Неосознанная сила, с которой не могли справиться никто и ничто, бросило Анатолия к самому родному, что было у Никитина в мире («Или мирах!», – эта мысль тоже промелькнула, и пропала) – к Бэйле. То, что творилось вокруг с товарищами, падавшими на пол без всяких признаков внешнего воздействия, отошло на второй план – вот таким эгоистом оказался Толик. Оправдывать себя он не стал – не было ни времени, ни желания. А потом все смыла огромная и живительная волна облегчения – его Бэйла стояла, как ни в чем не бывало; больше того – она единственная сейчас «держала периметр» – и за себя, и за Борьку Левина, и за двух подруг; Оксану и Иринку Ильину. Последняя, впрочем, держать не могла не то что периметр, но и ничего другого – она, как и немногие вокруг, лежала без сознания на полу.
Анатолий, уже принявший жену в объятия (так, чтобы не мешать держать тот самый периметр) и сомкнувший руки на животе Бэйлы, отозвавшимся изнутри упругим толчком ребенка); не бросился к Ирине – там уже застыл с растерянным лицом Марио. А с другой стороны снайперши склонилась с сосредоточенным лицом Света Кузьмина, теперь Левина. Удивительная трансформация, которой подверглось ее тело, и благодаря которой Света превратилась в статную богатыршу трехметрового роста, ничуть не повлияла на ее целительские способности. И сейчас Никитин облегченно кивнул в уверенности – с Иришкой все будет в порядке.
– Даже надежнее, – пробормотал он, – чем если бы за дело взялся доктор Браун. А где, кстати, он? Только что сопел за спиной.
Доктор тоже лежал, раскинув руки широко – как на пляже. Рядом, что естественно, застыла на коленях Зина Егорова – главная кормилица города. Она так и не поменяла фамилию на аристократическое Браун, хотя они с доктором заняли индивидуальный особнячок одними из первых.
Короткое слово – «пляж» – царапнула какую-то струнку в душе; заставило мысли Никитина заметаться в поисках. Он остановился взглядом на застывшей посреди зала фигуре профессора Романова.
– Впрочем, – отметил он, – «орудие главного калибра» Алексея Александровича – голова – не застыла. Она сейчас фиксирует все происходящее здесь, и командует руке, быстро черкавшей что-то в блокноте. Собирает факты. А потом он сядет, и будет думать, думать – чтобы поразить всех глубокомысленными выводами. А что тут думать? И так все ясно.
Он набрал воздуха в грудь, и негромко, но четко – так, чтобы не оглушить жену – провозгласил на весь зал:
– Это солнечный удар. Необычный, очень жесткий и стремительный, но вполне объяснимый.
– И как ты, Анатолий, объяснишь…, – резко повернулся к нему профессор.
Никитин перебил его движением руки, одновременно облегченно вздыхая при виде того, как Светлана легко и грациозно, несмотря на размеры, вскочила на ноги, чтобы через пару шагов склониться над другим недвижным телом. Это был доктор Браун, и Зинаида рядом подняла к целительнице взгляд, полный муки и надежды. К словам Анатолия прислушивались все – даже те, кто сейчас нетерпеливо ждал Левину рядом с телами своих бессознательных близких.
Анатолий обратил общее внимание прежде всего на себя – на ту энергию, что переполняла его; буквально перехлестывала через край.
– Я думал, что это эйфория от победы… над богом, а потом над чудовищем… Но только теперь понял – это тоже связано с солнцем; с очень злым солнцем. Словно я через кожу, всем организмом смог питаться его энергией. Ну… как наши полупроводники – напрямую.
– А как же Роман Петрович, и доктор, и все остальные?
Штатный оппонент, Алексей Александрович Романов, профессор Санкт-Петербургского университета, даже перестал мучить ручку и блокнот. Доктор, кстати, уже сидел на полу с вполне осмысленным взглядом.
– Все очень просто, – тракторист, в отличие от того же профессора, никогда не стеснялся резать правду-матку в глаза, за что ему нередко попадало – и в прежней жизни, и здесь, в городе, – ни доктор, ни доцент к когорте бессмертных не относятся. Потому для них жесткое излучение местного светила оказалось почти смертельным.
– А…
И опять тракторист перебил профессора, чуть сильнее прижавшись к спине супруги:
– А моя Бэйла не пострадала. Потому что – в отличие от некоторых (Анатолий поостерегся посмотреть в сторону «некоторой» Оксаны; махнул на Ильину) она не покинула поста. Даже в минуту всеобщего ликования. И под лучи солнца не попала. За что я сейчас при всех и поцелую.
– Шестнадцать раз, – быстро отреагировала Бэйла.
Тем временем Левина, показывающая чудеса исцеления – главным образом стремительность, с которой возвращала пострадавшим сознание и естественный цвет лица, перешла к последней фигуре на полу – Валерке Ильину. Впрочем, так – Валерка – степенного и всеми уважаемого коменданта называл один Анатолий. Ему, балагуру и весельчаку, прощалось и разрешалось многое.
– Но не все, – остановил себя Анатолий, – к командиру, и… той же Оксане я бы вот так запанибратски не подошел бы. Да и к Зине Егоровой – хоть и на ты, но со всем уважением.
Командир, между тем, словно услышал его мысленное обращение, вернул себе бразды командования. Его спокойный голос с заметной лишь для самых близких товарищей ноткой горечи заполнил зал:
– Сержант! Почему люди оказались за пределами защищенной территории? Да еще – без защитного камуфляжа?
Этот вопрос Анатолий уже задавал раньше – самому себе. Но ответа пока не нашел.
– Так ведь, – запнулся совсем не по-армейски Левин, – они – Чжай с женой – сегодня в карауле Северного поста. Как раз их смена была. А почему без защитного комбинезона?.. И почему выскочили из помещения поста?..
Сержант пожал плечами, и замолк с виноватым выражением лица. Он и ростом, казалось, стал меньше; сейчас этот трехметровый гигант выглядел как бы не ниже и тщедушней стоявшего перед ним командира.
– Хорошо, – полковник отвернулся от начальника охраны, ничем не выдав ни злости, ни обещания неминуемого наказания, – доктор Браун, Левина!
Два представителя разных ветвей гиппократовой науки вытянулись во весь рост.
– Сейчас спускаетесь в общий зал; помогаете пострадавшим… Ну – что стоите? Выполнять!
Целители исчезли быстрее, чем Анатолий успел моргнуть.
– Сержант! Организовать наблюдение – чтобы муха мимо цитадели незамеченной не пролетела.
– Есть! – Левин словно опять вырос, вернулся к своим внушительным габаритам.
– За пределы цитадели – ни одного человека без команды. А такой команды не будет… в течение ближайшего часа. Ровно через час (и сам командир, и сержант; и многие другие, как и Анатолий, метнулись взглядами к наручным часам) всех собрать в столовой. Все – выполнять!
Левин тут же убежал, а полковник обвел зал еще одним, теперь уже оценивающим («Скорее – выбирающим», – догадался Анатолий, выдвигаясь вперед) взглядом. Кудрявцев его движение, означающее готовность к действиям, оценил; начал перечислять именно с него:
– Никитин, Алексей Александрович, Ильин… ты как?
– Нормально, Александр Николаевич, даже голова не кружится.
– Хорошо, тоже со мной… Ульянова, и…
– И я, – вперед шагнула, предварительно кивнув Бэйле, Оксана.
Двигалась она, несмотря на восьмой месяц беременности, легко и быстро. Командир – даже если и имел что-то против ее инициативы, возражать не стал. Больше того – Анатолию показалось, что он совсем незаметно вздохнул с облегчением, и такой же невидной большинству радостью. И Никитин хорошо его понимал – он бы и сам предпочел сейчас оставаться рядом с женой.
– Но, – подумал он, целуя Бэйлу в висок, – есть такое слово: «Надо!».
Как оказалось, маленький отряд, что собрал командир для исследования неизвестной пока цели, пополнять не имело смысла. Именно шесть человек свободно вмещалось в электромобиль охраны, что юрко передвигался по подземным туннелям города. Дежурный водитель, начальник смены, и две очередные смены для двух постов – каждые два часа два таких автомобиля бесшумно скользили: один к Северному и Восточному постам; второй, соответственно, к Южному и Западному. Усаживаясь рядом с водителем, которым сегодня, конечно же, был Анатолий, полковник констатировал:
– До смены еще больше часа. Пусть сержант сам меняет посты. А мы пока…
– На Северный, – Никитин привычно опередил размеренную речь командира.
Кудрявцев привычно кивнул, не делая замечания; к несдержанности тракториста на язык он относился сдержанно.
Никитин запустил двигатель нажатием пальца на кнопку. Он невольно вспомнил их первый день появления в новом, полном опасностей и приключений мире. Тогда, восемь с лишком месяцев назад, он вот так же тыкал пальцем, пытаясь завести мотороллер в разгромленном сирийском лагере. Будь сейчас у тракториста время, он бы с гордостью оглянулся назад, в прошлое; отметил бы, как много успели сделать и сам он, и его товарищи за эти месяцы. Теперь же внимания хватило лишь на то, чтобы в который оценить несокрушимую мощь подземного перехода, по которому целый километр идеально ровного пути электромобиль промчался меньше, чем за полторы минуты. Командир его лихость осаживать не стал – и сам, как видимо, торопился; и мастерство водителя успел оценить много раз.
Автомобиль плавно остановился у дверей, ведущей в здание, которое венчал Северный пост, и Анатолий повернулся, одобрительно подмигнув коменданту. Именно Ильин в свое время настоял на такой вот разветвленной системе подземных переходов, и переездов, позволяющих перемещаться из одной части города в другую быстро и, как оказалось, вполне безопасно. Валерий улыбнулся в ответ, и первым взялся за дверь, открывая ее перед командиром. Полковник скользнул вперед, скомандовав Анатолию: «Страховка!». Вообще-то обычно в авангарде и арьергарде ставились самые опытные бойцы; Анатолий себя к таковым не относил. Были в разведотряде, разросшимся до двух десятков человек, профессиональные военные, чемпион мира по единоборствам, и даже самый настоящий гладиатор. Но сейчас именно Никитина командир посчитал достойным прикрывать тылы, и тот невольно заполнился гордостью. Что, впрочем, не мешало ему исполнять свои новые обязанности со всем рвением.
Огромный зал, в который попали разведчики, был пуст. Комендант впереди едва заметно вздохнул. Он сам в свое время настоял на строительстве этих четырех помещений, каждое из которых занимало площадь ровно в один гектар, по углам разросшейся городской территории. Анатолий знал, что два из них – Южное, и Западное – уже как-то используются. Здесь же прижимистая душа Валерки Ильина страдала от такого безобразного, нерационального использования складских площадей.
– Или производственных, – поправил себя тракторист, – а может, животноводческих, или ремонтных – что тут придумает комендант?
Пока же группу встретили только ряды высоких колонн, которые поддерживали потолок (она же крыша) на высоте десяти метров. Как уверял сам комендант, никакой необходимости в этих колоннах не было. Наращенному по месту монолиту крыши из пластмассы толщиной в стандартные четверть метра обрушение не грозило. Ему вообще не грозило ничего из известных Анатолию опасностей.
– Кроме того самого тираннозавра, с его невидимым ударом по башке.
Никитин повел стволом АКМ налево – именно там, по его расчетам, за стеной ангара лежал поверженный монстр. А командир уже понимался по лестнице – туда, где в наружном углу крыши над местностью возвышался Северный пост. Тугая пружина, свернувшаяся внутри Анатолия, никак не хотела разжиматься. Даже тогда, когда дверь громко хлопнула, и шестерка разведчиков оказалась внутри поста; одного из самых защищенных мест города. Внутри пост напоминал верхний этаж цитадели; уменьшенный в несколько раз. Те же панорамные окна; великолепный обзор на все четыре стороны. Только «Корда» на станке не было; всю защиту этого передового поста составляли два автомата Калашникова, сейчас валявшихся на полу, бинокли рядом, тоже полагающиеся по штатному расписанию дежурной смене, и комплекты камуфляжной защиты – маленькие и жалкие в таком, брошенном состоянии.
– Не очень крупным пареньком был Чжай, – пробормотал Анатолий, – а его жена еще меньше.
Никто не скривился, не одернул тракториста; сейчас они были в поиске, и места эмоциям не было. Разве что у Ульяновой, односельчанки Никитина, дрогнули уголки губ – все-таки она не была разведчицей; со смертью в последний раз встречалась, наверное, когда лагерь сотрясала череда злодеяний Зинаны Арчелия – академика и кровавой маньячки.
У окна чуть слышно присвистнул командир, и все дружно подскочили к нему. Удивление полковника Кудрявцева было понятно. От громадного динозавра, едва не разорившего город, мало что оставалось. А над его останками, такими сейчас крохотными, трудились пернатые «мясники». Их крылья неутомимо вздымались кверху, и падали острыми краями на звериную плоть. Так же упорядоченно подлетали; точнее, подходили, волоча длинные крылья, другие орлы, выполнявшие роль перевозчиков. Тело тираннозавра таяло на глазах. Анатолий вдруг застыл, пораженный одной такой простой, на первый взгляд, мыслью.
– Так это же все объясняет! – чуть слышно воскликнул он, и теперь все обернулись к нему.
– Говори, – разрешил командир.
– Одна зацепка, товарищ полковник. Видите, куда летят эти «Птички»?
Кудрявцев, даже не глянув на компас, который (Никитин знал; не раз убеждался) всегда был при нем, тут же ответил:
– Почти точно на северо-восток. Это если ориентироваться по нашим постам. Где север и восток в этом мире, мы пока не знаем.
– Вот он и прозвучало – «в этом мире», – выдохнул рядом профессор.
Но Никитин лишь отмахнулся от него: «Потом!», – и продолжил:
– А куда бежал наш динозавр? Туда же!
– Так он, наверное, инстинктивно, уже мертвый. Повело тело, вот он и бежал, пока сигналы не перестали доходить до конечностей.
– А теперь выслушайте другую версию, – победно оглядел всех тракторист, – представьте, что в голове у зверя был еще один центр – тот самый, что атаковал нас сквозь окна. И он продолжал жить какое-то время; даже после смерти животного. И куда он послал тело? Какую команду подал ему?
– Какую? – это профессор выступил, не успевая угнаться за мыслью тракториста.
– «Домой!».
– И эту команду восприняли Чжай с подругой. Куда они ломанулись? – Анатолий победно огляделся, – конечно, домой – в цитадель.
– Логично, – кивнул после короткой паузы командир, – но почему они бросили здесь защиту?
Никитин помялся, и высказал еще одну гипотезу; такую, какая не могла прийти в голову настоящему военному:
– А может, они раньше разделись? Сами…
Командир еще раз кивнул. Если он и нахмурился, то внутри себя, никак не проявив неудовольствия внешне.
– Ну что ж, – подозвал он разведчиков к другой стороне панорамы – туда, куда сосредотачивали свое внимание караульные.
То есть, за периметр городских границ. Люба Ульянова невольно вскрикнула. Анатолий вполне понял ее. Там, где прежде по тучным травам нескончаемой чередой брели стада животных; где они рождались, вырастали, и умирали – от старости, или в клыках хищников – не было больше ничего. Вернее, тянулась до самого горизонта равнина, поросшая травой оранжевого цвета. Ни одного живого существа Анатолий не видел. Лишь ветерок лениво шевелил «оранжевое море»; гнал по нему в даль длинные волны. Это море резко обрывалось у границы, очерченной квадратом города; его наружными границами.
Эта граница – Никитин и прежде знал, и сейчас прекрасно видел – не была сплошной. Лишь по краям огромного квадрата со стороной в целый километр высились коробки зданий – точно такие же, на которой сейчас в Северном посту толпились разведчики. Две из них было видно; последнюю – Южную – заслоняла собой цитадель. Зримой границей городских владений были сотни столбов – тоже десятиметровой высоты. Именно таким должен был стать последний забор. Межу столбами, кстати, тоже было по десять метров. Анатолий невольно провел линии от каждого из ближайших столбов до вершины цитадели, сейчас нестерпимо блестевшей на солнце изумрудной зеленью. Что ему было до этих длинных бесчисленных отрезков? Никитин не знал; зато хорошо представлял, что означает тянущее чувство неудовлетворенности в груди. Это означало, что совсем скоро сознание вернется к этой картинке; вернется в нужный момент.
А командир перешел к другой стороне прозрачных стен – туда, где изнывали под палящими лучами неласкового солнца поля зерновых культур разной степени зрелости; потом огороды. За цитаделью, и за двумя улочками жилых домов росли сады, перенесенные от храма Артемиды усилиями горожан и волшебными руками «бабки Любы» – так тракторист иногда называл Любашу Ульянову. Сейчас он резко развернулся к ней, когда Ульянова закричала еще громче. Полковник совсем чуть-чуть – сантиметров на пять, не больше – раздвинул створки окна, и даже толстокожему (так признавал сам Анатолий) трактористу показалось, что он услышал слитный стон растений.
– Да они же до вечера не доживут! – выкрикнула Люба прямо в ухо Никитину.
– А я что! – отшатнулся тракторист, – что я могу сделать?!
Понятно, что односельчанка не ожидала от него помощи; как, наверное, и от командира.
– Ульянова! – резко окрикнул Кудрявцев, – я тебя сюда слезы лить пригласил? Или сопли на кулак мотать?! Наблюдать! Анализировать!! Искать решение!!!
Он еще резче повернулся к Оксане. Анатолий не видел теперь лица командира, но совсем не удивился мгновенной перемене в его голосе. Тон Александра Николаевича по-прежнему был деловитым, но в то же время заполненным теплотой и нежностью, направленной на любимую женщину.
– А для нас другая задача. Смотри!
Посмотрели все, даже Ульянова. Падальщики, как оказалось, уже закончили свою кровавую работу. Последние тяжело груженые птицы потянулись именно в том направлении, куда указывал недавно палец Анатолия, а оставшиеся – словно подчиняясь чьей-то команде – образовали практически правильную карусель, которая закружилась вокруг города. Их было еще много; Никитин даже в непробиваемом камуфляже поостерегся бы выйти сейчас в открытое поле.
– Конечно, если прикажет командир…
Командир приказывать не стал. Он открыл окно еще шире, и взял Оксану за руку.
– Вспомни Седую медведицу. Вместе мы победили. Победим и этих!
– Что нужно делать, Саша?
– Гоним их поганой метлой, Оксана, а напоследок…
Кудрявцев на несколько мгновений задумался, и Анатолий внутри себя усмехнулся; успел представить себе, как в будущем, когда все образуется, он еще припомнит Оксане эту метлу – в другом контексте, конечно.
– Помнишь старый фильм про Александра Невского?
Кудрявцева кивнула.
– Вот когда они будут лететь отсюда кувырком, добавим им пинком под хвосты, со словами святого князя: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!».
– Идет!
Анатолий скорее прочувствовал, чем увидел, как напряглись в нечеловеческом усилии спины командира и Оксаны. В следующий момент он рухнул на колени – рядом с остальными. И это был лишь слабый отголосок ментальной атаки. Но наблюдать в окно Никитин не перестал; что-то не позволяло ему отвести взгляда, даже закрыть глаза. Ульянова теперь глухо стонала, но тоже жадно вглядывалась в окно. Но то, что происходило на посту, не шло ни в какое сравнение с ударом, который приняла на себя карусель. Орлы, которых Анатолий считал безголосыми, вдруг закричали страшно и обреченно. А потом строй смешался; многие из птиц камнем полетели вниз, но и там пытались бежать прочь от источника безграничного ужаса. А те орлы, что смогли удержаться в воздухе, отчаянно махали острыми крыльями, показывая, наверное, личные рекорды скорости.
Неслышимая команда понизила тон, явно позволяя рухнувшим птицам «встать на крыло». Сознание тракториста само восприняло это; даже похвалило командира:
– Ну, и правильно, в обычной манере товарища полковника – пусть сами улетают, не нужно будет пачкать руки. «Несчастные» птички, наверное, обделались с головы до ног!
Последним аккордом стала та самая картинка из фильма. Анатолий явственно увидел озорную улыбку новгородского князя; услышал его бессмертную фразу. И внутри самопроизвольно зародилось: «Не подходи к этой паре ни с мечом, ни с автоматом!».
– Кажется все, последний, – констатировал командир.
Оксана даже помахала ручкой. А полковник, посмотрев на часы, кивнул собственным мыслям, и тут же озвучил их:
– Оксана, Валерий Николаевич! Страхуете. А я с двумя бойцами прогуляюсь. Любовь Васильевна – для тебя задача остается прежней. Через… пятнадцать минут – на общем собрании – жду предложений. И… выше нос, Люба!
Бойцами, естественно, оказались Анатолий с Романовым – больше живой силы в малом «войске» командира не было. По лестнице, и через весь огромный цех тройка разведчиком буквально скатилась. А вот наружу – под палящие лучи солнца, и возможное нападение притаившихся монстров – Анатолию выходить никак не хотелось. Как он подозревал, командиру с профессором, тоже. Но то самое слово «надо» никто не отменял, и вот уже забрало шлема автоматически затемнилось, и разведчики, ощетинившись автоматами на три стороны, остановились у большого кровавого пятна.
Анатолий нагнулся, и выдернул из земли острое перо.
– Железное, – совсем не удивился он, – это что же жрут эти твари, что у них вырастают стальные перья?!
Удивление было столь великим, что Никитин забыл обо всем. Даже об опасности. А она напомнила о себе звуками близких выстрелов, а потом жестоким броском на землю – в сторону от пятна. Бросил Анатолия, естественно, командир. Камуфляж, мгновенно вставший твердым в месте соприкосновения с почвой, был для спины лучше всякого матраса. Потому встряхнувший головой в шлеме тракторист прекрасно рассмотрел нового врага. Вернее, врагов. Это тоже были птицы; целая стая птиц. На первый взгляд, очень несуразных, и совершенно беспомощных. По крайней мере, после каждого выстрела Оксаны рядом с разведчиками падала очередная птица. Анатолий едва увернулся от одной падающей тушки. Вблизи этот мертвый «враг» больше всего напоминал барана с редким оперением и смешными короткими крыльями.
– И как только они летают? – удивился тракторист, отпихивая от себя «барашка» ногой.
Летали! И не только. Очередной удар неприятеля Никитин пропустил; командир на этот раз тоже не успел помочь. Что-то массивное смачно шлепнулось на руку Никитина, и разлетелось на мельчайшие капли, забрызгавшие все вокруг.
– Дерьмо! – догадался тракторист, инстинктивно отряхивая конечности, и смахивая вражеское «оружие» с забрала, – а эти что едят?!
Очередной всплеск удивления Анатолия понял бы, и присоединился бы к нему каждый; даже командир. Потому что железное перо, которое он так и не отпустил, пузырилось сквозь зловонную массу, и капало металлом на землю – словно на руку тракториста упало не полпуда птичьего помета, а кусочек беспощадно палившего солнца. Радовало одно – камуфляж успешно выдержал и это испытание. Он даже запаха не пропустил к Никитину.
– Назад – бегом! – скомандовал командир, – и трофеи не забудьте!
Анатолий вскочил быстрее самого полковника. За трофеи он посчитал не только горсть стальных перьев, одно из которых застыло причудливыми потеками, но и того самого «барана», что успел уже познакомиться с мощью человеческих ног. Вот таким – перемазанным с ног до головы дерьмом и кровью, он и ввалился на пост, где и сбросил достаточно тяжелого летающего барана на пол.
– Да. а.а.., – протянул командир в микрофон, не снимая шлема, – об этом мы как-то не подумали.
Сам Анатолий неосмотрительно откинул сферическую защиту за спину, и тут же поспешно накинул ее обратно, отсекая от себя нестерпимо вонючую атмосферу зала, а сам зал – от собственного оглушительного крика. Очевидно, его резкое движение смахнуло внутрь, на незащищенную шею, капли ядовитого дерьма, и теперь Никитин судорожно прыгал на месте от жуткой боли, не решаясь, впрочем, залезть рукой внутрь камуфляжа.
– Не подходить! – выкрикнул полковник Оксане с Ольгой, которые попытались ринуться на помощь, несмотря на смрад, окутывающий тракториста, – я сам.
Анатолий мужественно терпел; лишь скрипел зубами, пока командир осторожно снимал его шлем, а потом, присвистнув, бережно обтирал шею Анатолия какими-то салфетками. Чем были пропитаны эти мягкие клочки бумаги, Никитин не знал, но эффект от их применения был ошеломляющим. Они несли прохладу и онемение, и изгоняли из ран боль. Одновременно – как и ожидал сам Никитин – глубоко внутри организма зарождалась другая боль; пока несильная и даже приятная. Это желудок подавал первые, робкие сигналы: «Жрать хочу!». Анатолию Никитину были знакомы эти симптомы; он уже пережил приступ жесточайшего голода – в тот день, когда его ладошка исчезла в ужасной пасти собакомедведя. Счет, как он помнил, шел на минуты. Но сейчас Анатолий мужественно терпел, понимая, что командиру виднее. Кудрявцев, конечно же, понимал состояние тракториста. Он работал с ранами аккуратно, но быстро. Наконец, пришло время избавиться от испачканного камуфляжа. Анатолий остался в обычном наряде; тоже камуфлированном, но не обладавшим свойствами несокрушимой брони.
А злосчастный баран был закутан в несколько слоев пленки, и торжественно вручен самому Анатолию с напутствием полковника:
– Держи, трофейщик. Попросишь Зинаиду зажарить его. И съешь – вместе с косточками!
Никитин уже готов был вцепиться не только в этого «барана», но даже в железноперых птиц, и даже в тираннозавра. Потому он с истинным наслаждением услышал новый приказ командира: «Возвращаемся!».