалось на нее, хрипло выкрикивая:
– Прочь! Вон отсюда! Кто разрешил входить без стука? Прочь, я сказал!
Ни слова не говоря, Елена развернулась и вышла, с силой хлопнув дверью.
Глеб стоял, тяжело дыша, отходя от вспышки. А когда начал соображать, даже пожалел о вырвавшихся грубых словах… но возмущение все еще кипело в нем. Он вяло выругался и вернулся за стол.
Творчество – тончайшая материя. Автора прервали, и творческий пыл исчез.
– Сбила, з-зараза… – проскрежетал он.
Перечитал написанное – оно показалось остывшим, совсем не тем, как поначалу. Момент истины ушел!
С полминуты он смотрел на бутылку, потом с гримасой отвращения поднес ее к губам и через силу стал пить.