Досада, вызванная в принцессе неожиданным появлением непрошеной гостьи, была непродолжительна. Вошедшая была не кто иная, как воспитательница принцессы, госпожа Адеркас, а ей Анна Леопольдовна была всегда рада.
Спокойная, несколько гордая, но всегда равнодушно приветливая со всеми, с кем ее сталкивала судьба, Адеркас, умная и хитрая иностранка, не особенно долюбливала хорошенькую фрейлину Менгден, как будто слегка ревнуя ее к принцессе; но на этот раз, как и всегда, она очень дружелюбно поздоровалась с ней и только легким движением показала, что хотела бы остаться наедине со своей воспитанницей.
Юлия перехватила этот взгляд на лету и, поднявшись с места, прямо и открыто заявила:
– Ну, я пойду пока!.. Пришлите мне сказать, когда вы будете одни.
– Но вы нам нисколько не мешаете! – снисходительно заметила госпожа Адеркас.
Юлия ничего не ответила и, встав с места, удалилась с учтивым, но холодным поклоном.
– Вы напрасно так упорно отослали ее, моя дорогая! – ласково заметила принцесса, когда молодая фрейлина оставила комнату. – После вас мне никто так не близок и не дорог, как Юлия, и от нее у меня нет секретов.
– Я такой откровенности не одобряю и разделить ее не могу! Я именно пришла сюда, чтобы передать вам несколько слов, которых не сказала бы положительно ни при ком.
– Еще раз напрасно, мой добрый друг! Юлия знает все и так же искренне желает мне добра, как и вы!..
– Быть может, но ее «добро» ограничивается пустыми разговорами, а это – именно то, чего всеми мерами следует избегать при вашем русском дворе. У вас шпионство развито так, как только среди патеров иезуитского ордена!.. Но бросим эти пустые разговоры!.. Во-первых, вот вам! – и Адеркас протянула принцессе элегантно свернутую и сложенную конвертиком бумажку, запечатанную, по моде того времени, облаткой с изображением горящего факела, над которым парила пара голубков.
Принцесса Анна с восторгом взглянула на эту нежную эмблему и почти с благоговением приняла из рук своей воспитательницы принесенную ей записку.
– Прочитайте!.. Тут, должно быть, важное сообщение! – холодно и спокойно сказала госпожа Адеркас.
Анна Леопольдовна дрожащими руками сорвала облатку и пробежала коротенькую записку, после чего ее лицо слегка изменилось.
– Да, граф Мориц пишет мне, что за нами деятельно и… не совсем неудачно следят и что нам обоим грозит серьезная опасность.
– Она скорее всего угрожает мне! – спокойно проговорила воспитательница. – Я имею основание предполагать, что на меня сделан донос, и с горем должна сознаться вам, что я далека от надежды еще долго пробыть с вами!..
Принцесса при этих словах внезапно побледнела.
– Что вы говорите?.. Какой донос?.. Кто мог донести на вас?.. И что, наконец, можно донести?..
– Ну, что именно, вы хорошо знаете, а кто – это меня мало заботит!.. Здесь доносами занимаются поголовно все, и меня нимало не удивит, если это ваша любимая подруга…
– Как? Вы подозреваете Юлию? Моего лучшего друга?
– Друг ли она вам или враг – решить это я не берусь; но, не высказывая против нее никакого положительного обвинения, не могу все-таки не сказать, что не прозакладываю своей головы за то, что она сейчас, прямо отсюда, не отправилась с доносом на вас и на меня к герцогу или даже к самой императрице!..
– Нет!.. Это я не могу и не хочу думать!
– Ваше дело! – пожала плечами воспитательница. – Но я не за тем пришла, чтобы спорить с вами о степени преданности окружающих вас лиц. Я хотела серьезно поговорить с вами, тем более что этот разговор может быть последним между нами…
– Как последним? Что вы хотите сказать? Зачем вы так пугаете меня?
– Я вовсе не хочу ни огорчать, ни пугать вас, дитя мое. Я хочу только использовать выдавшуюся нам свободную минуту, чтобы предупредить вас о том, что мне удалось узнать в эти последние дни, или, точнее, в эти последние часы!.. Вы знаете, что у меня есть некоторые сношения с саксонским двором и что эти сношения именно и вызвали то доверие, которым одарил меня граф Линар?
– Да, я знаю это, и это еще сильнее связывает меня с вами!..
– Ну, так об этих сношениях стало каким-то образом известно кабинет-министру Яковлеву, а вы знаете, какую роль он играет во всем, что касается политики России!..
– О, хорошо знаю; но знаю при этом и то, что он занимается не столько делами государства, сколько низкими сплетнями и гнусными доносами… Это – шпион, а не государственный человек.
Госпожа Адеркас улыбнулась:
– Вы еще молоды, дитя мое, и не знаете, что эти слова в дипломатическом мире – синонимы. Кабинет-министр Яковлев – далеко не единственный соглядатай в сфере иностранной политики. При каждом европейском дворе есть свой премьер-министр Яковлев!
– Но что заставляет вас думать? Что возбудило ваше подозрение?
– Это не подозрение, а полная и несокрушимая уверенность! Я получила предупреждение и обязана была, в свою очередь, предупредить вас!.. Что пишет вам граф?
– Он пишет, что передаст мне многое на балу, который устраивает императрица.
– И на котором за вами будут следить усиленнее и усерднее, нежели когда-нибудь.
– Да… Но все-таки я найду возможность выслушать графа Морица.
– Сначала выслушайте меня!.. Саксонский двор оповещен о том, что на графа Линара недружелюбно смотрят здесь, у нас, и что недалек тот день, когда его пожелают совсем убрать из Петербурга.
– Но разве можно сделать это помимо его желания?..
– Наивный вопрос!.. Неужели вы думаете, что у всех, кого императрица или ее клевреты пожелают выжить из России, предварительно испрашивается на это их личное разрешение?
– Но граф – уполномоченный посол.
– Его и отзовет именно то правительство, которое уполномочило его! – холодно рассмеялась госпожа Адеркас. – Ничего нет глаже и корректнее наших дипломатических каверз. Меня вот тоже не сегодня завтра увезут… увезут без предупреждения, но и без малейшего оскорбления моей личности… Просто учтиво попросят пожаловать, предварив, что «пожаловать» требуют без малейшего промедления.
– Вы пугаете меня, мой друг!
– Напрасно! Не надо быть такой робкой… У вас, в России, есть очень дельная и справедливая пословица, которая в переводе на наш язык предупреждает всех, близко подходящих к царям, что они приближаются к своей смерти!..
– Да… Я знаю… Эта пословица так и гласит: «Близ царя – близ смерти».
– Очень оригинально и как нельзя более справедливо! Эту мудрую пословицу никогда не следует забывать, особенно вам, лицу, готовящемуся стать на ступени престола.
– Бог с ним, с этим престолом!.. Я желала бы лучше никогда не приближаться к нему!
– Напрасно!.. Власть – великое, святое состояние!.. Как много пользы может принести человек, облеченный ею!..
– Да, но зато сколько несчастий грозит ему самому!
– Надо уметь бороться… как можно меньше трусить и как можно меньше и реже уступать! Но мы теряем дорогое время на пустые теоретические прения. Я пришла сказать вам несколько деловых слов и подать вам несколько полезных советов. Кто знает, долго ли я буду в состоянии давать их вам?
– Ради бога, мой друг, не пугайте меня! – почти простонала принцесса, прижимаясь головой к плечу своей воспитательницы.
– Будьте тверды и слушайте меня внимательно! На бале, о котором идет речь, переговорите с графом обо всем, что вы находите нужным сказать ему, посоветуйтесь с ним относительно всего, что для вас недостаточно ясно, и хорошенько уговоритесь относительно ваших дальнейших сношений, если вы находите возможным продолжать их после отъезда графа на родину.
– Но этот отъезд…
– Дело уже решенное там, в Саксонии, и не только избежать его, но и добиться малейшей отсрочки почти невозможно!.. Покоритесь молча; это – пока все, что вы можете сделать!..
– Но я тогда останусь совершенно одна… Вы уедете, граф уедет… Да ведь если так, то есть отчего с ума сойти!..
– У вас есть крупное, серьезное дело: вам предстоит величайший из современных европейских тронов!
– Во-первых, неизвестно, предстоит ли он мне, а во-вторых, это ужасное замужество…
– Которого избежать невозможно и с которым необходимо примириться!.. Никому жизнь даром не улыбается. Каждый из нас дорогой ценой покупает каждую ее улыбку!.. Конечно, принц Антон некрасив…
– Некрасив?! Как вы деликатно выражаетесь!.. Он прямо урод и набитый дурак!.. Если бы вы видели, как он глупо и трусливо улыбался сегодня за обедом в ответ на все резкости и дерзости герцога и его дурацкой жены!.. Господи, как я ненавижу всех их! – болезненно простонала Анна Леопольдовна, заламывая руки над головой.
Это был обычный жест молодой принцессы в минуты охватывающего ее горя.
За дверью послышался легкий шорох.
Собеседницы робко переглянулись.
– Опять! – топнула ногой принцесса Анна. – Когда же наконец меня избавят от этого вечного шпионства?
– Никогда, дитя мое! – горько усмехнулась госпожа Адеркас, вставая с места. – Но успокойтесь! Лицо, стоявшее за дверью, уже удалилось; все, что удалось ему услышать на этот раз, ограничилось вашим восклицанием о ненависти, внушаемой вам всем вас окружающим.
– Это я и не думаю скрывать! Я громко исповедую свою глубокую ненависть и к русскому двору, и к русским порядкам, и к самой России!.. Я замерзла в этой ледяной стране… Я не могу… не хочу жить в ней!.. Я чувствую, что здесь меня ждет полная и бесповоротная гибель.
– Полноте, дитя мое!.. Не давайте воли своим нервам… Вас здесь ждет почет и, может быть, верховная власть.
– А раньше этого – брак с нелюбимым человеком?.. Больше этого, с человеком, которого никогда и никто полюбить не может и который всем может и должен внушать только отвращение!.. За что же я обречена на этот ненавистный брак… на эту живую могилу?
– У каждого своя судьба…
– Но это несправедливо!.. Я не хочу покоряться такой судьбе… Я хочу счастья, любви!
– Будьте терпеливы… быть может, всего этого вы сможете и сумеете достигнуть. Но прежде всего – осторожность и осторожность!.. Переговорите обо всем с графом… проститесь с ним…
– Как? Проститься? Зачем прощаться?!..
– Затем, что он непременно уедет… раньше или позже меня, но уедет!.. К этому вы должны быть готовы…
– И… кроме этого бала, я больше не увижу его?
Госпожа Адеркас пожала плечами:
– Это будет зависеть от вас обоих… Я помогу вам и на этот раз, как всегда помогала до сих пор.
Принцесса обняла и крепко поцеловала свою воспитательницу.
– Я всегда знала, что вы истинно любите меня! – сказала она.
– А между тем найдутся люди, которые скажут, что я потворствовала вашей любви вам на погибель! Ну, да пусть их говорят!.. От таких речей никуда не уйдешь… Теперь выслушайте мои последние советы, мое завещание вам, потому что, уехав, я уже, наверное, никогда более не увижусь с вами!
– Что вы говорите, мой друг? – зарыдала принцесса Анна.
– Успокойтесь и не предавайтесь малодушному горю! У вас впереди еще много испытаний… Берегите свои силы на серьезную борьбу и не тратьте их на пустяки!.. Слушайте внимательно то, что я буду говорить вам. Не пробуйте бороться против воли императрицы и не отказывайтесь от брака, который придуман с целью упрочить за вами могущественный русский престол! От власти чураться не следует!.. Не брюскируйте слишком сильно вашего молодого супруга… Он – не дурной человек; он только ничтожен, и нельзя винить его в том, что судьба не дала ему ни мощных сил, ни блестящей энергии… Не всем быть орлами!.. Он – кроткий и мирный человек; вы можете заставить горячо полюбить вас… такие мягкие натуры способны на сильную, горячую привязанность.
– Я не хочу его постылой любви!.. Она не нужна мне!..
– Опять напрасно! Раз этот брак неизбежен, лучше стараться обставить его возможно отрадным образом… Домашняя вражда – страшная вещь!.. Кстати, отвлеченный, но необходимый вопрос: вам известно, что граф Линар женат?..
– Да, он сказал мне об этом… но я думаю, что этот брак легко расторгнуть…
– Если для этого будет предстоять серьезная надобность… Но пока такой надобности я не вижу!
– Как не видите?.. Нет, мой друг… Вы разлюбили свою Анну!
– Напротив, принцесса, я сильнее, нежели когда-нибудь, люблю вас и от всей души желаю вам добра. Но ложного пути я вам никогда не посоветую и никогда не толкну вас на него… А устранение жены графа Линара было бы именно тем ложным путем, который привел бы и его, и вас к окончательной гибели.
– Вы думаете?
– Я в этом убеждена, а свои убеждения я строго взвешиваю и никогда не высказываю их на авось! Возвращаюсь к своему словесному завещанию! – грустно улыбнулась госпожа Адеркас. – Советую вам ни с кем из приближенных к императрице лиц серьезно не ссориться.
– За исключением герцога Бирона, конечно?
– О нем я не говорю: ваши отношения достаточно выяснились и достаточно обострились. Но кроме него есть еще и другие… Есть кабинет-министр Яковлев…
– О, этого я хорошо поняла и оценила!
– Есть обер-гофмаршал Левенвольд.
– Этого я не опасаюсь: в нем есть дворянский гонор и дворянская честь, а те, в ком они хранятся, не опасны.
– В штате императрицы есть придворная дама Чернышева, она глубоко предана Бирону и даже приняла на себя знаменитое сватовство вашего высочества за старшего сына герцога!..
– Я знаю это… и хорошо же я тогда отделала ее за это сватовство!
– Она не забыла этого, принцесса, и в ее лице вы имеете если не особенно сильного, то глубокого врага.
– Ее я не боюсь!
– Напрасно!.. В стране, где есть еще пытки и где в Тайной канцелярии заседают такие лица, как Ушаков и князь Трубецкой, такое бесстрашие даже нелогично.
– Что ж, ведь не меня же они на дыбы вздергивать станут? – горько усмехнулась принцесса.
Ее собеседница промолчала. Видно было, что лично она ждала всего от России и ничему не удивилась бы.
– Не пренебрегайте также мелкой, ничтожной враждой! – продолжала Адеркас свои наставления. – Остерегайтесь и маленьких людей… Они подчас могут оказаться опаснее больших.
– Например? – озабоченным тоном спросила Анна.
– Я хочу говорить о любимой камер-юнгфере императрицы, Юшковой. Она имеет доступ к государыне и, ловко и вовремя пустив слово, может и помочь, и повредить любому делу.
– Юшкова? Да, я знаю такую… Но я не думаю, чтобы императрица вступала в разговор со своими камер-юнгферами.
– Ошибаетесь… Таким скромным путем проходили люди крупные, и если бы не другая камер-юнгфера императрицы, теперь уже умершая, бедный лифляндский дворянин Бирон не сделался бы герцогом курляндским и почти полновластным хозяином всего русского царства!
– Да, я слышала нечто в этом роде…
– У императрицы, в личном ее услужении, есть еще простая сенная девушка Ирина Лодырева, или Ариша, как зовет ее сама государыня. Эта занимает уже совсем низменную роль, а между тем с ней приходится многим считаться, и не сегодня завтра пред ней вельможи заискивать станут!..
Принцесса подняла на свою собеседницу удивленный взгляд.
– Этого я уже совсем не понимаю! – сказала она.
– Да, оно таки и непонятно… тем более что влияние, которое эта Ариша оказывает на всех, близко подходящих к ней, приписывается нечистой силе.
Принцесса презрительно пожала плечами:
– Неужели вы верите подобному вздору? Вы, такая европейски образованная, такая начитанная?
– Наука не исключает сокровенных таинств природы!.. Можно многое знать и в то же время преклоняться пред неведомыми тайнами. Одни называют это кабалистикой, другие – алхимией, третьи, наконец, относят эти явления к чертовщине, но отвергать существование всего этого невозможно и поневоле приходится сдаваться перед очевидностью!
Госпожа Адеркас еще говорила, когда вдруг в дверь комнаты принцессы раздался новый стук. Обе собеседницы переглянулись.
– Войдите! – сказала Анна Леопольдовна.
На пороге показалась невзрачная фигура скромно одетой и на вид как бы запуганной женщины, вошедшей тихо и осторожно, как входят в комнату опасно больного. Это и была Юшкова, старшая и любимая камер-юнгфера императрицы.
– Ее величество просит принцессу пожаловать к ним! – вкрадчивым голосом произнесла Юшкова, не переступая порога комнаты. – Государыня очень обеспокоена тем, что их высочество плохо изволили кушать за столом, и приказали справиться о здоровье их высочества.
– Поблагодарите тетушку!.. Я совершенно здорова!.. – холодно ответила Анна Леопольдовна, не скрывая того неприятного впечатления, которое производило на нее присутствие Юшковой.
– Ее величеству угодно также знать, с кем заняты ваше высочество? – тем же вкрадчивым голосом продолжала Юшкова.
– Можете сказать то, что вы видели! – презрительно бросила ей Анна, – если только зрение не изменит вам и вы не примете мою наставницу за есаула царских казаков!..
Эта едкая насмешка заставила Юшкову сначала вспыхнуть, а затем смертельно побледнеть. Принцесса намекнула на недавний случай, когда в комнате уже пожилой Юшковой застали не в урочный час одного из конвойных казаков императрицы.
Ловелас-казак чуть не поплатился за это свидание своей службой, и только заступничество всесильного герцога, благоволившего к старой камер-юнгфере, спасло его от строгой дисциплинарной ответственности.
После резкого ответа принцессы Юшкова молча вышла из комнаты, затаив в своей душе непримиримую злобу к «чужеземке», которую она и так уже от души ненавидела.