Прежде всего удивило, что дома пусто. Хотя Гуров точно помнил, что сегодня Мария должна была быть свободна весь день, но была она, совершенно очевидно, занята. Иначе с чего бы отсутствовать и телефон отключать?
Вообще у него были планы как на жену, так и на нынешний вечер, но, видимо, не судьба.
Распахнув дверь холодильника, полковник как раз решал задачу на оптимум – с чего бы начать вечер чревоугодия, – но тут повернулся ключ в замке. Гуров машинально глянул на запястье: одиннадцатый час.
На пороге Мария стряхивала снег с шубки, вся серебрящаяся, одновременно усталая и сияющая.
– Незапланированный генеральный прогон? – спросил Лев Иванович, помогая разоблачиться и разуться.
– Темный ты человек, Гуров. Пора бы уже запомнить: какие прогоны вечером? Ох, и все-таки устала…
Освежившись и переодевшись в домашнее, она расположилась в кресле.
– Я, Лева, в театре «Тень» была.
– Не завалило голыми боярынями в шотландских юбках?
Мария бросила на него взгляд, выражение которого ни с чем не спутаешь: «Ну что ж поделать. Дурачок безнадежный, но свой и любимый».
– Представьте себе, господин полковник, не завалило. Постановка самобытна, не похожа ни на что. И прекрасна.
– Неужели?
– Именно. Более того, скажу: теперь никогда не прощу себе, что так и не увидела ее с участием Сида.
– Кофейку? – после паузы предложил Лев Иванович, намертво придавив желание добавить: «…и тотчас отпустит».
– Коньячку, – поправила Мария, – мне надо взбодриться. Настроение ни к черту…
…Приглушен верхний свет, плачет в блюдце тонко порезанный лимон, на улице кружится пушистый снег и уютно поблескивают московские окна, а любимая супруга огорчена до последней степени, занимается самоедством и самобичеванием.
– Ты мне не нравишься сегодня.
– Я сама себе противна.
– Шутишь?
– Ты первый начал. А если серьезно, Левушка, то даже не знаю, как мне, зубру и столпу, объяснить тебе – такому же инвалиду – тот восторг, который испытала. Боюсь, не поймешь.
– Как инвалид инвалиду… – начал было Гуров, но по выражению ее лица понял, что не стоит. И просто пообещал: – Я постараюсь.
Мария, сделав глоток, задумчиво пожевала лимон – у мужа аж скулы свело – и подняла глаза к потолку:
– Мы с тобой понимаем, что все решают профессионалы. Учиться надо, оттачивать, наживать зерно, другое, третье… Мы зациклены на этом. А у них – параллельная вселенная и все вверх дном. В театре царит кавардак – но одновременно и праздник. Пылью и кулисами не пахнет, гуляет свежий ветер…
«Разумеется, ни декораций, ни дорогих костюмов, небось сплошные леса и пустота. Нарисовали на куске полотна «замок», «тронный зал», воткнули палку и уговорились – это, мол, Тауэр, – он вспомнил рассказ Орлова о предполагаемых театральных махинациях, Минкульте, – на бумажках нарисовать-то что угодно можно, хоть мхатовские задники…»
– Актеры облачены в клетчатые обноски, грим такой неумелый, грубый, зато у всех вместо глаз – по паре горящих прожекторов. Дышат и живут лишь одним: как сегодня сыграть в сто раз лучше, чем вчера. Начинает играть музыка – и ты забываешь об отсутствии кулис и дорогущих декораций. И так во всем, щенячий, заразительный энтузиазм…
Откашлявшись, Лев Иванович признался:
– Тебе виднее, мне-то в самом деле не понять. Моя-то работа тоже того… без кулис и декораций. Натуралистична, некрасива, иной раз тошнотворна. И ее вряд ли можно делать с каждым днем лучше.
– Да, да, конечно, – отрешенно согласилась она, – ну я же сказала, что нам с тобой трудно это понять. Как принять, что нет ничего застывшего, установившегося, ничего не делается так, «как надо». Все в движении, фонтанируют, рассыпаются искрами, что твои бенгальские огни.
Гуров одобрил, подливая:
– Образно. Если все на подъеме – это всегда хорошо. Ну то есть и упаднических настроений нет, и творческая жизнь продолжается?
Мария, погрустнев, сделала глоток.
– Знаешь, мне показалось, что они отказываются принимать масштаб катастрофы. Или как это… отрицание? В общем, превалирует страстное желание продолжить работу во что бы то ни стало. Пусть в виде тибьюта…
Она вновь замолчала.
– …но без Сида постановки не будет? – подбодрил он, мысленно потирая руки.
Жена пожала плечами.
– Ты же что-то смотрела сегодня, и тебе понравилось. Или совершенно некому теперь петь?
– Левушка, дело не только в этом. Дело в деньгах.
– Даже панки без денег не поют? – не сдержался Лев Иванович.
Мария не теряла терпения, и это было странно.
– Как бы тебе объяснить в доступной форме… Сид всю жизнь работал, не заморачиваясь на финансах. И, к слову, его постановки и не потребуют массы денег. Театр малобюджетный, актеры чуть не с улицы и все универсалы-многостаночники. Например, брат Сида трудится директором как умеет.
– Это с которым ты переговоры вела.
– Да. Вот он должен был петь Гамлета.
– Поющий директор, занятно. А что, умеет?
– Что?
– Петь.
– Я не слышала. Наверное, не хуже меня. Приятный мужик, очень похож на брата, только моложе и декоративнее. Да, так вот он поведал, что сценаристы запросили несуразно, тогда брат засел на даче и за неделю переработал автора, который уже ничего для себя не запросит. Шекспира то есть.
– Ловко.
– В итоге выворачивают старинные сюжеты так, что сам бы автор зааплодировал. Он же тот еще хулиган был. Ну вот, например, что Гамлет на самом деле сын Клавдия…
– Прошу тебя!
Мария воодушевленно продолжала, точно ничего не услышав:
– Или вот режиссура. Они попробовали поработать с одним дарованием, со вторым, маститым, – те лишь за свое присутствие потребовали несуразно. Сид решил сам попытать счастья в режиссуре – и нате, получилось. Ну а что? Талант – не собака, или есть, или нет. И экономия.
– Сам Сид бесплатно трудился?
– Нет, но копейку получал наряду со всеми, со сборов. Так ведь он же и играл сам.
– И кто же теперь за него?
Мария развела руками.
– Непросто найти столь много ударников-многостаночников. Да и шефа-бессребреника. Идиллия…
Мария глянула на него с подозрением, но ни тени усмешки не увидела и потому подтвердила:
– Именно так. А что же, – в ее голосе прозвучало коварство, – трудно представить, что кто-то занимается любимым делом, не надеясь на воздаяние в этой жизни?
Вообще было обидно, хотя виду он, разумеется, не подал. Лишь мягко заметил:
– Что ты. Таких людей, я тебя уверяю, очень много.
– Да уж, ищи дураков, – повторила она с непонятной горечью.
– Ну и все-таки насчет денег, – напомнил Гуров, проглотив и эту пилюлю, – если все так прекрасно, денег не требует и на чистом энтузиазме…
– Да.
– Тогда возникает вопрос: зачем ему бюджетное финансирование?
Мария призналась:
– Честно говоря, я не знаю, что думать об этом.
Она отхлебнула бодрящего напитка и добавила:
– Но мой личный и горький опыт показывает: стоит пойти слуху, что Сид был замешан в финансовых махинациях с бюджетными средствами, и частные инвесторы дружно отвернутся и пойдут в отказ.
– А ты считаешь, что этого быть не могло, потому что…
– Да, не такой он человек был, чтобы выстраивать подобные хитроумности.
– И что характерно, в этом уверена не только ты, – заметил Гуров.
– Ах, не все ли равно? – отмахнулась она с досадой. – Кто-то деньжата подтибрил и освоил, а тут как раз имеется покойник, на которого можно свалить, и концы в воду… С мертвого-то какой спрос? Не будет денег – не будет постановки, и шансы мои стремятся к нулю. Буду и дальше жевать академическую жвачку, до самой пенсии, а там лоботрясов учить, которые не идут в искусство, им главное бабла по-легкому срубить…
Гуров немного опешил. Эва куда заводят визиты на постановки экспериментальных театров. Ну а с другой стороны, если бы женщины имели хотя бы тень логики – как бы им удавалось сводить с ума здравомыслящих мужчин?
– И вообще…
Скрывая небрежную, но такую тщательно продуманную зевоту, Мария прикрыла рот рукой, поставила почти полный бокал в мойку.
– Пойдем баиньки, а то что-то я сегодня расклеилась.
– Отдай стаканчик-то. И постой.
Покончив с напитком и крепко удерживая жену за талию, Гуров снизу вверх, но очень внимательно вгляделся в ее лицо:
– Признавайся. Тебе это все так важно? Ты серьезно хочешь играть в этой вакханалии?
– Это не вакханалия.
– Тогда второй вопрос, – спокойно продолжил он. – Кто-либо из тамошних театральных знает, что у тебя муж – сыщик?
Мария ехидно спросила:
– С чего ты взял, что это кого-то интересует?
Лев Иванович некоторое время все-таки посверлил ее взглядом, но ни одной черной капли не узрел: ах, что за глаза! Два чистых, прозрачных, как слеза, алмаза…
Гуров, вздохнув, решился. Точнее, понял, что судьба влечет как на аркане.
– Ладно. Тогда давай чуть попозже спать пойдем, а сейчас ты мне расскажешь все, от начала до конца.
– Хорошо, – покладисто, с готовностью отозвалась Мария.
И, как будто ждала такого оборота, занялась приготовлением кофе.
«И снова переклюкали тебя, сыщик. И снова – как ребенка», – подумал Гуров весело.
– …Собственно, группа «Боль да смех» распалась не вчера, года три назад, но объявлено лишь в этом году, после того как отпраздновали двадцать пять лет на сцене.
– …Подсобрали деньжат…
– Стабильность и неизменный состав – их фишки.
– Неплохо. Ну а по каким причинам? Мотивы? Деньги, ссоры, жены?
Мария пожала плечами, покачала головой:
– Наверное, всего и помногу накопилось за четверть века. Конкретных причин и людей по именам не то что я, скорее всего, никто не знает.
– Неужели?
– Ну вот так. Это коллектив закрытый, на сцене – рубахи навыпуск, но что там за кулисами – тайна великая за семью печатями.
– Дешевой популярности не ищут и скандалы как пиар – не про них.
– То есть абсолютно. У них и пиарщика-то отродясь не водилось.
– У кого – у них?
– У них два солиста, – пояснила Мария, – Сид – бесспорный лидер-харизматик, но он музыкант, а стихи для основных хитов писал второй.
– Кто таков?
– Жога Ким.
– Что из этого имя, что фамилия? – не сдержавшись, пошутил Лев Иванович, но моментально поправился: – Прошу прощения. Продолжай.
– Молодец, хороший мальчик, – похвалила жена, – я уж хотела закатить тебе по заслугам. Жога – поэт. Точнее, сам он думает, что поэт, конечно, литературные достоинства его стихов, как бы это… сомнительны. В любом случае, положенные на музыку, звучат вполне достойно.
– А музыка?
– Музыка вся Сидова, хотя надо уточнить… – она задумалась, – только где? Нет у них обычаев авторские права регистрировать…
– Хорошо, оставим пока, давай дальше. Сид и Жога.
– Да, Жога и Сид. Вот они играли-играли вместе, потом Сиду стукнуло в лохматую голову, что все это халоймыс и чушь собачья, что надо расти, а Жоге и в текущий момент надоело… Ну в целом все.