Шарлотта
Я ставлю на плиту чайник и принимаюсь нетерпеливо барабанить пальцами по кухонному столу. Сейчас вечер пятницы – самое время пойти поужинать или сходить в кино. Ну или просто провести эти несколько часов в кругу семьи.
Но Ной застрял в аэропорту из-за отмененного рейса, а я, как всегда, практически безнадежно сижу дома одна. К тому же еще и весь день чувствую себя прямо скажем неважно – наверное, из-за токсикоза.
Я с такой силой опускаю чашку на стол, что ее керамическая ручка трескается. Настроение у меня хуже некуда.
Я просто хочу иметь хоть какой-то повод выйти из дома – чтобы можно было вылезти из своих пижамных штанов, уже чем-то заляпанных, и надеть что-нибудь красивое. Хочу, чтобы мы с Ноем поехали в город где-нибудь посидеть.
От студенческих эссе, которые мне нужно проверить, уже болят глаза. Я отправляю исправленные работы назад и возвращаюсь на диван. На душе неспокойно. Мои пальцы словно сами собой начинают стучать по клавишам ноутбука, и я с удивлением смотрю на то, что сейчас напечатала в строке поиска. Лорен Уайлдер.
Выскакивает ее фотография – темно-каштановые волосы, модная стрижка в стиле боб. У нее все еще спортивная подтянутая фигура и прежняя слегка кривоватая улыбка. В графе «профессия» значится «акушерка». Кроющаяся в этом ирония чуть не заставляет меня рассмеяться. Ну да, если своих детей у тебя никогда не будет, почему бы тебе не помогать другим их рожать.
Старая привычка берет свое, прежде чем я успеваю остановиться, и я нервно вбиваю в поле ввода еще одно имя из прошлого. И тут же рефлекторно осматриваюсь – словно он может появиться прямо из воздуха посреди моей гостиной. Мой взгляд падает на дверную задвижку – надежно ли она заперта?
Щеки краснеют, когда я представляю, что сказала бы доктор Эверетт, будь она сейчас в комнате. Особенно хорошо представляется разочарованный взгляд, выражающий все, что она думает о моих способах убить время.
Джонатан Рэндалл. На экране всплывает статья за статьей.
«В Канзасе осужден мужчина с долгой историей безрассудного поведения»
«Мужчина, недавно обвиненный в ДТП со смертельным исходом, теперь обвиняется в покушении на убийство»
«Семейное насилие, закончившееся убийством»
Кровь стремительно приливает к голове, меня мгновенно охватывает чувство отчаяния. Я подтягиваю ноги к груди и прячу лицо в ладонях, частит пульс: я чувствую, как начинается паническая атака.
Звонит телефон, и я срываюсь с места. Слава богу, можно на что-то отвлечься. Раньше, пока еще не накрутила себя, я оставила Ною сообщение на голосовую почту. Так что, будучи уверенной, что он мне перезвонил, я даже не смотрю на экран телефона. Он сам сказал, что наберет меня перед тем, как сесть на самолет.
Но до того, как я успеваю сказать хоть слово, из трубки звучит гортанный, мурлыкающий голос – совсем не голос Ноя.
– Наконец-то мы можем поговорить, дорогуша.
Мой желудок падает куда-то вниз, как будто я только что заложила мертвую петлю на американских горках. Притом несколько раз подряд.
– Нэнси, – удивляюсь я и сжимаю пальцы. – Как ты нашла мой номер в этот раз? Я только что его сменила. Снова.
– Я надеюсь, скоро ты поумнеешь и перестанешь пытаться сменить номер, раз уж мне каждый раз удается найти новый, – тут же выдает она, затем раздраженно вздыхает. – И вообще, разве можно так разговаривать с собственной матерью?
– Моя мать мертва, – холодно отвечаю я.
– Ты всегда была немного мелодраматична.
– Что ты хочешь, Нэнси?
– Чтобы ты перестала меня игнорировать, – хмуро говорит она. – Как долго ты собираешься меня винить?
– Ты написала ему письмо.
– Он в тюрьме уже десять лет, Шарлотта.
– Этого слишком мало.
– Ребенку нужен ее отец.
– У нас был ребенок, которому нужен был отец, – я говорю все громче. – А ему почти что сошло все с рук из-за тебя.
– Я сказала правду, – твердит она, а затем указывает: – он провел там достаточно времени.
– Это только ты так думаешь.
– А на психотерапии тебе ничего не говорят о необходимости прощать?
Я ничего не отвечаю, и между нами повисает напряженное молчание.
– Не надо больше обо мне беспокоиться, Нэнси. У меня все нормально. Но когда мы разговариваем, то каждый раз начинаем ворошить прошлое, а я не могу больше на него оглядываться. Уверена, ты можешь меня понять. Так что я пойду, ладно?
И не дожидаясь ответа, я вешаю трубку. Потом отключаю телефон и запихиваю его под диванную подушку. Скорчившись на диване, я волей-неволей представляю себе то утро одиннадцать лет назад. Тогда мы с мамой все еще были родными людьми.
На дворе стоит середина января. Проснувшись, я понимаю, что электричество во всем доме накрылось. Сначала я звоню электрику, а потом, сразу же после этого, своему парню – Джонатану. Меня переадресовывают на автоответчик, как будто телефон отключен. Я звоню снова. Ночью Джонатан всегда ставит телефон на зарядку, но, может быть, электричество вырубилось еще ночью?
Мне нужно согреться и выпить чашку кофе, так что я быстро чищу зубы, шнурую ботинки и выдвигаюсь на машине к дому своей матери – благо до него всего несколько километров. Снегоуборщики еще не успели добраться до нашей улицы, заканчивающейся тупиком, так что дорога скользкая ото льда. Обычно путь занимает минут пять, но мне приходится сильно сбросить скорость, так что я добираюсь все двадцать пять минут.
Весь мир выцвел – остался только белый лабиринт, составленный из долгих километров блеклого пейзажа. Я включаю обогрев на полную мощность и растираю одетые в перчатки ладони, не забывая выискивать взглядом блестящие участки льда на дороге. В некоторых местах лед почернел от грязи, его можно просто не разглядеть, и тогда автомобиль пойдет юзом.
Я думаю, именно это и случилось с моей жизнью в тот день. Все полностью пошло юзом.
Когда я наконец добираюсь до матери, дверь ее уютного домика тут же распахивается. На ее лице беспокойство сменяется жалостью.
– О господи! Слава богу, ты в порядке! – ее ладонь покоится на груди, у сердца, и я вижу золотой крестик, выбившийся из-под свитера с высоким горлом.
– Да, – говорю я, стряхивая снег с ботинок, – электричество отключили и у нас жутко холодно, но все в порядке.
– Я как услышала новости, сразу же попыталась тебе позвонить. Весь час пыталась.
Мне вручают чашку горячего кофе, и я с благодарностью подношу ее к своим потрескавшимся губам.
– У меня было желание поехать к тебе, но ты же знаешь, в такую погоду я становлюсь развалиной.
Я сажусь на диван и тут же утопаю в его мягких подушках. Уютная маленькая гостиная наполнена приятным теплом, в камине романтично трещат поленья, в воздухе витает аромат корицы. Убаюканная всем этим, я старательно игнорирую беспокойство в ее голосе.
– Надеюсь, скоро починят электричество. Я не могу дозвониться до Джонатана. Странно, что он вообще так рано уехал.
Лицо мамы становится озадаченным.
– Боже, дорогуша. Я думала, ты поэтому и пришла.
– Да нет, у нас просто отопление выключилось, – повторяю я и крепче сжимаю чашку. – Так здорово погреться у камина.
– Он тебе вот-вот позвонит.
– Ты о чем?
– Его по новостям показывали.
Я окончательно перестаю понимать, что происходит.
– Мама, ты вообще о чем?
– Произошел несчастный случай.
Я парализована ужасом. В голову лезут мысли о том, что мой парень сейчас может быть смертельно ранен, и меня начинает трясти.
– О чем ты? Какой еще несчастный случай? Да говори же ты! – кричу я. – Что случилось?
– Он жив, но он кого-то ранил… Довольно сильно ранил, кажется. Так сказали в новостях.
– Как?
– Он был пьян, Шарлотта.
– Мам, ты всегда так говоришь.
– Шарлотта Роуз, это не мое мнение, это факт. Он вел машину пьяным и сбил женщину.
– Когда? – Мне кажется, что пол подо мной качается. Может, вообще в Канзасе землетрясение? К тому же, посередине зимы? – Он ранен?
– Этим утром.
– Была же буря, просто ужасная, кто угодно мог бы…
– Шарлотта, он в тюрьме. У него сломана рука, но эта девушка… Врачи не уверены, что смогут ей помочь, – мама берет меня за руку и крепко сжимает ее. – И еще, Шарлотта. Женщина, которую он сбил – она была беременна. Уже на девятом месяце. Скорее всего, ни она, ни ее ребенок не выживут.
Вся дрожа, я силой стряхиваю с себя это тяжелое воспоминание. Почти машинально поглаживаю рукой свой собственный живот, и осознание того, что я собираюсь подарить кому-то жизнь в этом жестоком и неумолимом мире, заставляет меня задуматься. Такие мысли поглощают, и я говорю сама себе – не надо прыгать в эту кроличью нору, Шарлотта, это твоя старая жизнь.
Потом я сажусь и беру в руки ноутбук. Экран мигает, загораясь, и глаза тут же натыкаются на заголовок ужасающей статьи.
«Мужчина обвиняется в непредумышленном убийстве и смерти еще нерожденного ребенка»
Нетвердо встаю на ноги. Пол подо мной как будто дрожит. Плохо понимая, что происходит, я медленно бреду на кухню и нашариваю на полке стакан, чтобы запить таблетку – голова просто раскалывается.
По моему телу проходит странная, дрожащая пульсация – будто невидимый Джонатан где-то рядом трясет меня, словно тряпичную куклу. Вдруг я понимаю, что слышу протестующий стон, который доносится откуда-то из-под пола, и наваливаюсь на раковину всем весом. Этот звук доносится из подвала.
Я прикрываю дверь на кухню и нащупываю замок на двери подвала, ключ от которого висит на моей цепочке с крестиком. Мне удается справиться с дверью, и я застываю на пороге, уставившись вниз на лестницу. Сейчас она вселяет в меня ужас.
Остальной дом обжит, аккуратно и со вкусом обставлен. Но вот подвал… Подвал незакончен, пуст, нетронут. Я не знаю, что мне делать.
Не выдержав, захлопываю дверь и с бешеной скоростью принимаюсь закрывать замок трясущимися руками. Понимаю, что должна спуститься, но эти воспоминания…
Отступаю от двери, словно боюсь, что она поглотит меня целиком, и зажмуриваюсь, силясь не упасть в обморок.
– Я могу это сделать, могу это сделать, могу это сделать, – усердно повторяю я.
Но всем нутром ощущаю, что не готова.
И, сползая по стене, твержу, сбиваясь от тяжелого дыхания:
– Я не могу. Я не могу. Я не могу.