Приглашению принцессы на половину государыни предшествовала следующая сцена. В кабинете императрицы, где она обыкновенно лежала после обеда в своих глубоких креслах, устланных пуховыми подушками, раздавались звуки тревожных и порывистых шагов герцога Бирона, нетерпеливо мерившего комнату своей порывистой и тяжелой походкой. Герцог был, видимо, чем-то сильно взволнован, и императрица осторожно, почти боязливо следила за его неровными шагами. Она знала, что за этим обыкновенно следовали бурные вспышки гнева Бирона, внушавшие ей почти панический страх.
Анна Иоанновна чувствовала себя в этот день хуже обыкновенного. Ее желтое, сильно отекшее лицо порою выражало невыносимое страдание. Доктора уже давно признали недуг императрицы неизлечимым, и только самовластный Бирон не хотел или не мог понять, что, причиняя императрице горе и тревогу, он этим самым ускоряет гибельную для него развязку.
– Эрнест! Ты чем-то расстроен? – почти заискивающим голосом спросила императрица, называя старого герцога прежним ласкательным именем, что она делала все реже и реже. – Что-нибудь случилось? Да?
– Ничего нового! – резко, почти крикнул в ответ гордый вельможа, совершенно забыв, что он говорит не с равным себе. – Случилось то же самое, что ежедневно случается при вашем дворе и при вашем слабом и неумелом управлении!.. Дерзкая девчонка, недовольная тем, что оскорбила меня и мою супругу-герцогиню, оскорбляет еще и вас и явно смеется над вашими приказами и распоряжениями!
– Я не понимаю, о ком ты говоришь, Эрнест!
– Не понимаете? Скажите пожалуйста!.. О ком же, как не о вашей возлюбленной племяннице, принцессе Анне, которая продолжает свои шашни с этим негодяем Линаром и под вашим носом переписывается с ним и назначает ему свидания!
– Переписывается? Свидания назначает?!.. Откуда ты берешь все это?
– Не по-вашему же мне сидеть и глазами хлопать, в то время как надо мной смеются и в грош не ставят моих приказаний!.. Я не в вас!.. Я все вижу и все знаю, что делается вокруг меня!..
– Но ведь ты сам говорил, что этого Линара скоро уберут?
– Да ведь еще не убрали!.. А между тем он к Анне Леопольдовне ежедневно записочки посылает и свидания ей назначает!
– Да ведь ты сам этого не видал?
– Еще бы я лично видел! Да я, кажется, на месте их обоих уложил бы.
– Ты забываешь, что говоришь о моей родной племяннице и о будущей наследнице русской короны.
– Тем хуже для вас, что вы не умели лучше воспитать свою близкую родственницу и надумали надеть российскую корону на такую пустую голову!
– Эрнест! Опомнись!..
– Не смотрите на меня так величественно и не меряйте меня такими строгими взглядами! Я, как вы хорошо знаете, не из трусливых, меня ничем не испугаете! Я повторяю вам: вы так распустили свою племянницу, что весь двор на нее пальцами указывает, и для нее было величайшим счастьем и почти спасением честное и блестящее замужество, которое я великодушно предлагал ей.
– Да ведь она выходит замуж… Это – вопрос решенный!
– Я не об этом замужестве говорю, – нетерпеливо топнул ногой Бирон. – Я говорю о своем сыне.
– Да! Но что ж мне было делать, если герцог Петр не сумел понравиться Анне?
– А этот немецкий идиот, вы думаете, сумеет приглянуться ей? – насмешливо спросил Бирон.
– Я этого не говорю, но этот вопрос решен окончательно, и все готово.
– Вплоть до коллекции ее любовных писем к этому накрахмаленному Линару… Приданое, надо признаться, довольно оригинальное!
– Ах, боже мой!.. Ты взялся выжить Линара от моего двора и выживай, как сам знаешь… Мне надоело слышать ежедневно одно и то же.
– Кто ж в этом виноват? Не я, конечно. Ведь не я приношу принцессе Анне письма ее любовника.
– Опомнись, герцог! Что ты говоришь?.. Какие выражения ты употребляешь?
– Ах, боже мой, какие нежности!.. Кому же, как не любовнику, посылают записочки и назначают ночные свидания?
– Докажи, что это так! Докажи! – в свою очередь вспылила императрица.
– Доказать нетрудно. Где в настоящую минуту ваша племянница?
– У себя в комнате, наверное; где же ей быть?
– А с кем она там беседует?
– С Юлией Менгден, вероятно. С кем же ей больше проводить время?
– Менгден зовут Юлианой, а не Юлией! – поправил герцог. – Что у вас за страсть искажать имена?
– При дворе все зовут ее Юлией, и я не хочу отставать от других, тем более что она на днях примет православие.
– Ну, крестинами занялись от нечего делать! – махнул рукой Бирон. – Вот уж подлинно, как ваша русская пословица говорит: «Чем бы ни тешился ребенок, лишь бы громко не кричал!»
– Такой пословицы нет, – рассмеялась императрица, – есть поговорка: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».
– Ну, не все ли равно, так или иначе выражается мужицкая глупость на вашем глупом русском языке? Я повторяю вам свой вопрос: с кем беседует в настоящую минуту ваша племянница?
– А я повторяю тебе, что не знаю… Ведь не станешь же ты уверять меня, что к ней в апартаменты прошел Линар?
– Еще бы он это позволил себе!.. Да я собственноручно ему ноги обломал бы. Нет-с, у вашей племянницы в данную минуту сидит ее горячая заступница и воспитательница, госпожа Адеркас.
– И в этом я не вижу ничего удивительного. Матильда всегда вместе с Анной. Они почти неразлучны, и хотя в последнее время ты, как мне известно, принимаешь все меры к тому, чтобы разъединить их…
– Я принимаю все меры к тому, чтобы спасти и вас, и честь вашего двора от публичного позора, которому ваша хваленая Матильда всеми силами потворствует и потакает! Она и сейчас отнесла принцессе Анне записку от ее возлюбленного.
– Ты опять, герцог? – почти строго заметила императрица.
– Да, опять и всегда, пока эта противная швейцарка будет проживать в пределах вашей империи.
– Я уже сказала тебе, что награжу и отпущу ее!
– А я нахожу, что ее следует не отпустить, а прямо прогнать, и уж, конечно, без всякой награды.
– Когда ты кого-нибудь невзлюбишь…
– То, стало быть, его любить не за что! – договорил сам герцог.
– Но она столько лет служила нам верой и правдой.
– Она и в настоящую минуту проявляет и эту «веру», и эту «правду». Она принесла и вручила вашей племяннице записку от Линара.
– Почему ты предполагаешь это?
– Я не предполагаю, я знаю!.. Какой я был бы правитель, если бы жил предположениями.
– Но… кто мог сказать тебе?
– Стены сказали мне, – останавливаясь пред императрицей, громко произнес Бирон. – Понимаете ли вы, стены! В правильно поставленном доме все стены говорят.
– Ты слишком подозрителен.
– Проверьте, если желаете! Я прямо и открыто заявляю всем, что Адеркас принесла принцессе записку от Линара относительно назначенного при дворе бала. Они всегда сговариваются, а теперь им это и подавно нужно, потому что эта старая лисица Адеркас отлично знает, что доживает последние дни при вашем дворе и с ее отъездом они лишатся самой усердной пособницы. Ваши придворные балы, при распущенности вашего двора, служат самым надежным пунктом соединения разрозненных сердец!
– Ты знаешь, что я первая вовсе не охотница до этих балов.
– Время прошло! – с желчной усмешкой дерзко заметил Бирон. – В былые годы вы не то говорили…
– И ты, сколько мне помнится, тоже не прочь был от балов? – тихо и покорно улыбнулась императрица.
Она ввиду увеличивавшейся болезни, а с нею и нервного раздражения положительно начинала бояться Бирона.
– Что толковать о прошлом!.. Нам настоящее интересно… Прожитого и пережитого не вернешь, сколько ни толкуй о нем!.. Назначенный бал должен отличаться блеском и оригинальностью. Он будет последним в настоящем сезоне. После него пора будет и на дачу собираться.
– Да, конечно!.. Но и без этого празднества можно было бы обойтись. Кому нужен этот бал?
– Он мне нужен!.. Я уже раз сказал вам, что он нужен лично мне, по моим соображениям, направленным, конечно, на вашу пользу. О себе я всего меньше думаю… Кстати, это будет и прощальным фестивалем для вашей племянницы, которая вскоре после него расстанется со своим возлюбленным, если только не ухитрится убежать вслед за ним за границу.
Императрица перекрестилась.
– Что это ты, герцог, неподобные какие вещи говоришь? Статочное ли дело принцессе крови с проходимцем немецким связаться и в чужие земли за ним следом убежать?
Она говорила от души, забыв, что перед нею стоял такой же «немецкий проходимец», тем же путем добившийся чуть не царских почестей в приютившем его государстве.
– Что ж, хотите вы проверить справедливость моих слов? – спросил Бирон после минутного молчания.
– Это относительно Анны, что ли? Конечно, хочу! Прикажи послать ее ко мне.
Герцог подошел к двери, но в ту же минуту от последней быстро отскочил кто-то.
Когда Бирон вошел в комнату, смежную с той, в которой отдыхала императрица, он застал камер-юнгферу Юшкову углубленной в какое-то сложное вышивание. Герцог пристально взглянул на нее и медленно проговорил:
– Подите наверх к принцессе и позовите ее высочество к императрице. Заметьте при этом, кто у принцессы, и постарайтесь уловить, хотя приблизительно, о чем идет разговор.
Юшкова двинулась к двери.
Однако Бирон, остановив ее, строго проговорил:
– Ко всему, когда-либо сказанному вам мною, прибавьте и зарубите себе на память еще следующее. Я очень люблю шпионство и доносы и щедро плачу за них, но не хочу быть их предметом! Вы поняли меня?
– Помилуйте, ваша светлость! – начала было перетрусившая насмерть камер-юнгфера.
– Нет! Если еще раз замечу что-нибудь подобное, то не помилую! – гордо бросил ей в ответ Бирон и, вернувшись в комнату императрицы, серьезно, почти строго заметил ей: – Научитесь же выдерживать людей в должном порядке… Ведь это ужас что такое! Я вышел в соседнюю комнату, чтобы передать ваш приказ, и поймал вашу камер-юнгферу, подслушивающую у двери наш разговор…
Желтое, налитое лицо императрицы покрылось внезапным румянцем.
– Юшкову? – переспросила она. – Ты сам застал ее?
– Стало быть, сам, если говорю!
– Позови ее сюда сейчас, негодяйку! – крикнула императрица, силясь подняться с кресла и в изнеможении вновь опускаясь в него. Позови ее ко мне сейчас! Чтобы сегодня же ее духу не было у меня во дворце!
– Успокойтесь! Во-первых, ее нет, потому что я услал ее за вашей племянницей, во-вторых же, я достаточно твердо сказал ей все, что надо, а моих слов в вашем дворце слушаются и боятся!.. Все знают, что я шутить не люблю! Я поставил вам это на вид, чтобы доказать вам, кем вы окружены. А затем на Юшкову можно положиться, как на каменную гору. Она знает, что я на ветер своих слов не бросаю!
– Но что же она не идет?
– Кто? Юшкова или принцесса Анна?
– Ах, боже мой! И та и другая.
– Принцесса по обыкновению поломается, прежде чем исполнить вашу волю и ваш приказ, а Юшкова и там подслушивает, как подслушивала здесь, с тою только разницей, что на это подслушивание я сам уполномочил ее. Но вот и ваша принцесса-недотрога идет. Прикажете оставить вас? – насмешливо поклонился герцог.
– Ах, нет… зачем же? Какие от тебя могут быть тайны? Но где же Анна?
– Шествует не торопясь, как всегда… У нее на все свои церемонии; без этикета она ни на шаг!
Не успел Бирон окончить эти слова, как в дверях показалась принцесса Анна Леопольдовна, действительно, как бы в подтверждение слов Бирона, выступавшая своей спокойной, неторопливой походкой. Она подошла к тетке, нагнулась, чтобы поцеловать ее руку, а затем отошла в сторону, как будто даже не заметив присутствия герцога.
Последнего от этого невнимания бросило в краску.
– Вы звали меня, тетушка? – почтительно склоняя голову, спросила она императрицу.
– Да, я хотела поговорить с тобой о твоем костюме к готовящемуся балу.
– Мой костюм уже заказан. Я буду во главе розовой кадрили… У нас будут розовые костюмы с серебряными бантами.
– А твоим кавалером будет принц Ульрих?
– Да, он! – нехотя ответила принцесса.
– Всех кадрилей будет четыре?
– Да, четыре!.. Но остальных костюмов я не знаю, знаю только, что цесаревна Елизавета будет в голубом.
– И кавалером ее высочества будет мой сын, герцог Петр! – не без гордости заметил Бирон.
Принцесса не возразила ни слова. Она как будто даже не слыхала его слов.
– Цесаревна умеет быть очень мила и предупредительна! – как бы в чем-то оправдываясь, заметила императрица.
– Да, в ней нет напыщенной гордости, которая отличает многих при русском дворе! – подчеркнул Бирон.
– И которая особенно смешна и непростительна в тех случаях, когда ее проявляют люди, ни по рождению, ни по своему образованию не принадлежащие к родовитому русскому дворянству! – громко и отчетливо произнесла принцесса, бросая исподлобья взгляд в сторону взбешенного герцога.
Императрица слегка поморщилась. Помимо того, что она никогда не давала в обиду своего любимца, которого, впрочем, и обижать никогда никто не решался, за исключением неугомонной принцессы Анны, императрица не терпела никаких пререканий в своем присутствии и, чтобы положить предел всем резким выходкам племянницы, спросила ее:
– Что ты делала, когда тебя позвали ко мне?
– Ничего особенного! Разговаривала.
– С кем именно?
– С фрау Адеркас.
Бирон бросил торжествующий взор на императрицу.
Принцесса Анна перехватила этот взор на лету, и он окончательно вывел ее из себя.
Бирон видел досаду молодой девушки, и это еще больше подзадоривало его.
– Разговор, вероятно, шел о предстоящем бале? – спросил он с насмешливой улыбкой.
Принцессу такая наглая смелость окончательно вывела из себя.
– Нет, о вас! – ответила она, смело взглянув ему прямо в лицо.
Бирон почти вздрогнул от удивления.
– Что с тобой, Анна? – спросила императрица, в свою очередь глубоко пораженная выходкой принцессы, но остановить ее было уже трудно.
Анна Леопольдовна, всегда сдержанная и молчаливая, редко выходила из себя, но когда с ней это случалось, она уже не могла совладать с собой.
– Ничего, тетушка, – ответила она, прямо взглянув в глаза императрице. – Я не знаю, почему мой ответ мог так удивить вас. Все кругом нас, да, я думаю, и чуть ли не вдоль по всему необъятному вашему царству, наверное, ежедневно и ежечасно ведут разговоры о герцоге Бироне.
– И… по вашему мнению, наверное, все бранят его, как и вы? – вмешался в разговор Бирон.
– О других я ничего сказать не берусь, но лично я на этот раз не бранила вас. Я просто откровенно разговаривала с человеком, от которого не привыкла скрывать свои впечатления.
– Ты еще слишком молода, чтобы позволять себе составлять определенное мнение о людях старше и умнее тебя, – строго заметила ей императрица. – Я требую – слышишь ли ты? – тре-бу-ю, чтобы имена близких мне людей произносились тобой с любовью и уважением. Ты слышала, что я сказала, и… поняла меня?..
– И слышала, и поняла, тетушка!.. и постараюсь, исполняя ваш приказ, как можно реже произносить те имена, которые я не считаю возможным окружить ни любовью, ни уважением!
– Оставьте принцессу, ваше величество! – смело вставил Бирон свое властное слово в этот чисто семейный разговор. – Вы видите, что она сегодня расстроена.
– Не более обыкновенного! – ответила молодая девушка, видимо порешившая на этот раз не уступать смелому временщику. – Я не вижу никакой причины к особому расстройству.
– Бывают тайные предчувствия! – зло усмехнулся Бирон. – Это чувство невольное… с ним трудно совладать.
– Я мало и редко жду чего-нибудь хорошего, и потому меня никакое тяжелое предчувствие не испугает.
– Такое разочарование в такие молодые годы и при том блестящем положении, какое создала для вас забота вашей благодетельницы…
– О моих личных отношениях к ее величеству я попросила бы вас не заботиться! – холодно и почти повелительно заметила молодая принцесса.
Ее тон все более и более удивлял как императрицу, так и смелого фаворита. Оба они не привыкли к такому упорному противодействию и оба почти терялись, столкнувшись с таким непривычным для них явлением.