Красный мак
Спешившись с осла и пустив его обратно в гору, Элиас встал на обочине пыльной дороги дожидаться, когда мимо проедет автомобиль, следующий в сторону шоссе. Несколько раз, пока осел не скрылся из виду, Элиас оборачивался, чтобы убедиться, что животное идет в правильном направлении. Спустя четверть часа вдалеке показалась машина, и Элиас поднял руку, проголосовав. Машина сбросила скорость и притормозила рядом с ним.
– Тебе куда? – первым спросил его водитель. Под кустистыми усами у него торчала зажженная сигарета.
– Буду благодарен, если подбросите до шоссе.
– Залезай!
Элиас сел рядом с водителем, тот сразу нажал на газ и спросил:
– Мне в Сину́ни[15]. Тебе пойдет?
– Вполне. Там автобусная станция. Сяду в маршрутку до Мосула.
– Тогда высажу тебя на станции.
– Если не трудно.
– Плевое дело. За полчаса доставлю.
– Спасибо большое!
– Добро! – отозвался водитель и выпустил кольцо дыма.
– Вы местный?
– Из Харда́на[16]. Слышал?
– Да, слышал вроде.
– Другой такой нет деревни. Вот там жизнь! – водитель затянулся и выдохнул еще одно кольцо густого дыма.
– А вы знаете такую деревню – Халики?
– Да, очень красиво там. Но далеко, на краю света, можно сказать. Даже на карте нет. Там инжир растет.
– И кекликов полно.
– Кеклики охочи до инжира, поэтому и слетаются туда. Говорят, у них такой завораживающий голос благодаря инжиру, они от него пьянеют. Вот это жизнь! – вздохнул водитель.
– Я только оттуда. Впервые в жизни поднялся на гору. Впечатляет!
– Да, люди там иные. Рады и знакомым, и незнакомцам. А айран у них – сказка. Вот это жизнь!
– Да, точно.
Водитель метнул окурок в окно, закурил следующую сигарету и спросил:
– Ты у кого был?
– Я только что с ними познакомился. Отца семейства зовут Шаммо, а его жену – Рамзия.
– Это не тот Шаммо, который обрезание делает?
– Не в курсе, чем он занимается.
– Ну, конечно! Шаммо! Кто ж его не знает? Душевный человек!
– Да, верно, он.
Элиас отметил про себя, что нрав у водителя, который своим внешним видом производил впечатление человека угрюмого, оказался легким, а ум проницательным. Как многозначно, колоритно он произносил «Вот это жизнь!» и хмурился всякий раз, как делал затяжку. Докурив и швырнув в окошко вторую сигарету, водитель щелкнул радио. Послышался первый куплет песни «Дождем твоя любовь капала мне прямо в сердце». Водитель тут же настроил другую волну, на которой передавали новости. Элиасу хотелось послушать песню, но он стеснялся попросить об этом водителя. Диктор сухим голосом читал: «Согласно последнему отчету ЮНИСЕФ, в Ираке зафиксирован самый высокий в мире показатель детской смертности. Вместе с тем Совет Безопасности ООН выпустил резолюцию, запрещающую снятие экономической блокады с Ирака. За девять лет это уже сороковое голосование, поддержавшее продолжение блокады». После музыкальной перебивки диктор продолжил: «Иракцы не теряют надежды на то, что национальная сборная по футболу выступит в чемпионате-2000. Сегодня сборная сыграет с соперниками из Иордании на стадионе «Король Абдулла Второй» в рамках отборочной игры третьей азиатской подгруппы». Выпуск завершался сообщением: «Этим летом ожидается последнее в двадцатом веке лунное затмение, которое продлится три часа. Его смогут увидеть в Европе, Индии и на Ближнем Востоке. Ирак и Сирия – единственные арабские страны, где затмение проявит себя в полной силе. Самая лучшая точка для наблюдения этого природного явления в Ираке – равнина Найнава».
– Еще и к затмению готовиться, – проговорил водитель и резко нажал на тормоза, так как на дорогу откуда-то выскочил баран. Элиаса мотнуло вперед, потом от резкого торможения откинуло назад.
– Отбился, что ли? – спросил он, не ожидая ответа. Но водитель отозвался со смехом:
– Просто решил вдохнуть свободы.
Они долго ехали молча. Элиас разглядывал пейзаж вдоль дороги.
– Нужно залиться, – сказал водитель и свернул на заправку. Элиас вышел из машины и купил в магазине для себя и водителя по банке колы и пакетику соленых фисташек.
– Фисташки я люблю! – отреагировал водитель.
Элиас хотел ответить ему «Вот это жизнь!», но ограничился улыбкой. На станции он поблагодарил водителя и поспешил на маршрутку, в которой помещалось только восемнадцать пассажиров. Шофер стоял у автобуса, выкрикивая: «Еще двоих берем и трогаемся». Элиас запрыгнул в салон, за ним взобралась пожилая женщина с большой сумкой. Шофер дожидался, пока она сядет. Она горбилась и передвигалась крайне медленно. Из-под голубого платка у нее выбивалась прядь пепельных волос. На ней был серый толстый пиджак, несмотря на жару. Не прошло и трех минут, как они отъехали, и она спросила шофера со своего места:
– А когда будет военный штаб?
– Вроде нет тут штаба, тетушка. В каком районе он? – недоумевал водитель.
– Не знаю. Старик мой умер, завещал перед смертью вернуть все, что в сумке, в штаб.
– Что за сумка?
– Тут все: форма цвета хаки, каска, ремень с пряжкой. Он это носил всю жизнь. А теперь это незачем нам.
– Что ты такое, тетушка, говоришь! – вскипел водитель, идя на обгон автомобиля, который еле тащился перед ним. – Он же собой жертвовал, он был воин! Он защищал арабский мир, арабский дух!
– Остынь, сынок! Все это я завернула и сложила в сумку. Ты меня только до штаба довези.
На конечной женщина спросила:
– Что? Приехали?
Сидевший рядом с Элиасом пассажир обратился к шоферу:
– Плохо вышло. Отвези ее обратно домой. Я заплачу.
Элиас нажал на звонок, дверь открыла его старшая сестра Сана, и он протянул ей пакет с выпечкой.
– Откуда это?! – удивилась она.
– Из деревни Халики.
– Не слышала о такой.
– Я сам раньше знать о ней не знал. О, это особенное место!
– Надо же! Да как же ты попал туда, братец?
– Кеклик привел меня. Через три дня собираюсь туда снова. Оставлю Я́хью у тебя. Лады?
– Хорошо. Видно, предстоит большая охота?
– С охотой всё, завязал.
Она уставилась на него в растерянности.
– Да сегодня ты сам не свой! Зачем же тебе туда тогда?
– Буду отмечать с местными праздник птиц. Может, даже напишу эссе в журнал о неповторимой атмосфере этих мест.
В этот момент зафырчал кондиционер. Обдав их сначала горячим воздухом, он загудел и стал морозить в полную силу.
– Слава Богу! Электричество дали. Мы тут чуть не спеклись, – вздохнула Сана.
В углу комнаты Яхья, которому шел девятый месяц, играл с Ро́лей. Она была старше его на три года. Девочка обмахивала его плетеным веером, он же вырывал его и пытался надкусить, чем вызывал у нее возглас отвращения: «Ыыы». Элиас опустился рядом с ними на колени, сказал Роле: «А ну-ка, зажмурься!» – и, когда она закрыла глаза, накинул ей на шею косу инжира.
– Угадай, что это!
Роля ощупала подарок, не подглядывая.
– Не знаю, дядя!
Она распахнула глаза.
– Можешь съесть эти бусы.
– Все или одну ягодку? – спросила девочка.
К ним подошла Сана.
– По одной, по одной, деточка!
Элиасу же она шепнула:
– Спорим, через полчаса ничего не останется?
Сана переехала из Синджара в Мосул в девяносто пятом, когда ее муж, Карим, получил место в регистрационном департаменте Университета Мосула. Спустя год за ними перебрались Элиас с женой. Ее семья была из Мосула, а Элиас был свободен в передвижениях, ведь он работал из дома и работа была сдельная. Каждый раз, когда он вспоминал, как умирала жена, еще кормящая малыша, на его глазах проступали слезы. Она пожаловалась, что покалывает сердце, потом проговорила, что должно через минуту-другую пройти, и испустила дух, а малыш заревел у нее на руках, словно поняв, что произошло.
Сейчас он нес Яхью на руках домой. Они жили недалеко, через две улицы. Войдя в дом, Элиас положил сына в кроватку, прилег рядом на свою постель и тут же мысленно перенесся в Халики. Вспомнив Элин, он расплылся в улыбке.
На рассвете Элиаса разбудил плач Яхьи, и он бросился разводить ему молочную смесь, отметив про себя ту странность, что сразу, как вскочил от детского крика, первая мысль его была об Элин. Он поил ребенка и продолжал думать о ней. Ему хотелось повторить их пеший переход, даже если вокруг будут ползать змеи. Попозже он сходит на рынок и присмотрит подарок для ее семьи. Сначала он думал купить сладости, чтобы Элин тоже попробовала, но отказался от этой идеи. Съест и забудет. А он хотел, чтобы подарок всегда напоминал ей о нем. Но что именно преподнести, Элиас не мог придумать.
Выбирая подарок, Элиас с Яхьей на плечах провел на рынке «Ас-Сара́й» несколько часов. Было жарко, но высокие потолочные перекрытия рынка, украшенные резьбой, защищали покупателей от солнца. Он бродил по галереям туда-сюда, пока не присел отдохнуть в кафетерии «Аль-Хадба́», который славился своим рецептом гранатового сока с толчеными орешками. Постукивая по стеклянному стакану ложкой, перед их столиком проплыл официант. Яхья прыснул от смеха, официант обернулся и направился к ним. Малыш заливался смехом, а он продолжал звенеть ложкой и качать головой. Элиас попросил чаю для себя и гранатового сока для ребенка.
– Кроха! Что тебе принести? – умилялся официант. – Крохотулечка!
Из радио раздался голос На́зема аль-Газа́ли[17]. И прежде чем закончилась его песня «О черноокая!», Элиас поднялся и, схватив ребенка на руки, засобирался. Он оплатил счет и поспешно вышел, уже зная, что купить. Элиас покинул рынок и нырнул в переулок, который привел его к лавке Джаббара под вывеской «Новая и подержанная техника». Из лавки лилась одна из песен Назима аль-Газали. Хозяин, и это было известно всем, являлся его большим поклонником и ничего другого слушать просто не желал. С правой стороны от входа стоял огромный старый расписанный узорами радиоприемник не меньше метра шириной, а рядом с ним такие же большие марок «Филипс» и «Маркони». Последние, скорее всего, являлись частью декора, поскольку в то, что их ежедневно включали, поверить было трудно. А вот выставленные с левой стороны приемники поменьше действительно ловили волны каждый день. Элиас остановил свой выбор на красном, местной марки «Аль-Кита́ра» и вошел в лавку с намерением его приобрести. В это время другой посетитель, крутя в руках подобный, только белого цвета, расспрашивал торговца:
– А этот почем, уважаемый?
Тот отвечал:
– Семь тысяч. Уважение в карман не положишь. Иностранного производства еще дороже.
Когда подошла очередь Элиаса, он обратился к хозяину с улыбкой:
– Многоуважаемый! Вот тот и еще батарейки к нему.
В ту ночь Элиасу не спалось до двух. Скорее всего, потому что он выпил много чая, пока писал новую статью, к которой приступил за полночь.
«Когда солнце восходит над деревней Халики, нити его живительных лучей сияют так, будто это первое место на земле, куда они проникают раньше всего. А на заходе тени сгущаются под кронами деревьев в проулках меж домов, нежный ветерок обдает все вокруг. Здесь волшебно, хотя это труднодоступное место, дикое. Природа здесь чередует холмы, скалы, долины и подземные, скрытые от глаз, как чувства местных жителей, источники, которые то тут, то там выходят на поверхность и бьют родниками. Открыть такую красоту для себя – полный восторг! Сродни тому, чтобы познать древний секрет мироздания, который изменит твою жизнь раз и навсегда. За столетия в деревне мало что изменилось. Чтобы обозначить ее на карте, нужно поставить точку в северо-западном углу синджарских гор почти на границе с Сирией, и заштриховать склон, спускающийся к руслу пересохшей реки».
Элиас прервал свое занятие, решив доработать текст после поездки, которая должна была состояться завтра. Он и не предполагал, что на следующее утро обнаружится, что Яхья болен корью. Его сын был спокойным ребенком и не хныкал по пустякам. Но на этот раз он надрывался, потому что горел и у него чесалось все тело, покрывшееся красными пятнами. Элиас поспешил с ним в поликлинику. Врач прописал жаропонижающее, предупредив, что ребенок нуждается по меньшей мере в недельном уходе.
Элиас не переживал, так как видел, как улучшается состояние сына с каждым днем. Он развлекал его и шутил:
– Вот приспичило же кори твоей так не вовремя, сынок!
Когда ребенок спал, мысли Элиаса были обращены к Элин. Вспоминает ли она о нем? Расстроилась ли она, что он не пришел, как обещал? Нет, ну с чего же ей скучать по нему, ведь они провели друг с другом не так много времени! Но он-то весь извелся!
Семь дней Элиас не выходил из дома, а на восьмой пришла Сана и с порога запричитала:
– Что стряслось? Не заходишь и Яхью ко мне не приносишь! Роля о нем постоянно спрашивает.
– Он корью болел, а это заразно, – ответил Элиас, приглашая сестру на кухню, где он готовил сыну еду. Яхья сидел там же в детском высоком стульчике. – Он выздоровел. Но в понедельник надо показаться врачу. Если все хорошо, во вторник утром его у тебя оставлю. Приду рано. Поеду в деревню. Нужно успеть до полуденного зноя.
Сана ущипнула за щечку испачканного супом Яхью.
– Все с ним в порядке. Свеж, как цветок.
– Видела бы ты этот цветок неделю тому назад. Весь красный был, как мак.
Вечером, уложив ребенка, Элиас присел на кровать и замечтался о горной деревушке, которая уже сотню лет привлекает гостей на праздник птиц. В этом году Элиас его пропустил. Как теперь явиться с опозданием? И главный вопрос: будет ли Элин рада его визиту? Или для нее он очередной никчемный турист?
Элиас вернулся на кухню. Там в клетке сидела самка кеклика. Глаза птицы будто подведены сурьмой, полосатое, отливающее всей гаммой коричневого оперение. Ее клокотание оживляло дом. За птицу можно было выручить хорошие деньги, если продать, как остальных, но Элиас с прошлого года держал ее в качестве домашнего питомца. Боже мой, если Элин и ее семья узнают, что все это время у него на кухне забавы ради стояла клетка с кекликом, не будут ли они его презирать?
День 10 августа 1999 года, который выпал на вторник, был таким же полыхающим и жарким, как остальные дни того длинного лета. Но от прикосновения горячих солнечных лучей Элиас почему-то чувствовал себя счастливым и полным сил. Взвалив на спину рюкзак с подарком, он вышел из дома и направился на запад.