Когда-то давным-давно на берегу прекрасного заповедного озера появился дом. Дом семьи Эрнан.
Конечно, появился он не за один день. Большие поместья знатных семейств не вырастают из земли, как по волшебству. Но было это так давно, что никто уже и вспоминать не станет о том, как рабочие копали землю, как тащили и укладывали тяжелые камни, как поднимали высоченные мраморные колонны, осыпая их отборными ругательствами на самых разных языках. Весь этот колоссальный труд стёрся в пыль, угодив в жернова времени.
А дом остался. Слишком большой для немногочисленной семьи и слишком вычурный для столь скромного поселения. Озёрному духу это не понравилось. Конечно, Ладоэль понимал, что люди рано или поздно займут гораздо больше места. С людьми всегда так: где появляется один или двое, там вскоре плесенью разрастается целая орда снующих туда-сюда человечков. И та деревенька, из которой к берегу озера иногда приходили крестьяне, тоже постепенно росла, но этот дом…
До чего же он был уродлив и огромен! И до чего же чванливы и высокомерны были его обитатели. Казалось, ничто не волнует их на всём белом свете, кроме собственных персон. Но что это были за персоны? Такие уж важные да значимые? Разве что богатые. О, да. Богатствами Эрнанов судьба не обделила. Глава семьи гордился своими породистыми лошадьми, щеголял в бархатных одеждах цвета пурпура и всем вокруг рассказывал про свою нескончаемую библиотеку, напичканную редкими книгами, которые ему было некогда читать. Его сухая, лишённая всякого девичьего обаяния, жёнушка с крючковатым носом и мелкими тёмными глазками ни в чём ему не уступала: обвешивала себя драгоценностями с ног до головы и не упускала шанса напомнить всякому простому человеку, что никогда и никто не будет равен Эрнанам в этих краях.
Глупые люди, они не понимали, что у этого озера, у этих гор и скал и всей земли вокруг есть лишь один хозяин. Один страж, которого даже сама смерть была бы не в силах прогнать, покуда он сам бы того не пожелал. К сожалению, упиваться своим могуществом Ладоэдю было не так-то просто: глупые и жадные Эрнаны не желали слушать местных легенд, не выказывали почтения к озеру и не придавали значения смертям рыбаков и строителей, когда озлобленный Ладоэль утаскивал к себе на дно какую-нибудь зазевавшуюся жертву или бросался на путников в сером волчьем обличии.
Можно было бы подумать ненароком, что дух озера был чистейшим злом и людей ненавидел, да только всё было не совсем так. Большую часть времени Ладоэль спал на дне озера, под толстым одеялом стеклянной воды, или сидел в кронах деревьев, слушая шум ветра и щебетание птиц. Он был частью самой природы и за людьми наблюдал, как и за всеми прочими живыми существами в округе. Они ежедневно копошились, делали свои мелкие дела, убивали друг друга и размножались – чего уж тут особенного? Некоторые ему казались симпатичными, и он мог наблюдать за ними пристальней и дольше, даже иногда незаметно вмешиваясь в их дела. Особенно ему нравились дети и их глупые игры, а ещё крестьянские девушки, что приходили на озеро стирать бельё по субботам.
Ему нравилось, когда люди пели, даже если песня была не складная, а певец – не очень-то трезв и в своём уме. Ему нравился смех и тихие признания влюблённых. Иногда он с интересом наблюдал за сценами ревности и драками. Люди очень смешно дрались – нелепо, но изобретательно. Такое яркое зрелище попадалось на глаза не так уж часто, но всегда очень увлекало. Но Эрнаны Ладоэля раздражали в независимости от того, как они смеялись и дрались. В них всё ему было отвратительно, всякий жест и вдох. Быть может потому, что они посмели возвести у его озера этот пошлый уродливый дом или же потому, что они сами по себе были чужими для всего этого острова и даже не пытались стать ему роднёй.
Впрочем, появление на свет единственного наследника как будто ненадолго смягчило и Эрнанов, и отношение духа к ним. Ладоэль не трогал детей и не испытывал к ним какой-либо злобы. Напротив, если какой-нибудь глупый мальчишка сбегал от надзора матушки и попадал в холодные воды озера, Ладоэль тут же выталкивал его на берег, не желая потом слушать причитания и крики женщины, оплакивающей бездыханное тело своего непутёвого отпрыска. Хотя даже у него не всегда получалось помочь.
Иногда в деревне вспыхивали эпидемии, и тогда смерть приходила за всеми без разбора, не щадя ни детей, ни стариков. Юный Эрнан появился на свет как раз в самый разгар очередной вспышки какой-то жуткой болезни, от которой все вокруг желтели и теряли свои жизненные соки. Тогда любопытство Ладоэля разыгралось настолько, что он не выдержал и пробрался-таки в этот огромный домище через приоткрытое окно, чтобы понять, выживет ли дитя неприятных соседей. Ужиком он вполз в детскую комнату, где в своей колыбели мирно спал маленький аристократ.
Ладоэль долго разглядывал его бледные щёчки и совсем крохотные пальчики, чтобы в конце концов сделать неожиданный вывод – это последний Эрнан. Точно Ладоэль не мог понять, почему он так решил. Перед глазами его мелькали годы жизни наследника семьи: его детские шалости, нелепые кое-как скроенные рифмы поэм, занятия по фехтованию и верховой езде. Он видел, как дурному парнишке в одиннадцать лет предстоит получить рваный шрам на руке, когда он решит переползти через кованую ограду поместья. Чудом избежит смерти, но никто этого не поймёт, а сухая и строгая матушка лишь побранит отпрыска за то, что тот запачкал кровью бархатный сюртук. Во всём этом Ладоэль почувствовал особый смысл и решил приглядеть за юным Эрнаном.
Смелый мальчишка. Странный мальчишка. Последний в своём роду. Интересно, что будет, когда в его юношеском сердце вспыхнет любовь?
***
Констанция ещё никогда не просыпалась настолько резко. Очень необычный опыт – она вдруг просто распахнула глаза и глубоко вдохнула прохладный, наполненный озёрными и хвойными ароматами воздух. Всего секунда – и сознание ясное, а в голове нет и намёка на сонливость. Без особого труда девушка заставила себя сесть, поднимая лёгкое и полное энергии тело. Неужто местный климат так повлияли на неё?
В спальне всё ещё царил лёгкий полумрак, а за окном молочные облачка тумана лениво скользили по зеркальной поверхности Солёного озера. На часах светились цифры, на которые девушка с полминуты смотрела, не моргая.
«5:30»
В такое время приличные люди спят. И ей не мешало бы зарыться поглубже в мягкие белые подушки и одеяла, но никакие попытки уложить себя обратно в объятия Морфея успеха не возымели. Оставаться в постели просто не получалось – само её тело протестовало против этого – и Конни не стала его принуждать. Тихонько она спустилась по скрипучим ступенькам на первый этаж, попутно накидывая рубаху поверх пижамы.
Накануне вечером к ним заглянула Лив, всего на часик разминувшись с госпожой Хегер. Впрочем, она явно пока была не готова к тёплой встрече и дружеским объятьям. Дочка доктора уже успела столкнуться с Крисом и потому явилась к Маршанам в очень смешанных чувствах, с трудом поддерживала беседу и периодически ёжилась, словно от холода, как-то странно озираясь по сторонам. Находиться в стенах шестого шале ей было крайне некомфортно. В общем, ужин был довольно унылым и недолгим. Вслух Констанция попыталась списать всё на долгую дорогу, но про себя придержала кое-какие подозрения.
Выйдя за дверь, девушка очутилась на крыльце дома. Природа вокруг замерла в предрассветной тишине. Воздух был кристально чист, прохладен и совершенно неподвижен. Конни глубоко вдохнула, впитывая в себя окружающую её неповторимую атмосферу. Ощущение необычное. Оно и понятно, ведь столь ранние пробуждения отнюдь не входили в список её добродетелей.
Яркий диск луны всё ещё висел в светлеющем небе, как и некоторые серебристые точки звёзд, но где-то там, за зубастыми скалами и чёрными пиками хвойного леса уже проползали розовые лучи солнца. Констанция и подумать не успела о том, чтобы присесть на ступеньки или забраться в плетёное кресло на высоком крыльце, а ноги уже несли её по узкой тропинке к пирсу. Шестой шале остался позади, и туманная прохлада озера втянула тело госпожи Ди Гран в себя и поглотила, словно зыбучие пески.
– Конни? – чей-то далёкий голос рассёк мистическую плотную тишину и заставил Констанцию остановиться. Она часто заморгала, стараясь понять, где находится. Буквально на долю секунды она и впрямь выпала из реальности. Заснула на ходу? Обнаружила она себя уже на пирсе, у самого его края. Волосы и шея её покрылись ледяными и крошечными, словно песчинки, каплями росы. Растерянно она огляделась по сторонам. Туман рассеивался, и сумрак тоже отступал: на серебристо-зеркальной поверхности Солёного озера засверкали солнечные блики, в кронах высоких деревьев проснулись птицы и запели свои первые песни. По узкой тропе со стороны старой хижины навстречу Констанции неторопливо шагала Лив Сигрин. Когда она подошла достаточно близко, стало заметно, что для неё это утро не было радостным: глаза женщины опухли и покраснели от слёз. Она старалась дышать носом и даже улыбаться, но у Конни не было сомнений – ещё пару минут назад Лив плакала и, скорее всего, навзрыд.
– Так ты тоже ранняя пташка? – продолжая разыгрывать утреннее дружелюбие, выдавила из себя дочка доктора и, не сдержавшись, громко шмыгнула носом.
– Вообще-то нет, – Конни растерянно пожала плечами и быстрым движением смахнула с холодного лба осевшую туманную морось. – По правде говоря, когда есть возможность не вставать с постели до победного, то я всегда ею пользуюсь. Не могу вспомнить, когда в последний раз просыпалась так рано…
– О, а я всегда вскакиваю ни свет ни заря. Особенно здесь, – Лив, похоже, испытала огромное облегчение от того, что собеседница не стала заострять внимание на её слезах. Она сделала глубокий вдох и, устремив свой задумчивый взгляд на озеро, произнесла печально: – Боже, как же красиво. Самое прекрасное место на Земле. И поутру, когда все ещё спят, особенно…
– Да, пожалуй…
– Бритта тоже всегда поднималась до рассвета. Мы даже немного соревновались, – печальная улыбка мелькнула в уголках губ Лив Сигрин и тут же исчезла. В голубых глазах её плескалась печаль, хоть слёзы уже высохли. – Встречались тут, на этом пирсе. Кто раньше встал, тот готовит и подаёт кофе. Такая…традиция или вроде бы как игра, понимаешь?
– Понимаю, – Конни кивнула и вдруг осознала, что готова убить за чашечку горячего чёрного кофе. Желание её охватило столь яркое, что даже слюна проступила на языке, а в носу защекотало фантомным ароматом кофейных зёрен. Она с трудом подавила намерение сказать об этом вслух. Лив по-прежнему смотрела вдаль, скользя задумчивым взором по поверхности холодной зеркальной воды, и мысли уносили её далеко. Возможно, туда, где она была счастлива, но куда явно не хотела возвращаться до недавнего времени.
– Я почти всегда проигрывала. Бритта всегда оказывалась здесь, когда я выходила из хижины утром…
– Что же её так тревожило? – вслух подумала Конни, но эти слова словно разбудили Лив. Она вздрогнула и обернулась в сторону собеседницы. Лицо её сделалось изумлённым и озадаченным.
– Тревожило?..
– Не знаю. Наверное, мне просто сложно представить, зачем во время отпуска каждый день вскакивать в такую рань. Но… я просто сужу по себе, – Констанция, кряхтя и вздыхая, уселась-таки на край пирса. Доски были немного влажными и пахли илом, а колени сгибались как будто со скрипом. Что ж, тридцатилетие не за горами. Прощай, молодость.
Девушка осторожно опустила ступни в воду и тут же вся встрепенулась. Волна мурашек и холода обдала тело. Озерная водица бодрила похлеще крепкого кофе.
Лив молчала, и Конни даже испугалась, что своей прямолинейностью могла ранить её чувства, но уже через мгновение боковым зрением уловила движение. Госпожа Сигрин устраивалась на краю пирса рядом.
– Вряд ли её что-то могло тревожить, – вздохнула Лив задумчиво. – В ней всегда было столько лёгкости и оптимизма! Она заряжала этим окружающих. Рядом с ней ты всегда чувствовал прилив веры в себя и надежды на будущее, но одновременно с этим осознавал масштаб собственного несовершенства. На её фоне мы все были какими-то маленькими и несуразными. По крайней мере, мне иногда так казалось.
– А чем она занималась?
– У неё был популярный блог о туризме и культурной жизни на острове. Она делала обзоры на новые кафе, рестораны, выставки и фестивали всякие. Когда-то она изучала искусство и даже могла стать преподавателем, но академическая карьера ей бы быстро наскучила. Так она говорила. Зато она легко добилась успеха в местной журналистике. Всё, за что бы она ни взялась, у неё получалось. А ещё она была очень красивой и даже какое-то время подрабатывала моделью, участвовала в рекламной кампании местного ювелирного дома. Ну, и благотворительность, конечно. Много всего успевала…
– Ого, – Конни чуть было не присвистнула. Пять лет назад Бритте должно было быть около тридцати, а сама Констанция к своим годам успела (до получения диграновского наследства) добиться разве что пересчёта процентов по кредиту. Впрочем, в период своей жизни после смерти отца она как-то быстро растеряла амбиции и, если говорить прямо, постепенно утратила способность искать смыслы, ставить цели и кому бы то ни было что-то доказывать. Даже самой себе. Некоторая былая решительность начала возвращаться к ней лишь недавно.
– М-да, – казалось, Лив уловила вибрации внутреннего диалога своей утренней собеседницы. – Никто не знал, как она всё успевала: и карьеру строить, и личную жизнь. У них с Мэттом дочке тогда было всего три года. Она теперь в школе учится – надо же – а я её даже с тех пор и не видела…
– Мэтт – это муж Бритты?
– Да, Мэтью Дорф. Они с малышкой Кристин и Лотти должны сегодня приехать.
– Полагаю, Кристин – это дочь Бритты, а Лотти это кто?
– М… – Лив издала странный горловой звук, который тут же сама и проглотила. Подумав немного, она всё-таки решилась пояснить: – Шарлотта Хегер – новая жена Мэтью.
– А фамилия Хегер – это совпадение или?.. – осторожно попыталась уточнить Конни, и Лив, растянув на губах вымученную улыбку, кивнула.
– Или, – подтвердила она. – Лотти и Бритта были двоюродными сёстрами. Они с Мэтью поженились год назад, и я об этом узнала совершенно случайно. Увидела фотографию в соцсетях. Странное чувство… вроде бы пять лет прошло, и жизнь не стоит на месте, но это… озадачило меня. Впрочем, наверное, это только для меня и тот день, и «Домик Егеря» застыли во времени и пространстве, а на самом деле всё меняется, движется, боль притупляется – и это хорошо. Правда же?
– Правда.
– Думаю, я должна признаться ещё кое в чём, – Лив глубоко вздохнула и собралась было продолжить, но Конни сама не заметила, как опередила её:
– Бритта и Мэтью жили в шестом шале, да? И умерла она здесь, на этом пирсе.
– Тебе Линда рассказала? – удивлённо вскинула брови Лив. Констанция покачала головой и просто пожала плечами. С самого начала было очевидно – хозяева курорта недолюбливали это место. Вряд тут всё упиралось в отсутствие кондиционера на втором этаже.
– Я понимаю, почему муж Бритты с дочерью и новой женой не захотели сюда вселяться, но не очень понимаю, почему этот шале избегают все остальные. Как он оказался свободен перед фестивалем?
– Суеверия. Ими пропитано всё на Сен Линсей. Даже воздух отравлен ими, – сделав глубокий вдох, мрачно констатировала собеседница. – Через полгода после смерти Бритты здесь остановилась пара молодожёнов. У них постоянно билось стекло – посуда, столешница на кофейном столике, потом упало и разбилось подвесное декоративное зеркальце в коридоре. Вроде ничего особенного, но ты же знаешь эти байки про разбитые зеркала и семь лет несчастий? Чушь несусветная. Как будто вся удача мира на хрупком стекле только и держится…
– Всего-то? Уж очень молодожёны впечатлительными оказались.
– Ну, не совсем. Поначалу их это просто раздражало, но потом они вернулись с ужина, а тут буквально в каждом окне стёкла перебиты. Полы первого этажа были обсыпаны мелкими осколками, как снегом. Конечно, оставаться в таком домике пара не пожелала. Линда извинялась, как могла, предложила им другой шале и даже пару дней дополнительного бесплатного проживания, но эти двое предпочли отправиться в «Эрнан», а на следующий день нашли тех туристов в лесу неподалёку…
– Каких туристов? Парочку эту?
– Нет, не знаю, что это были за люди. Просто двое, мужчина и женщина, даже не постояльцы «Домика Егеря». Они стали жертвами нападения большой дикой собаки. Женщина умерла от потери крови, а мужчина спасся и тут же начал раздавать интервью местным низкопробным журналистам. Те превратили эту историю в страшилку про озёрного духа, связали со смертью Бритты каким-то образом. Оно-то и понятно, ведь Бритта была популярна и всем известна. В общем, раздули на этой почве истерию в интернете, и тут вдруг очнулись эти двое из шестого шале. И как начали повсюду распространять слухи о том, что якобы дух то ли Бритты, то ли озёрного покровителя поселился в этом домике. Только это же бред, понимаешь? По их логике получается, что одним людям этот кровожадный монстр глотки перекусывает, а другим стёкла колотит? Но они, конечно же, клянутся, что «ощущали там некое присутствие» и всё в таком духе.
– Идиотизм.
– Ещё какой, – Лив сокрушенно покачала головой и опустила руку в воду, чтобы затем охладить ею разогревшиеся от напряжения шею и лоб. – Знаешь, что самое сюрреалистичное во всём этом? Что посетители «Домика Егеря» после всех этих событий разделились на два лагеря: одни сторонятся шестого шале, обходят от греха подальше, а другие… ох уж эти «другие»!
– Дай угадаю: другие, наоборот, воспринимают это место, как аттракцион в стиле домов с привидениями?
– Эти были хуже всех. Бедная Линда первое время еле-еле от них отбивалась, но, к счастью, в наше время люди быстро находят себе новые скандалы и развлечения. Через год-два все эти любители охоты за сверхъестественным переключились на другие объекты. Благо, вся история острова утыкана жуткими тайнами от начала времён и до наших дней. Есть, из чего выбирать.
– Наблюдать за всем этим было нелегко, наверное, – Конни хорошо себе представляла, каково это – потерять кого-то и затем с ужасом лицезреть то, как все вокруг пытаются урвать свою минуту славы в момент всеобщей показной скорби. Когда великий Ян Маршан умер, это хотели обсуждать все. Все, кто знал его, но ещё больше те, кто не знал. И это было так странно, дико, неуместно и нереально, словно в один миг весь мир сошёл с ума. По крайней мере, тот мир, в котором Конни до этого жила. Новый мир без её отца оказался чем-то вроде параллельной реальности, где всё вроде бы и такое же, но слегка искажённое, другое. Сейчас, конечно, она привыкла к этой реальности, адаптировалась к ней, да и тема ухода из жизни знаменитого художника как-то себя исчерпала в общественном пространстве. Но тогда Конни пришлось приложить немалые усилия, чтобы просто сохранить рассудок.
– М-да, – Лив, похоже, хотела завершить обсуждение тех событий. Её можно было понять. С полминуты они сидели в тишине и просто болтали ногами, создавая тонкие переливающиеся волны на поверхности воды.
– Странно будет всех увидеть после всего того, что случилось тогда. Столько всего изменилось… – наконец, Лив вновь подала голос, хотя и могло показаться, будто она не нарочно проговорила свои мысли вслух.
– Ты про Мэтта и его новую жену?
– Про всех. Мы каждый год собирались здесь, в этих числах, одной и той же компанией со времён… не знаю, с окончания школы, наверное? Вроде бы да. Иногда мой тогда-ещё-не-бывший муж приезжал со мной, но чаще он работал летом. Да и друзей моих не очень-то любил. Особенно с Крисом они не ладили. Крис считал Томаса глупым и высокомерным, а Томас считал Криса кем-то вроде самопровозглашённого вожака стаи, в которую он не желал пускать чужаков, способных подорвать его авторитет. Мальчишеские разборки. В общем, я почти всегда приезжала одна. Потом с детьми. Не считая этого нюанса, состав участников почти никогда не менялся. Это всегда были я, Бритта с мужем Мэтью, Крис Хегер, Лотти Хегер и ещё двое наших друзей Кора Морган и Рекс Леманн.
– Погоди, – Конни на мгновение почувствовала себя загипнотизированной монотонным рассказом Лив, но одно имя заставило её очнуться. – Рекс Леманн? Это который мэр Леманн?
– Это который его сын – Рекс Леманн Младший. С мэром я не знакома лично, но его сын был другом детства Бритты. Он очень сильно её любил. Не только по-дружески, если ты понимаешь…
– Он ухаживал за ней? И Мэтта это не смущало?
– У Рекса не было шансов. Он на многие-многие годы застрял в зоне дружбы. Бритта без памяти любила мужа и открыто об этом говорила Рексу. Она бы никогда не стала изменять и, к слову, отнюдь не упивалась чьим-либо обожанием.
– Кажется, Севилла упоминала, что сын мэра владеет долей в отеле «Эрнан»… – задумчиво протянула Констанция, изо всех сил подавляя в себе порыв произнести совсем другие слова. Они наверняка показались бы Лив неприятными и ранили её чувства. Касались они того приторно-безупречного портрета Бритты Хегер, который дочка доктора обрисовала в своих рассказах. Люди склонны говорить и вспоминать об ушедших из жизни любимых только хорошее, и довольно часто память просто подменяет все неприятные воспоминания на красивые статичные картинки, вроде тех плоских двумерных открыток, что продаются в сувенирных лавках курортных городков. Яркие краски, вечное лето, чистое небо без облаков и длинные жёлтые линии песчаных пляжей без толп отдыхающих и мусора. Это унимает боль и помогает двигаться дальше, но, как правило, имеет очень мало общего с объективной реальностью. К счастью, перевод темы на личность Рекса Леманна вроде бы помог Конни уйти от этих размышлений.
– Это так. Наверное, как раз Рекса в этом году с нами не будет. После смерти Бритты, как я слышала, он замкнулся в своей работе. «Эрнан» стал его смыслом жизни. Да и с Крисом у них всё немного усложнилось.
– Странно, что у них с самого начала сложно не было. Крис управляет «Домиком Егеря», а «Эрнан» – ему самый прямой конкурент. Или я чего-то не понимаю?
– Не знаю почему, но раньше мы все не придавали этому большого значения. Может, потому что были молоды? – Лив задумчиво свела над переносицей светлые брови. – Впрочем, если бы мэр Леманн не инициировал всю эту историю с фестивалем, а инвесторы не восстановили бы «Эрнан», то и к «Егерю» никто бы не приехал, понимаешь? Всё всегда было связано. Каждый занимался своим делом. По крайней мере, так было раньше. В последние несколько лет конкуренция стала жёстче, и я не знаю, с чем это связано. Быть может, мировой кризис и до нашего озерца добрался?
– И в этом году Рекс тоже приглашён на вечер памяти, который устраивает Линда?
– Может и приглашён, но я сильно сомневаюсь, что он появится. Да и меня тут быть не должно… – на последнем слове Лив резко замолчала, словно подавившись собственным дыханием. Подумав немного, она медленно и глубоко втянула носом воздух, а затем более решительно повторила: – Мне тут не место.
– Разве ты не любишь «Домик Егеря»? Ты сама сказала, что это самое красивое место на Земле.
– Сказала, но ведь можно любить что-то и при этом испытывать боль от каждого прикосновения к этому? Или это только у меня так? – лицо Лив Сигрин исказила ломаная болезненная ухмылка, которую женщина поспешила спрятать вместе с подступающими слезами, резко отвернувшись от собеседницы.