Глава 2

И вот теперь, двадцать первого ноября, без пяти десять, они крадутся по заулкам, или даже задам, элитного – годов с тридцатых прошлого века – поселка. Настолько элитного, что чужие здесь не бывают, на что указывают неубранная дорога, одна-единственная колея и полное отсутствие табличек на домах.

Нелюбовь автомобилистов к этому пути объяснима: ландшафтик ничего себе, подъемы-перевороты не хуже горных. И сотовый сигнал то и дело схлопывается невесть куда.

– Все, приехали. – Мария опустила телефон.

– В смысле приехали? Что-то непохоже.

– Я имею в виду, у сидовского директора то ли телефон сел, то ли сигнал пропал.

– А, так это ты не с ним щебетала?

– Я не щебетала, как вы выразились, а пыталась понять, куда ехать. Овражная, дом семь, но в навигаторе задать дом десять, и рядом будет семь.

– На одной стороне? – уточнил супруг.

– На одной.

– Семь и десять?

– Тут нет домов с другой стороны. Не видишь, что ли? – нетерпеливо пояснила она. – Вот ведь, уже пять минут одиннадцатого. Терпеть не могу опаздывать. Что на навигаторе?

– Ничего. Связь-то аховая.

– Ох. Останови.

Гуров повиновался, Мария, не дожидаясь, пока ей откроют дверь, вышла из машины и огляделась. Вид у нее при этом был презабавный, хозяйский, как будто все кругом ей принадлежит и она высокомерно недоумевает, кто посмел выключить свет и запустить снег.

Наконец жена шлепнула перчаткой по капоту:

– Да вот же дом семь, Лева! Нельзя же быть таким слепым.

Гуров удивился, поставил автомобиль на ручник и вышел сам:

– Где?

Мария махнула рукой на престарелый забор:

– Вот же!

Ну вот как она разглядела цифру семь, наведенную краской в прошлом веке? Тайна великая.

Однако, отойдя на расстояние и прищурившись наподобие ценителя живописи, и Гуров сумел узреть на облезших досках искомый номер дома. Написанный, что характерно, очень крупно. Ничего не оставалось, как признать благодушно:

– Да, вот так, приглядываясь к мелочам, иной раз главного не видишь.

– Во-во, – подхватила язвительная жена, – потому-то оставь в покое ирокезы, прыжки и узри главное: я буду играть на одной сцене с легендой русского рока!

– Все, все, убедила. Где вход в замок легенды?

Пошарив ладонями по доскам, он обнаружил-таки и ворота – никаких сопливых механизмов и дистанционных управлений, лишь суровые кованые петли да монструозные скрепы. А то и навесной замок изнутри.

– Ну а телефон легенды есть у тебя? – спросил Гуров, с сомнением глядя на найденную калитку, тоже бескомпромиссно деревянную, с щелью для писем и газет. И без тени звонка, не говоря о видеофоне.

Мария призналась:

– Нет у меня его телефона. Так заболтались, что забыла спросить. А то и вообще нет у него сотового. Старая школа, совершенно не признает благ цивилизации.

– Вот это как раз очевидно. И похвально. Только как бы нам внутрь попасть? Давай, что ли, хотя бы машину подгоню. На худой конец, посигналим.

Он вернулся к авто, убедился, что развернуться по-прежнему негде, плюнув, с буксами сдавал назад до самых ворот. Очень неудобный заезд, как он справляется сам-то?

Причалив, обнаружил, что Мария уже проникла во двор.

– Ну что за невыносимая женщина! – Лев Иванович поспешил за ней.

С внутренней стороны забора было так же, как и снаружи: сплошной снег и елки.

И удивительная нелюбовь к технике, то есть ни автоматического освещения, ни видеофона, и дорожки почищены вручную, лопатой. Почему-то это бытовое наблюдение примирило Леву с личностью, ему персонально неизвестной. Поместье-то было немалое, просто кусок елового леса с вековыми деревьями, даже дом от ворот не виден. И при всем этом небедный, надо полагать, человек не чурается орудовать самой обыкновенной лопатой.

Мария в задумчивости провела пальчиком по древнему, почерневшему столбу, на котором красовался самый настоящий фонарь за решетчатым «намордником»:

– Опрощение в чистом виде. Интересно, а нужник тоже на улице?

– Пойдем зайдем и спросим, – предложил Гуров, хмыкнув.

По дорожке углубились в чащу и в глубине еловых зарослей обнаружили старую, самую что ни на есть советскую дачу. Над кирпичной трубой поднимался теплый морок, окна, подернутые морозом, были ярко освещены.

– Ничего себе, аутентично, – одобрила Мария, взявшись за ручку.

Гуров, мягко отстранив ее и отодвинув за спину, вошел в дом первым.

Внутри было неожиданно чисто и как-то по-мещански уютно. Пахло хвоей и почему-то парафиновыми свечками. В небольшой прихожей ровненько расставлены валяные тапочки, и их количество наводило на мысли, что гости тут – зверь нередкий.

Лев Иванович постучал по стене.

Ответа не последовало.

Раздвинув бамбуковые занавески, прошли в гостиную, просторную, на весь этаж, отделанную потемневшим от времени деревом. Теплились дрова в большом камине, выложенном камнями.

Тут уже преобладали другие запахи – табака и чего-то кисловатого, наподобие энергетика. По правую руку – кухонный угол с барной стойкой, по левую – подиум, на котором сияла ударная установка, огромные динамики, два блестящих «гибсона» на подставках. Посередине помещения царил огромный мягкий диван на целую компанию.

«Богема», – отметил Гуров, с интересом разглядывая импровизированный стол: широченный, красивый, нарочито грубо обработанный слэб, установленный на обычный пластиковый ящик из-под пива.

На отличном плюшевом ковре запросто, по-панковски, валялись пустая бутылка и сплющенные жестянки.

– Абсент. Ничего себе! – Мария тронула носком сапожка бутылку, та скатилась с ковра, тихо зарычала, постукивая по доскам пола.

Гуров, деликатно откашлявшись, предположил:

– Слухи о том, что он завязал наглухо, несколько преувеличены?

– Твоя правда, похоже. Хотя директор утверждал, что последний залив у Сида был два года восемь месяцев назад.

– Ведет точный учет? – с сатирической заботой спросил он, но жена посоветовала не валять дурака.

– Лева, от него зависят десятки, а то и сотни людей. Не только актеры, но и весь штат театра, и поставщики, и прочие, и у всех дети, займы, ипотеки. Как считаешь, хорошо ли они помнят, когда у шефа был последний запой?

– Воистину, – смиренно согласился он, понимая, что супруга в творческом процессе разумеет больше, – вопрос в другом: сам-то он где?

Вверх вела современная крутая спиралевидная лестница. На втором этаже было тоже ничего себе, хотя и скромнее: небольшой каминный зал и двери в три спальни. Из них одна казалась обитаемой: заправленная кровать, старое трюмо и стул, на котором были сложены спортивный костюм и футболка. Две другие комнаты были назначены кладовками, то есть забиты различным хламом, коробками, чемоданами, в том числе какими-то вовсе доисторическими. Ни в одном из этих помещений никого не оказалось.

Вернувшись в гостиную, Мария отправилась рассматривать музыкальный арсенал, Гуров – «стол» и окрестности.

В целом помещение производило впечатление странное. Вроде бы бардак, но в мойке – ни одной грязной тарелки. На ручках кухонных полок висели свежие полотенца, на варочной панели обнаружилась кастрюля куриного бульона, причем самоварного, более того – свежего.

И в то же время на ковре – безжалостно раздавленный бокал, очевидно, под шампанское. И никак нельзя было сообразить, сколько человек принимало участие в заливе. Фужер из-под шампанского – один, одна пивная кружка в оловянном окладе, осанистая, бюргерская, красивая водочная стопка. Две большие, на пол-литра, гжельские кружки, в одной – чай, в другой – кофе. Один ящик пива. Одна пустая бутылка абсента. Пепельница с разнообразными окурками – «Донской табак» и «Парламент». На диване лежала старая гитара, стопка прошитых листов и поверх них – папка с логотипом «Мои документы».

«Наверняка Мариин контракт, и, наверное, не только ее. Многовато что-то», – подумал Гуров и произнес:

– Такое впечатление, что обсуждение деталей придется отложить.

– Есть такое подозрение. И как бы не насовсем, – мрачно подтвердила Мария, – если это его…

Носком сапожка она выгнала из-под дивана шприц. Гуров, опустившись на колени, осторожно потянул носом, но ничего особенного не ощутил.

– Самое разумное сейчас – это подняться туда, где есть устойчивый сигнал, и вызывать полицию.

Жена не ответила. Оказалось, что она, отложив папку «Мои документы», листает сброшюрованную распечатку. Страница сменяла страницу, и Мария, сдвинув брови, как будто совершенно выпала из реальности. По подвижному лицу, как по небу облака, пробегали разнообразные выражения – от нежной любви до лютой ненависти, от постыдной страсти до горького прозрения, от материнской нежности до животной злобы. И прозрачные тонкие пальцы, точно дирижируя, выписывали немую, но такую красноречивую вязь.

«Нет, к жене-лицедейке привыкнуть невозможно. И это прекращать надо», – решил Лев Иванович, деликатно, но твердо извлекая супругу обратно из мира иллюзий в осязаемый.

– Ты со мной.

Мария, моментально придя в себя, взмолилась:

– Левушка, ну будь человеком! Я же никуда не денусь, тут посижу, дочитаю!

Супруг, разумеется, был непреклонен.

– Будет еще время. И бумаги отложи пока все-таки на место.

Она со вздохом подчинилась, как ребенок, которому приказали до утра не подходить к елке и подаркам. В полном молчании они пошли к воротам, сели в машину.

«Нет, обратно до шоссе задом сдавать не стану, не ровен час, слетишь в ущелье – кому от этого легче? Вроде бы по навигатору не было сквозной дороги, но ведь должен быть какой-никакой карман, разворот. Как-то же они должны разъезжаться. Тоже мне, анизотропное шоссе».

Поднялась густейшая метель, ехать приходилось почти ощупью, ведь в свете фар только и было видно, что кружащиеся хлопья, и стоило чуть повысить скорость, как складывалось впечатление, что едешь прямиком в снежную воронку. И вновь приходилось оттормаживаться, едва дыша, ведь непонятно, на каком расстоянии от колес заканчивается дорога и начинается пустота и каково состояние обочины по-над оврагом.

Спускались все ниже и ниже, и ни кармана, ни площадки для разворота так-таки и не появлялось. Заборы и заборы, сплошные, под облака. Снег, опускаясь на нечищеную дорогу, образовывал снежную кашу. К тому же какой-то умник, ранее проехав, бестолково то газовал, то буксовал, в итоге под снегом скрывался еще и накатанный лед. Кидало из стороны в сторону, машину приходилось вести, дыша через раз.

Да, городские «липучки» тут не к месту, уместнее цепи, на худой конец – шипы. Гуров уже жалел, что покатился вниз (не факт, что получится взобраться обратно) и что не кинул в багажник лебедку.

А Марии что? Она дулась.

Не отрывая взгляда от дороги, полковник кожей ощущал женино жгучее недовольство. Увлеченная чем бы то ни было, она становится такой упрямой и непонятливой.

– Зачем надо тащить меня невесть куда? Вот сам бы поехал, развернулся и позвонил. Глядишь, и хозяин пришел бы. Что, выйти человек не может?..

И она не договорила, и он огрызнуться не успел: из-за резкого поворота, из-за снежной завесы прямо под колесами возникло в метельной мгле синевато-белое, бесформенное, скрюченное.

Руки-ноги сработали сами собой, до того как включился мозг. О чудо, и машина юзом не пошла, и в овраг никто не слетел, оставляя на елках обрывки жести. Повезло.

«Спокойно, спокойно». Вывернув колеса, подняв ручник, Гуров вышел из салона.

Метель немедленно угостила комом снега в лицо. Лев Иванович утерся, поднял воротник и надвинул капюшон.

Человек, лежащий лицом вниз поперек дороги, был гол по пояс, к тому же без обуви. Снег под ним подтаял, лбом он упирался в дорожный щебень, к нему же примерзли темные, с сильной проседью волосы. Мышцы на широкой спине застыли буграми, кое-где уже намело островки снега, с левого бока чернел кровоподтек, на синеватой коже проступали запекшиеся царапины, глубокие, с замерзшей кровью. Длинная жилистая рука, сплошь покрытая татуировками, выброшена вперед, пальцы сведены судорогой. Посиневшие, уже скорее почерневшие, голые ступни упирались в снег.

Лев Иванович опустился на колени, на всякий случай прикоснулся к шее лежащего, глянул на часы, зафиксировав время обнаружения.

Без десяти четыре нуля.

Подсветив фонариком на телефоне, сыщик убедился: отныне и далее Сида искать уже не надо. Его местонахождение можно будет установить с математической точностью, по протоколам, актам и свидетельствам. По документам на захоронение.

Вздохнув, Лев Иванович снял куртку и прикрыл тело. Глянул на дисплей, убедился, что сигнал лучше не стал. Что ж, до шоссе придется на своих двоих бежать, вот и хорошо, налегке сподручнее.

Он поднялся, отряхивая коленки, глянул в сторону машины. За лобовым стеклом маячила Мария: враз побледневшее лицо и два огромных провала на месте глаз. Гуров ободряюще улыбнулся, подойдя к машине, распорядился нарочито спокойно, отчетливо:

– Не выходи. Заблокируй двери, не выключай мотор. Сиди, грейся, жди меня.

И побежал к шоссе молодецким спортивным макаром, то и дело поглядывая на смартфон. Всего каких-то сто метров с хвостом по петляющему проклятому терренкуру – и появились две призрачные «палки». Полковник поднажал – показалась и третья. Быстро отыскав в интернете номер местной дежурки, дозвонившись и представившись, Лев Иванович описал ситуацию, в том числе и то, что не может точно сказать, где обнаружено тело.

– Адреса не знаю. Я встречу на шоссе.

Дежурный почему-то удивился:

– Товарищ полковник, а чего это вы на шоссе?

– Да какая разница-то? Низина там, нет связи, – недовольно ответил Гуров. Адреналин схлынул, зуб на зуб уже не попадал, и сырость поганая до костей пробирала.

А дежурный, сидючи в тепле и наверняка у калорифера, дотошно интересовался:

– Что, и у дома семь нет?

– Можно сказать, что нет.

– Ну вот куда же он опять-то… – Не договорив, дежурный спохватился и отрапортовал: – Виноват, товарищ полковник! Овражная, семь. Выезжаем.

«Не надо ждать их на шоссе – мне же лучше, – и, оставив мысли о солидности и прочей шелухе, Гуров припустился под гору, к теплой машине. – Невозможно же! Что понесло его на улицу, да в натуральном виде, да босиком…»

На его удивление, жена послушно сидела в машине, склонив голову и закрыв лицо руками. Из динамиков Владимир Семенович Высоцкий пел о том, кто «шутил – не дошутил» и «что голос имел – не узнал».

Полный антураж для стопроцентной рефлексии и черного отчаяния.

Пришлось постучать в окно. Жена, конечно, ни слезинки не проронила – не такой она человек, но глаза были сухие, воспаленные и тоскливые. Чем эта женщина забивала себе голову – было совершенно очевидно.

Лев Иванович, влезши в салон, отогрел ладони у печки, а потом решительно сгреб жену в охапку, прижал к себе так, чтобы и пикнуть не могла, произнес веско и безапелляционно:

– Слушай внимательно. Если еще один талантливый человек окончил свою жизнь, как собака, на обочине, это не значит, что такая же судьба ожидает тебя. Поняла?

– Угу, – буркнула она, – отпусти, свитер у тебя мокрый.

И все-таки успокоилась.

Вскоре сверху показались прыгающие фары и маячок полицейского «уаза».

Загрузка...