Руфус ван Олдин прошел сквозь вращающиеся двери гостиницы «Савой» и направился к стойке портье. Клерк за стойкой улыбнулся ему и почтительно поздоровался.
– Рад, что вы благополучно вернулись, мистер ван Олдин, – произнес он.
Американский миллионер ответил на его приветствие небрежным кивком.
– Всё в порядке? – спросил он.
– Да, сэр. Майор Найтон ждет вас наверху, в апартаментах.
Ван Олдин снова кивнул.
– Почта? – удостоил он клерка следующего вопроса.
– Вся уже отправлена наверх. Хотя подождите минутку, – клерк посмотрел в ячейке и достал оттуда письмо. – Только что принесли, – объяснил он.
Когда Руфус ван Олдин взял у него письмо и увидел адрес, написанный женским почерком, его лицо изменилось – резкие черты сгладились, а твердо сжатый рот смягчился. Сейчас он выглядел совсем другим человеком. Миллионер прошел к лифтам, держа письмо в руках и продолжая улыбаться.
В гостиной его номера за столом сидел молодой человек, который проворно разбирал почту, что свидетельствовало о том, что он делает это далеко не в первый раз. Человек вскочил на ноги, когда вошел ван Олдин.
– Привет, Найтон!
– Рад, что вы вернулись, сэр. Хорошо съездили?
– Да так себе, – равнодушно ответил миллионер. – В наше время Париж превращается в захолустный городишко. Хотя я привез то, за чем ездил.
И он сурово улыбнулся сам себе.
– Насколько я знаю, вы всегда добиваетесь своего, – рассмеялся молодой человек.
– Вот именно, – подтвердил американец.
Это было сказано небрежным тоном, как будто он произносил избитую истину. Скинув свое теплое пальто, Руфус прошел к столу.
– Есть что-то срочное?
– Да вроде бы нет, сэр. Обычная рутина. Правда, я еще не закончил с почтой…
Ван Олдин коротко кивнул. Не в его привычках было хвалить или ругать работников. Со своими сотрудниками он обращался очень просто: давал им возможность показать себя и без сожаления расставался с теми, кто не соответствовал его требованиям.
При выборе же сотрудников он был чужд всяких условностей. Найтона, например, ван Олдин случайно встретил два месяца назад на швейцарском курорте. Парень ему понравился, и миллионер изучил его армейский послужной список, в котором нашел объяснение легкой хромоте, с которой ходил молодой человек. Найтон не скрывал, что ищет работу, и в разговоре с ван Олдином спросил, нет ли у кого-нибудь из его знакомых свободных вакансий. Тот с мрачным изумлением иногда вспоминал, как потрясен был молодой человек, когда ему предложили пост личного секретаря самого́ великого человека.
– Но у меня нет никакого опыта в бизнесе, – заикаясь от неожиданности, произнес он.
– А вот это совсем не важно, – ответил ван Олдин. – Бизнесом у меня уже занимаются три помощника. Все дело в том, что ближайшие шесть месяцев я планирую провести в Англии и мне нужен секретарь-англичанин, который, как говорится, имеет нужные связи и сможет организовать для меня мою светскую жизнь.
И до сих пор ван Олдин не разочаровался в своем выборе. Найтон обладал живым умом и оказался интеллигентным и трудолюбивым молодым человеком с прекрасными манерами…
Секретарь указал на три или четыре письма, которые лежали на столе отдельно от остальных.
– Наверное, сэр, стоит начать вот с этих, – предложил он. – Самое верхнее касается соглашения с Колтоном…
Но Руфус ван Олдин сделал протестующий жест рукой.
– Сегодня я не собираюсь заниматься всей этой ерундой, – заявил он. – Все это спокойно подождет до завтра. Все, кроме вот этого, – добавил он, глядя на письмо, которое держал в руке. На его лице снова промелькнула та самая странная улыбка, которая так сильно его меняла.
Ричард Найтон понимающе улыбнулся.
– Миссис Кеттеринг? – поинтересовался он. – Она звонила вам и вчера, и сегодня и, кажется, ждет не дождется, когда сможет с вами увидеться.
– Не может быть!
Улыбка сошла с лица мужчины – он надорвал конверт, который был у него в руках, и достал из него единственный листок, который в нем был.
Пока он читал то, что было на нем написано, лицо его потемнело, на губах появилась зловещая улыбка, которую так хорошо знали на Уолл-стрит, а брови угрожающе сомкнулись. Найтон тактично отвернулся и вернулся к сортировке писем. Миллионер произнес негромкое ругательство и ударил кулаком по столу.
– Больше я этого терпеть не намерен, – пробормотал он себе под нос. – Бедняжка… хорошо, что у нее есть папочка, который сможет ее защитить.
Несколько минут он, с сердито сдвинутыми бровями, мерил шагами комнату. Найтон все еще прилежно занимался почтой, сидя за столом. Внезапно ван Олдин резко остановился и взял пальто с того стула, на который бросил его, когда вошел.
– Вы опять уходите, сэр?
– Да, пойду навещу дочь.
– А если позвонят от Колтона?..
– Скажите им, чтобы убирались к чертовой матери, – произнес американец.
– Очень хорошо, – ответил секретарь не моргнув глазом.
Ван Олдин успел уже надеть пальто. Нахлобучив шляпу, он направился к двери. Взявшись за ручку, остановился.
– Вы хороший парень, Найтон, – произнес он, – совсем не достаете меня, когда я разозлен.
Молодой человек слегка улыбнулся, но ничего не сказал.
– Рут – мой единственный ребенок, – объяснил американец, – и никто на свете даже не представляет, что она для меня значит… – Его лицо осветилось слабой улыбкой, и он засунул руку в карман. – Найтон, хотите покажу вам кое-что?
Американец отошел от двери и вернулся к столу. Из кармана он достал предмет, аккуратно завернутый в коричневую плотную бумагу. Сняв обертку, достал большой потертый футляр из красного бархата. В середине крышки располагались какие-то инициалы, под которыми была изображена корона. Ван Олдин раскрыл футляр, и секретарь резко втянул воздух от изумления. На слегка пожелтевшем белом атласе, который покрывал футляр изнутри, камни больше походили на яркие пятна крови.
– Боже, сэр! – воскликнул Найтон. – Они что, настоящие?
Раздался негромкий довольный смех ван Олдина.
– Неудивительно, что вы это спрашиваете. Среди этих рубинов есть три самых больших в мире. Их носила русская императрица Екатерина, Найтон. Тот, что в центре, называется «Сердце пламени». Он совершенно безупречен – ни одного изъяна.
– Но ведь, – прошептал секретарь, – они должны стоить целое состояние…
– Четыреста или пятьсот тысяч долларов, – беззаботно ответил ван Олдин. – И это помимо их исторической ценности.
– И вы носите их вот так запросто, в кармане?
Американец весело рассмеялся.
– Именно так. Это мой подарок моей доченьке.
Секретарь сдержанно улыбнулся.
– Теперь я понимаю, почему миссис Кеттеринг с таким нетерпением разыскивала вас по телефону.
Но ван Олдин отрицательно покачал головой. На его лицо вернулось жесткое выражение.
– Вот здесь вы ошибаетесь, – промолвил он, – она ничего об этом не знает. Это мой маленький сюрприз для нее.
Закрыв футляр, американец стал медленно заворачивать его в бумагу.
– Это очень тяжело, Найтон, – пожаловался он, – когда мало чем можешь помочь тому, кого любишь. Я мог бы купить Рут много земли, но она ей совсем ни к чему. Когда я повешу эти камешки ей на шею, она будет радоваться несколько минут, но…
Он еще раз покачал головой.
– Когда женщина не может найти счастья у себя в доме…
Ван Олдин не закончил, но секретарь сдержанно кивнул в знак понимания. Ему лучше, чем многим, была известна репутация достопочтенного[2] Дерека Кеттеринга.
Миллионер вздохнул, засунул сверток в карман и, кивнув Найтону, вышел из комнаты.