Всю ночь Селениана не могла уснуть. Стоило ей опустить голову на подушку, как события дня казалось вылезали из западни и наваливались на нее с тройной силой, желая задушить. Ритуал, смерть матери, слова Галатеи. Звезда не могла поверить, что сестра хочет призвать на помощь Дитя – Тоскану. К тому же водной звезде не давала покоя личность убийцы. Не в силах избавиться от мрачных мыслей, Селениана ворочалась в кровати, пока наконец не встала и не отправилась в темницу с личным охранником, что был приставлен к ней по требованию Галатеи. Селениана потеряла счет исчезающих из виду поворотам. Все дальше и дальше легкой поступью уносимая в глубь замка звезда приближались к самой древней его части. Здесь одетые в гобелены стены сменялись голыми и веющими холодом прародителями – ведь, как известно, первое, что необходимо замку – темницы.
В темнице, приняв самую непринужденную позу, восседал на полу крестьянин, лицо которого теперь уже никогда не изгладится из памяти всех звезд Разгада. Свершив месть, крестьянин этот сам сдался в руки правосудия. Казалось, Селениана перестала дышать, подойдя к камере убийцы ее матери. Но мотивы убийцы нисколько не интересовали звезду, в возбуждение и нетерпение ее приводило то, КАК крестьянин пробрался в замок, ведь в тот день все ворота города были заперты в преддверии грядущего праздника. Узник, словно прочитав мысли звезды, начал:
– Я долго готовился к тому часу – я годами продумывал план и смог его осуществить благодаря тайным ходам замка, вход в которые есть в каждой комнате замка Света.
– Откуда ты о них узнал? – нервно теребя сережку, спросила Селениана.
– Моей будущей женой должна была стать Ракиль, она работала тут служанкой и самые древние из слуг передали ей копию плана замка, который слуги рисовали многие десятки лет, – крестьянин хитро улыбнулся и достал из-за пазухи скомканный листок и встав помахал им перед лицом Селенианы.
– Что скажешь звездочка? – рассматривая Селениану, убийца уже понял, зачем она к нему явилась – не было сомнений, ей двигала не искренняя любовь к матери, не месть, а что-то другое.